дим это на убедительном примере.
В докладе на сессии ЦИК'а, в январе 1936 г., председатель Совнаркома
Молотов заявил: "народное хозяйство страны стало социалистическим (апло-
дисменты). В этом смысле (?) задачу ликвидации классов мы решили
(ап<п>лодисменты)". Однако, от прошлого остались еще "враждебные нам по
своей природе элементы", осколки господствовавших ранее классов. Кроме
того, среди колхозников, государственных служащих, а иногда и рабочих
обнаруживаются "спекулянтики", "рвачи в отношении колхозного и госу-
дарственного добра", "антисоветские сплетники" и т.п. Отсюда-то и выте-
кает необходимость дальнейшего укрепления диктатуры. Наперекор Энгельсу,
рабочее государство должно не "засыпать", а наоборот, становиться все
более и более бдительным.
Картина, нарисованная главой советского правительства, была бы в выс-
шей степени успокоительной, еслиб не была убийственно противоречивой. В
стране окончательно воцарился социализм: "в этом смысле" классы уничто-
жены (если они уничтожены "в этом смысле", значит и во всяком другом).
Правда, социальная гармония кое-где нарушается обломками и осколками
прошлого. Но нельзя же думать, будто лишенные власти и собственности,
разрозненные мечтатели о восстановлении капитализма вместе со "спекулян-
тиками" (даже не спекулянтами) и "сплетниками" способны опрокинуть беск-
лассовое общество. Все обстоит, казалось бы, как нельзя лучше. Но к чему
тогда все-таки железная диктатура бюрократии?
Реакционные мечтатели, надо думать, постепенно вымирают. Со "спеку-
лянтиками" и "сплетниками" могли бы шутя справиться архи-демократические
советы. "Мы не утописты - возражал в 1917 г. Ленин буржуазным и рефор-
мистским теоретикам бюрократического государства, - и нисколько не отри-
цаем возможности и неизбежности эксцессов отдельных лиц, а равно необхо-
димости подавлять такие эксцессы. Но... для этого не нужна особая маши-
на, особый аппарат подавления, это будет делать сам вооруженный народ с
такой же простотой и легкостью, с которой любая толпа цивилизованных лю-
дей даже в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает на-
силия над женщиной". Эти слова звучат так, как если бы автор их специ-
ально предвидел соображения одного из своих преемников на посту главы
правительства. Ленин преподается в народных школах СССР, но, очевидно,
не в Совете народных комиссаров. Иначе нельзя было бы объяснить реши-
мость Молотова прибегать, не задумываясь, к тем самым построениям, про-
тив которых Ленин направлял свое хорошо отточенное оружие. Вопиющее про-
тиворечие между основоположением и эпигонами налицо. Если Ленин рассчи-
тывал, что даже ликвидацию эксплуататорских классов можно будет совер-
шать без бюрократического аппарата, то Молотов, в объяснение того, поче-
му после ликвидации классов, бюрократическа<я> машина задушила самодея-
тельность народа, не находит ничего лучшего, кроме ссылки на "остатки"
ликвидированных классов.
Питаться "остатками" становится, однако, тем затруднительнее, что, по
признанию авторитетных представителей самой бюрократии, вчерашние клас-
совые враги успешно ассимилируются советским обществом. Так, Постышев,
один из секретарей ЦК партии, говорил в апреле 1936 г., на съезде Комсо-
мола: "Многие вредители... искренне раскаялись, стали в общую шеренгу
советского народа...". В виду успешного проведения коллективизации "дети
кулаков не должны отвечать за своих отцов". Мало того: "теперь и кулак
вряд ли верит в возможность возврата его прежнего эксплуататорского по-
ложения на селе". Недаром же правительство приступило к отмене ограниче-
ний, связанных с социальным происхождением. Но если утверждения Постыше-
ва, целиком разделяемые и Молотовым, имеют смысл, то только один: не
только бюрократия стала чудовищным анахронизмом, но и государственному
принуждению вообще на советской земле нечего больше делать. Однако, с
этим непреложным выводом ни Молотов ни Постышев не согласны. Они предпо-
читают сохранять власть, хотя бы и ценою противоречия.
На самом деле они и не могут отказаться от власти. Или в переводе на
объективный язык: нынешнее советское общество не может обойтись без го-
сударства, ни даже - в известных пределах - без бюрократии. Но причиной
этому являются отнюдь не жалкие остатки прошлого, а могущественные тен-
денции и силы настоящего. Оправдание существования советского госу-
дарства, как аппарата принуждения, заключается в том, что нынешний пере-
ходный строй еще полон социальных противоречий, которые в области пот-
ребления - наиболее близкой и чувствительной для всех - имеют страшно
напряженный характер и всегда угрожают прорваться отсюда в область про-
изводства. Победу социализма нельзя, поэтому, назвать еще ни оконча-
тельной ни бесповоротной.
Основой бюрократического командования является бедность общества
предметами потребления с вытекающей отсюда борьбой всех против всех.
Когда в магазине товаров достаточно, покупатели могут приходить, когда
хотят. Когда товаров мало, покупатели вынуждены становиться в очередь.
Когда очередь очень длинна, необходимо поставить полицейского для охраны
порядка. Таков исходный пункт власти советской бюрократии. Она "знает",
кому давать, а кто должен подождать.
Повышение материального и культурного уровня должно бы, на первый
взгляд, уменьшать необходимость привилегий, сужать область применения
"буржуазного права" и тем самым вырывать почву из под ног его охрани-
тельницы, бюрократии. На самом же деле произошло обратное: рост произво-
дительных сил сопровождался до сих пор крайним развитием всех видов не-
равенства, привилегий и преимуществ, а вместе с тем и бюрократизма. И
это тоже не случайно.
