более в отсталой стране со 170 миллионами населения, с глубоким противо-
речием между городом и деревней, есть не неподвижная заповедь, а черно-
вая рабочая гипотеза, которая подлежит проверке и перестройке в процессе
исполнения. Можно даже установить правило: чем "точнее" выполняется ад-
министративное задание, тем хуже обстоит дело с хозяйственным руко-
водством. Для регулирования и приспособления планов должны служить два
рычага: политический, в виде реального участия в руководстве самих заин-
тересованных масс, что немыслимо без советской демократии; и финансовый,
в виде реальной проверки априорных расчетов при помощи всеобщего эквива-
лента, что немыслимо без устойчивой денежной системы.
Роль денег в советском хозяйстве не только не закончена, но, как уже
сказано, только должна еще развернуться до конца. Переходная между капи-
тализмом и социализмом эпоха, взятая в целом, означает не сокращение то-
варного оборота, а, наоборот, чрезвычайное его расширение. Все отрасли
промышленности преобразуются и растут, постоянно возникают новые, и все
вынуждены, количественно и качественно, определять свое отношение друг к
другу. Одновременная ликвидация потребительского крестьянского хозяйства
и замкнутого семейного уклада означает перевод на язык общественного
оборота и тем самым денежного обращения всей той трудовой энергии, кото-
рая расходовалась раньше в пределах крестьянского двора или в стенах
частного жилья. Все продукты и услуги начинают впервые в истории обмени-
ваться друг на друга.
С другой стороны, успешное социалистическое строительство немыслимо
без включения в плановую систему непосредственной личной заинтересован-
ности производителя и потребителя, их эгоизма, который, в свою очередь,
может плодотворно проявиться лишь в том случае, если на службе его стоит
привычное надежное и гибкое орудие: деньги. Повышение производительности
труда и улучшение качества продукции совершенно недостижимы без точного
измерителя, свободно проникающего во все поры хозяйства, т.е. без твер-
дой денежной единицы. Отсюда ясно, что в переходном хозяйстве, как и при
капитализме, единственными подлинными деньгами являются те, которые ос-
нованы на золоте. Всякие другие деньги - только суррогат. Правда, в ру-
ках советского государства сосредоточены одновременно как товарные мас-
сы, так и органы эмиссии. Однако, это не меняет дела: административные
манипуляции в области товарных цен ни в малейшей мере не создают и не
заменяют твердой денежной единицы ни для внутренней ни тем более для
внешней торговли.
Лишенная самостоятельной, т.е. золотой базы денежная система СССР,
как и ряда капиталистических стран, имеет по необходимости замкнутый ха-
рактер: для мирового рынка рубль не существует. Если СССР гораздо легче,
чем Германия или Италия, может вынести отрицательные стороны такой сис-
темы, то лишь отчасти благодаря монополии внешней торговли, главным же
образом благодаря естественным богатствам страны: только они и дают воз-
можность не задохнуться в тисках автаркии. Историческая задача состоит,
однако, не в том, чтобы не задохнуться, а в том, чтоб, лицом к лицу с
высшими достижениями мирового рынка, создать мощное, насквозь рацио-
нальное хозяйство, обеспечивающее наибольшую экономию времени и следова-
тельно наивысший расцвет культуры.
Именно динамическое советское хозяйство, проходящее через непрерывные
технические революции и опыты грандиозного масштаба более, чем какое-ли-
бо другое, нуждается в постоянной проверке посредством устойчивого изме-
рителя ценности. Теоретически не может быть ни малейшего сомнения в том,
что, еслиб хозяйство СССР располагало золотым рублем, результаты пятиле-
ток были бы неизмеримо благоприятнее, чем ныне. На нет, конечно, и суда
нет. Но не надо из нужды делать добродетель, ибо это ведет, в свою оче-
редь, к дополнительным хозяйственным ошибкам и потерям.
"Социалистическая" инфляция.
