столкновений, без группировок и временных фракционных образований?
Дальнозоркости большевистского руководства удавалось нередко смягчать
столкновения и сокращать сроки фракционной борьбы, но не более того. На
эту кипучую демократическую основу опирался Центральный комитет, из нее
он почерпал смелость решать и приказывать. Явная правота руководства на
всех критических этапах создала ему высокий авторитет, этот драгоценный
моральный капитал централизма.
Режим большевистской партии, особенно до прихода к власти, представ-
лял, таким образом, полную противоположность режиму нынешних секций Ко-
минтерна, с их назначенными сверху "вождями", совершающими повороты по
команде, с их бесконтрольным аппаратом, высокомерным по отношению к ни-
зам, сервильным по отношению к Кремлю. Но и в первые годы после завоева-
ния власти, когда партию уже прохватило административной ржавчиной, каж-
дый большевик, не исключая и Сталина, назвал бы злостным клеветником то-
го, кто показал бы ему на экране образ партии через 10-15 лет!
В центре внимания Ленина и его сотрудников стояла неизменно забота об
ограждении большевистских рядов от пороков, связанных с властью. Однако,
чрезвычайное сближение, отчасти прямое слияние партийного аппарата с го-
сударственным нанесло уже в те первые годы несомненный ущерб свободе и
эластичности партийного режима. Демократия сжималась по мере того, как
нарастали трудности. Первоначально партия хотела и надеялась сохранить в
рамках советов свободу политической борьбы. Гражданская война внесла су-
ровую поправку в эти расчеты. Оппозиционные партии были запрещены одна
за другой. В этой мере, явно противоречащей духу советской демократии,
вожди большевизма видели не принцип, а эпизодический акт самообороны.
Быстрый рост правящей партии, при новизне и грандиозности задач, не-
избежно порождал внутренние разногласия. Подспудные оппозиционные тече-
ния в стране оказывали, по разным каналам, давление на единственную ле-
гальную политическую организацию, усиливая остроту фракционной борьбы. К
моменту завершения гражданской войны она принимает столь острые формы,
что угрожает потрясением государственной власти. В марте 1921 года, в
дни кронштадсткого восстания, вовлекшего в свои ряды немалое число
большевиков, X-й съезд партии счел себя вынужденным прибегнуть к запре-
щению фракций, т.е. к перенесению политического режима в государстве на
внутреннюю жизнь правящей партии. Запрещение фракций мыслилось,
опять-таки, как исключительная мера, которая должна отпасть при первом
серьезном улучшении обстановки. В то же время Центральный комитет с
чрезвычайной осторожностью применял новый закон, больше всего заботясь о
том, чтоб он не привел к удушению внутренней жизни партии.
Однако, то, что, по первоначальному замыслу, считалось лишь вынужден-
ной данью тяжелым обстоятельствам, пришлось как нельзя более по вкусу
бюрократии, которая ко внутренней жизни партии стала подходить исключи-
тельно под углом зрения удобств управления. Уже в 1922 году, во время
короткого улучшения своего здоровья, Ленин ужасался угрожающему росту
бюрократизма и готовил борьбу против фракции Сталина, которая стала осью
партийного аппарата, прежде чем овладеть аппаратом государства. Второй
удар и затем смерть не дали ему померяться силами со внутренней реакци-
ей.
Все усилия Сталина, с которым в этот период идут еще рука об руку Зи-
новьев и Каменев, направлены отныне на то, чтобы освободить партийный
аппарат от контроля рядовых членов партии. В этой борьбе за "устойчи-
вость" Центрального Комитета Сталин оказался последовательнее и уверен-
нее своих союзников. Ему не надо было отрываться от международных задач:
он никогда не занимался ими. Мелкобуржуазный кругозор нового правящего
слоя был его собственным кругозором. Он глубоко уверовал, что задача
построения социализма имеет национальный и административный характер. К
Коминтерну он относился, как к неизбежному злу, которое надо по возмож-
ности использовать в целях внешней политики. Собственная партия сохраня-
ла в его глазах ценность лишь, как покорная опора для аппарата.