В первый свой период советский режим имел, несомненно, гораздо более
уравнительный и менее бюрократический характер, чем ныне. Но это была
уравнительность всеобщей нищеты. Ресурсы страны были так скудны, что не
открывали возможности для выделения из массы населения сколько-нибудь
широких привилегированных слоев. В то же время "уравнительный" характер
заработной платы, убивая личную заинтересованность, превратился в тормоз
развития производительных сил. Советское хозяйство должно было из своей
нищеты подняться на несколько более высокую ступень, чтоб стали возможны
жировые отложения привилегий. Нынешнее состояние производства еще очень
далеко от того, чтоб обеспечить всех всем необходимым. Но оно уже доста-
точно, чтобы дать значительные привилегии меньшинству и превратить нера-
венство в кнут для подстегиванья большинства. Такова первая причина то-
го, почему рост производства усиливал до сих пор не социалистические, а
буржуазные черты государства.
Но это не единственная причина. Наряду с экономическим фактором, дик-
тующим на данной стадии капиталистические методы оплаты труда, действует
параллельно политический фактор, в лице самой бюрократии. По самой сути
своей она является насадительницей и охранительницей неравенства. Она с
самого начала возникает, как буржуазный орган рабочего государства. Ус-
танавливая и охраняя преимущества меньшинства, она снимает, разумеется,
сливки для себя самой. Кто распределяет блага, тот никогда еще не обде-
лял себя. Так из социальной нужды вырастает орган, который перерастает
общественно-необходимую функцию, становится самостоятельным фактором и
вместе с тем источником великих опасностей для всего общественного орга-
низма.
Социальный смысл советского Термидора начинает вырисовываться перед
нами. Бедность и культурная отсталость масс еще раз воплотились в злове-
щей фигуре повелителя с большой палкой в руках. Разжалованная и поруган-
ная бюрократия снова стала из слуги общества господином его. На этом пу-
ти она достигла такой социальной и моральной отчужденности от народных
масс, что не может уже допустить никакого контроля ни над своими
действиями ни над своими доходами.
Мистический, на первый взгляд, страх бюрократии перед "спекулянтика-
ми, рвачами и сплетниками" находит таким образом свое вполне естествен-
ное объяснение. Не будучи еще способно удовлетворять элементарные нужды
населения, советское хозяйство порождает и возрождает на каждом шагу
спекулянтские и рваческие тенденции. С другой стороны, привилегии новой
аристократии пробуждают в массе населения склонность прислушиваться к
"анти-советским сплетникам", т.е. ко всякому, кто хотя бы шепотом крити-
кует произвольное и прожорливое начальство. Дело идет, таким образом, не
о призраках прошлого, не об остатках того, чего больше нет, словом, не о
прошлогоднем снеге, а о новых могущественных и постепенно возрождающихся
тенденциях к личному накоплению. Первый пока еще очень скудный прилив
благосостояния в стране, именно вследствие скудости своей, не ослабил, а
усилил эти центробежные тенденции. С другой стороны, возросло одновре-
менно стремление непривилегированных дать по рукам новой знати. Соци-
альная борьба снова обостряется. Таковы источники могущества бюрократии.
Но из тех же источников вырастает и угроза ее могуществу.
Глава 6: РОСТ НЕРАВЕНСТВА И СОЦИАЛЬНЫХ АНТАГОНИЗМОВ
Нужда, роскошь, спекуляция.
Начав с "социалистического распределения", советская власть оказалась
вынуждена в 1921 г. обратиться к рынку. Крайнее напряжение средств в
эпоху первой пятилетки снова привело к государственному распределению,
т.е. к повторению опыта "военного коммунизма" на более высокой основе.
Однако, и эта основа оказалась еще слишком недостаточна. В течение 1935
г. система планового распределения снова уступает место торговле. Так
двукратно обнаруживается, что жизненные методы распределения продуктов
зависят больше от уровня техники и наличных материальных ресурсов, чем
даже от форм собственности.
Повышение производительности труда, в частности через сдельную плату,
обещает в перспективе увеличение товарных масс и снижение цен, следова-
тельно повышение уровня жизни населения. Но это только одна сторона де-
ла, которая, как известно, наблюдалась и при капитализме в эпоху его
подъема. Общественные явления и процессы надо, однако, брать в их связи
и взаимодействии. Повышение производительности труда на основах товарно-
го оборота означает, в то же время, рост неравенства. Подъем благососто-
яния командующих слоев начинает далеко обгонять подъем жизненного уровня
масс. Рядом с повышением государственного богатства идет процесс нового
социального расслоения.
По условиям повседневной жизни, советское общество уже сейчас делится
на обеспеченное и привилегированное меньшинство и прозябающее в нужде
большинство, причем на крайних полюсах неравенство принимает характер
вопиющих контрастов. Продукты, предназначенные для широкого обихода,
несмотря на высокие цены, по правилу - крайне низкого качества и, чем
дальше от центров, тем труднее их достать. Не только спекуляция, но и
прямое воровство предметов потребления принимают, в таких условиях, мас-
совый характер и, если до вчерашнего дня они дополняли плановое распре-
деление, то сегодня они служат коррективом к советской торговле.
"Друзья" СССР имеют профессиональную привычку собирать впечатления с
закрытыми глазами и с ватой в ушах: полагаться на них нельзя. Враги
распространяют нередко злостную клевету. Обратимся к самой бюрократии.
Так как она сама себе во всяком случае не враг, то ее официальные само-
обличения, вызываемые всегда какими либо неотложными практическими пот-
ребностями, заслуживают несравненно большего доверия, чем более частые и
шумливые самовосхваления.
Промышленный план 1935 г., как известно, перевыполнен. Но в отношении
жилищного строительства он выполнен всего лишь на 55,7%, причем медлен-