История советской денежной системы есть не только история хозяйствен-
ных трудностей, успехов и неудач, но и история зигзагов бюрократической
мысли.
Реставрация рубля в 1922-1924 г.г., в связи с переходом к НЭП'у, была
неразрывно связана с реставрацией "норм буржуазного права" в области
распределения предметов <п>отребления. Пока сохранялся курс на фермера,
червонец составлял предмет правительственных забот. Наоборот, в период
первой пятилетки подняты были все шлюзы инфляции. С 0,7 милл<и>арда руб-
лей в начале 1925 года общая сумма денежной эмиссии поднялась к началу
1928 г. до сравнительно скромной цифры 1,7 миллиардов, сравнявшись приб-
лизительно с бумажным обращением царской России накануне войны, разуме-
ется, без прежней металлической базы. Дальше кривая инфляции рисуется из
года в год следующим лихорадочным рядом: 2,0 - 2,8 - 4,3 - 5,5 - 8,4
последняя цифра, 8,4 миллиарда рублей, достигнута к началу 1933 года.
После этого наступают годы раздумья и отступления: 6,9 - 7,7 - 7,9 мил-
лиардов (1935 г.).
Рубль 1924 г., приравнивавшийся при официальном обмене 13 франкам,
низведен в ноябре 1935 г. до 3 франков, т.е. в четыре с лишком раза,
почти настолько же, как сам французский франк в результате войны. Оба
паритета, и старый и новый, имеют очень условный характер: покупательная
способность рубля в мировых ценах вряд ли достигает ныне 1,5 франка. Но
масштаб девальвации показывает все же, с какой головокружительной ско-
ростью скользила советская валюта до 1934 года.
В разгаре экономического авантюризма Сталин обещал отправить НЭП,
т.е. рыночные отношения, "к чорту". Вся пресса писала, точно в 1918 го-
ду, об окончательной замене купли-продажи "непосредственным социалисти-
ческим распределением", внешним знаком которого объявлялась продо-
вольственная карточка. В то же время инфляция категорически отрицалась,
как вообще несвойственное советской системе явление. "Устойчивость со-
ветской валюты, - говорил Сталин в январе 1933 г., - обеспечиваются
прежде всего громадным количеством товарных масс в руках государства,
пускаемых в товарооборот по устойчивым ценам". Несмотря на то, что этот
загадочный афоризм не получил никакого развития или разъяснения (отчасти
именно благодаря этому), он стал основным законом советской теории де-
нег, точнее сказать - той самой инфляции, которая отрицалась. Червонец
оказывался отныне не всеобщим эквивалентом, а только всеобщей тенью
"громадного" количества товаров, причем, как всякая тень, он получил
право сокращаться и удлиняться. Если эта утешительная доктрина имела ка-
кой-либо смысл, то только один: советские деньги перестали быть деньга-
ми; они не служат больше для измерения ценности; "устойчивые цены" наз-
начаются государственной властью; червонец является только условным яр-
лыком планового хозяйства, т.е. универсальной распределительной карточ-
кой: словом, социализм победил "окончательно и бесповоротно".
На<и>более утопические воззрения периода военного коммунизма оказа-
лись восстановлены на новом экономическом базисе, правда, несколько бо-
лее высоком, но, увы, все еще совершенно недостаточном для ликвидации
денежного оборота. В правящих сферах окончательно возобладал взгляд,
будто при плановом хозяйстве инфляция не страшна. Это значит приблизи-
тельно: при наличии компаса не опасна пробоина в судне. В действи-
тельности денежная инфляция, неизбежно порождающая кредитную, ведет к
замещению реальных величин фиктивными и разъедает плановое хозяйство из-
нутри.