Одновременно с теорией социализма в отдельной стране пущена была в
оборот для бюрократии теория о том, что в большевизме Центральный коми-
тет - все, партия - ничего. Вторая теория была во всяком случае осу-
ществлена с большим успехом, чем первая. Воспользовавшись смертью Лени-
на, правящая группа объявила "ленинский набор". Ворота партии, всегда
тщательно охранявшиеся, были теперь открыты настежь: рабочие, служащие,
чиновники входили в них массами. Политический замысел состоял в том,
чтобы растворить революционный а<в>ангард в сыром человеческом материа-
ле, без опыта, без самостоятельности, но зато со старой привычкой подчи-
няться начальству. Замысел удался. Освободив бюрократию от контроля про-
летарского авангарда, "ленинский набор" нанес смертельный удар партии
Ленина. Аппарат завоевал себе необходимую независимость. Демократический
централизм уступил место бюрократическому централизму. В самом партийном
аппарате производится теперь, сверху вниз, радикальная перетасовка.
Главной доблестью большевика объявляется послушание. Под знаменем борьбы
с оппозицией идет замена революционеров чиновниками. История больше-
вистской партии становится историей ее быстрого вырождения.
Политический смысл развертывавшейся борьбы затемнялся для многих тем
обстоятельством, что руководители всех трех группировок, левой, центра и
правой, принадлежали к одному и тому же кремлевскому штабу, Политбюро:
поверхностным умам казалось, что дело идет просто о личном соперничест-
ве, о борьбе за "наследство" Ленина. Но в условиях железной диктатуры
социальные антагонизмы и не могли в сущности проявиться на первых порах
иначе, как через учреждения правящей партии. Многие термидорианцы вышли
в свое время из среды якобинцев, к которым примыкал в юные годы и Бона-
парт; из числа бывших якобинцев первый консул и император французов на-
бирал впоследствии своих вернейших слуг. Времена меняются, и якобинцы
меняются вместе с ними, в том числе и якобинцы XX века.
Из Политбюро эпохи Ленина сохранился ныне один Сталин: два члена, Зи-
новьев и Каменев, ближайшие сотрудники Ленина в течение долгих лет эмиг-
рации, отбывают десятилетнее тюремное заключение за преступление которо-
го они никогда не совершали; три других члена, Рыков, Бухарин и Томский,
совершенно отстранены от руководства, но, в награду за смирение, занима-
ют второстепенные посты; наконец, автор этих строк находится в эмигра-
ции. Под опалой состоит и вдова Ленина, Крупская, не сумевшая, несмотря
на все усилия, до конца приспособиться к Термидору.
Члены нынешнего Политбюро занимали в истории большевистской партии
второстепенные места. Если б кто либо предсказал в первые годы революции
их будущее восхождение, они удивились бы этому первые, и в их удивлении
не было бы ложной скромности. Тем беспощаднее действует ныне правило,
согласно которому Политбюро всегда право, и во всяком случае никто не
может быть правым против Политбюро. Но и само Политбюро не может быть
право против Сталина, который не может ошибаться и, следовательно, быть
правым против себя самого.
Требование партийной демократии являлось все время столь же настойчи-
вым, сколь и безнадежным лозунгом всех оппозиционных группировок. Из-
вестная нам платформа левой оппозиции требовала в 1927 г., чтобы в уго-
ловный кодекс введена была специальная "статья, карающая, как тяжкое го-
сударственное преступление, всякое прямое или замаскированное гонение на
рабочего за критику...". Взамен этого в уголовном кодексе найдена была
статья против самой оппозиции.
От партийной демократии остались одни воспоминания в памяти старшего
поколения. Вместе с ней отошла в прошлое демократия советов, профессио-
нальных союзов, кооперативов, культурных и спортивных организаций. Над
всем и всеми неограниченно господствует иерархия партийных секретарей.