Незачем говорить, что инфляция означала страшный налог на трудящиеся
массы. Что касается извлеченных при ее помощи выгод для социализма, то
они более, чем сомнительны. Хозяйство продолжало, правда, быстро расти,
но экономическая эффективность грандиозных сооружений оценивалась ста-
тистически, а не экономически. Командуя рублем, т.е. давая ему по произ-
волу различную покупательную силу в различных слоях населения и секторах
хозяйства, бюрократия лишила себя необходимого орудия для объективного
измерения собственных успехов и неудач. Отсутствие правильного учета,
которое на бумаге маскировалось комбинациями с "условным рублем", вело в
действительности к упадку личной заинтересованности, к низкой производи-
тельности и еще более низкому качеству товаров.
Зло получило уже в течение первой пятилетки угрожающие размеры. В ию-
ле 1931 г. Сталин выступил с известными "шестью условиями", которые име-
ли главной задачей снизить себестоимость промышленной продукции. Эти
"условия" не заключали в себе ничего нового: "нормы буржуазного права"
были выдвинуты на заре НЭП'а и развиты на XII съезде партии, в начале
1923 года. Сталин наткнулся на них лишь в 1931 году, под влиянием падав-
шей эффективности капитальных вложений. В течение следующих двух лет в
советской печати почти не появлялось статьи без ссылок на спасительную
силу "условий". Между тем в обстановке продолжающейся инфляции порожден-
ные ею болезни естественно не поддавались лечению. Суровые репрессии
против вредителей и саботажников так же мало подвигали дело вперед.
Почти невероятным представляется сейчас тот факт, что, открывая
борьбу против "обезлички" и "уравниловки", т.е. анонимного "среднего"
труда и одинаковой для всех "средней" оплаты, бюрократия посылала однов-
ременно "к черту" НЭП, т.е. денежную оценку товаров, в том числе и рабо-
чей силы. Восстанавливая одной рукой "буржуазные нормы", она другой ру-
кой разрушала единственно пригодное для них орудие. При замене торгового
оборота "закрытыми распределителями" и полном хаосе в области цен исче-
зало неизбежно всякое соответствие между индивидуальным трудом и индиви-
дуальной заработной платой; тем самым убивалась личная заинтересован-
ность рабочего.
Самые строгие предписания насчет хозяйственного расчета, качества,
себестоимости и производительности повисали в воздухе. Это нисколько не
мешало руководителям объявлять причиной всех хозяйственных неудач злона-
меренное невыполнение шести рецептов Сталина. Самая осторожная ссылка на
инфляцию приравнивалась к государственному преступлению. С такой же доб-
росовестностью власти обвиняли подчас учителей в несоблюдении правил
школьной гигиены, запрещая в то же время ссылаться на отсутствие мыла.
Вопрос о судьбе червонца занимал видное место в борьбе фракций
большевистской партии. Платформа оппозиции (1927 г.) требовала: "Обеспе-
чить безусловную устойчивость денежной единицы". Это требование проходит
лейтмотивом через дальнейшие годы. "Железной рукой приостановить процесс
инфляции - писал заграничный орган оппозиции в 1932 г. - и восстановить
твердую денежную единицу", хотя бы ценою "смелого сокращения капита-
ло-вложений"... Апологеты "черепашьего темпа" и сверх-индустриализаторы
как бы временно поменялись местами. В ответ на похвальбу послать рынок
"к чорту" оппозиция рекомендовала Госплану вывесить в своем помещении
плакат: "Инфляция есть сифилис планового хозяйства".
* * *
В области сельского хозяйства инфляция породила не менее тяжелые пос-
ледствия.
В период когда крестьянская политика еще ориентировалась на фермера,
предполагалось, что социалистическое преобразование сельского хозяйства,
исходя из основ НЭП'а, совершится в течение десятилетий через посредство
кооперации. Охватывая одну за другой закупочные, сбыточные и кредитные
функции, кооперация должна была в конце концов обобществить и самое про-
изводство. Все вместе называлось "кооперативным планом Ленина". Действи-
тельное развитие пошло как мы знаем, по совершенно несхожему, скорее
противоположному пути - насильственного раскулачивания и интегральной
коллективизации. О постепенном обобществлении отдельных хозяйственных