Режим получил "тоталитарный" характер за несколько лет до того, как из
Германии пришло это слово. "С помощью деморализующих методов, превращаю-
щих мыслящих коммунистов в машины, убивающих волю, характер, человечес-
кое достоинство, - писал Раковский в 1928 г. - верхушка успела превра-
титься в несменяемую и неприкосновенную олигархию, подменившую собою
класс и партию". С того времени, как писались эти негодующие строки, вы-
рождение режима зашло еще неизмеримо дальше. ГПУ стало решающим фактором
во внутренней жизни партии. Если Молотов в марте 1936 года мог похва-
литься перед французским журналистом тем, что правящая партия не знает
больше борьбы фракций, то лишь благодаря тому, что разногласия разреша-
ются ныне в порядке автоматического вмешательства политической полиции.
Старая большевистская партия мертва, и никакие силы не воскресят ее.
* * *
Параллельно с политическим вырождением партии шло моральное загнива-
ние бесконтрольного аппарата. Слово "совбур" - советский буржуа - в при-
менении к привилегированному сановнику очень рано вошло в рабочий сло-
варь. С переходом к НЭП'у буржуазные тенденции получили более обильную
почву. На XI съезде партии, в марте 1922 г., Ленин предостерегал от
опасностей перерождения правящего слоя. Случалось не раз в истории, го-
ворил он, что победитель перенимал культуру побежденного, если последний
стоял на более высоком уровне. Культура русской буржуазии и бюрократии
была, правда, мизерна. Но, увы, новый правящий слой пасует нередко и пе-
ред этой культурой. "4700 ответственных коммунистов" в Москве руководят
государственной машиной. "Кто кого ведет? Я очень сомневаюсь, чтоб можно
было сказать, что коммунисты ведут...". На дальнейших съездах Ленину
выступать уже не пришлось. Но все его мысли в последние месяцы активной
жизни были направлены на то, чтоб предостеречь и вооружить рабочих про-
тив гнета, произвола и загниванья бюрократии. Между тем ему дано было
наблюдать только первые проявления болезни.
Х. Раковский, бывший председатель Совета народных комиссаров Украины,
позже - советский посол в Лондоне и Париже, находясь уже в ссылке, ра-
зослал в 1928 г. друзьям небольшое исследование о советской бюрократии,
которое мы цитировали выше несколько раз, ибо оно и сейчас еще остается
лучшим из всего, что написано по этому вопросу. "В представлениях Ленина
и во всех наших представлениях - пишет Раковский - задача партийного ру-
ководства заключалась именно в том, чтобы предохранить и партию и рабо-
чий класс от разлагающего действия привилегий, преимуществ и поблажек,
присущих власти, от сближения ее с остатками старого дворянства и ме-
щанства, от развращающего влияния НЭП'а, от соблазнов буржуазных нравов
и их идеологии... Нужно сказать откровенно, отчетливо и громко, что эту
свою задачу партийный аппарат не выполнил, что в этой своей двойной ох-
ранительной и воспитательной роли он проявил полную неспособность, он
провалился, он обанкротился".
Правда, сломленный бюрократической репрессией сам Раковский отрекся
впоследствии от своих критических суждений. Но и семидесятилетний Гали-
лей в тисках святейшей инквизиции увидел себя вынужденным отречься от
системы Коперника, что не помешало, все-таки, земле вращаться и далее.
Покаянию шестидесятилетнего Раковского мы не верим, ибо сам он не раз
давал уничтожающий анализ таких покаяний. Что касается его политической
критики, то она нашла в фактах объективного развития гораздо более на-
дежную опору, чем в субъективной стойкости ее автора.
Завоевание власти меняет не только отношение пролетариата к другим
классам, но и его собственную внутреннюю структуру. Властвование стано-
