развернувшееся по всей стране колхозное движение "будет теперь ломать на
своем пути все и всяческие преграды"; с другой стороны, хищническая
распродажа крестьянами собственного инвентаря, скота и даже семян перед
вступлением в колхоз "принимает прямо угрожающие размеры"... Как ни про-
тиворечивы эти два рядом поставленные обобщения, оба они с разных концов
правильно характеризовали эпидемический характер коллективизации, как
меры отчаяния. "Сплошная коллективизация, - писал тот же критический
наблюдатель - ввергла народное хозяйство в состояние давно небывалой
разрухи: точно прокатилась трехлетняя война".
Двадцать пять миллионов изолированных крестьянских эгоизмов, которые
вчера еще являлись единственными двигателями сельского хозяйства, - сла-
босильными, как мужицкая кляча, но все же двигателями, - бюрократия по-
пыталась одним взмахом заменить командой двухсот тысяч колхозных правле-
ний, лишенных технических средств, агрономических знаний и опоры в самом
крестьянстве. Разрушительные последствия авантюризма не замедлили после-
довать, и они растянулись на несколько лет. Валовой сбор зерновых
культур, поднявшийся в 1930 году до 835 миллионов центнеров, упал в сле-
дующие два года ниже 700 миллионов. Разница сама по себе не выглядит ка-
тастрофической; но она означала убыль как раз того количества хлеба, ка-
кое необходимо было городам хотя бы до привычной голодной нормы. Еще ху-
же обстояло с техническими культурами. Накануне коллективизации произ-
водство сахара достигло почти 109 миллионов пудов, чтобы через два года,
в разгар сплошной коллективизации, упасть из-за недостатка свеклы до 48
млн. пудов, т.е. более, чем вдвое. Но наиболее опустошительный ураган
пронесся над животным царством деревни. Число лошадей упало на 55%: с
34,6 млн. в 1929 г. до 15,6 миллиона в 1934 г.; поголовье рогатого скота
- с 30,7 миллионов до 19,5 млн., т.е. на 40%; число свиней на 55%, овец
- на 66%. Гибель людей - от голода, холода, эпидемий, репрессий - к со-
жалению, не подсчитана с такой точностью, как гибель скота; но она тоже
исчисляется миллионами. Вина за эти жертвы ложится не на коллективиза-
цию, а на слепые, азартные и насильнические методы ее проведения. Бюрок-
ратия ничего не предвидела. Даже колхозный устав, пытавшийся связать
личный интерес крестьянина с коллективным, был опубликован лишь после
того, как злополучная деревня подверглась жестокому опустошению.
Форсированный характер нового курса вырос из необходимости спасаться
от последствий политики 1923-1928 годов. Но все же коллективизация могла
и должна была иметь более разумные темпы и более планомерные формы. Имея
в руках власть и промышленность, бюрократия могла регулировать процесс
коллективизации, не доводя страну до грани катастрофы. Можно было и надо
было взять темпы, более отвечающие материальным и моральным ресурсам
страны. "При благоприятных условиях, внутренних и международных, - писал
в 1930 г. заграничный орган "левой оппозиции", - материально-технические
условия сельского хозяйства могут в течение каких-нибудь 10-15 лет ко-
ренным образом преобразоваться и обеспечить производственную базу кол-
лективизации. Однако, за те годы, которые отделяют нас от такого положе-
ния, можно несколько раз успеть опрокинуть советскую власть".
Это предостережение не было преувеличенным: никогда еще дыхание смер-
ти не носилось так непосредственно над территорией Октябрьской револю-
ции, как в годы сплошной коллективизации. Недовольство, неуверенность,
ожесточение разъедали страну. Расстройство денежной системы; нагроможде-
ние твердых цен, "конвенционных" и цен вольного рынка; переход от подо-
бия торговли между государством и крестьянством к хлебному, мясному и
молочному налогам; борьба не на жизнь, а на смерть с массовыми хищениями
колхозного имущества и с массовым укрывательством таких хищений; чисто
военная мобилизация партии для борьбы с кулацким саботажем после "ликви-
дации" кулачества, как класса; одновременно с этим: возвращение к кар-
точной системе и голодному пайку, наконец, восстановление паспортной
системы, - все эти меры возродили в стране атмосферу, казалось, давно
уже законченной гражданской войны.
Снабжение заводов сырьем и продовольствием ухудшалось из квартала в
квартал. Невыносимые условия существования порождали текучесть рабочей
силы, прогулы, небрежную работу, поломки машин, высокий процент брака,
низкое качество изделий. Средняя производительность труда в 1931 г. упа-
ла на 11,7%. Согласно мимолетнему признанию Молотова, запечатленному
всей советской печатью, продукция промышленности в 1932 году поднялась
всего на 8,5%, вместо полагавшихся по годовому плану 36%. Правда, миру
возвещено было вскоре после этого, что пятилетний план выполнен в четыре
года и три месяца. Но это значит лишь, что цинизм бюрократии в обращении
со статистикой и общественным мнением не знает пределов. Однако, не это
главное: на карте стояла не судьба пятилетнего плана, а судьба режима.
Режим устоял. Но это заслуга самого режима, пустившего глубокие корни
в народную почву. Не в меньшей мере это заслуга благоприятных внешних
обстоятельств. В годы хозяйственного хаоса и гражданской войны в деревне
Советский Союз был в сущности парализован перед лицом внешних врагов.
Недовольство крестьянства захлестывало армию. Неуверенность и шатания
деморализовали бюрократический аппарат и команд<н>ые кадры. Удар с Вос-
тока или с Запада мог в этот период иметь роковые последствия.
К счастью, первые годы торгово-промышленного кризиса создали во всем
капиталистическом мире настроения растерянной выжидательности. Никто не
был готов к войне, никто не отваживался на нее. К тому же ни в одном из
враждебных государств не отдавали себе достаточного отчета во всей ост-
роте социальных конвульсий, потрясавших страну советов, под звон и гро-
хот официальной музыки в честь "генеральной линии".
* * *
Несмотря на всю свою краткость, наш исторический очерк показывает,
надеемся, насколько далеко действительное развитие рабочего государства
от идиллической картины постепенного и непрерывного накопления успехов.
Из богатого кризисами прошлого мы почерпнем позже важные указания для
будущего. В то же время исторический обзор экономической политики со-
ветского правительства и ее зигзагов представляется нам совершенно необ-
ходимым для разрушения того искусственно насаждаемого индивидуалистичес-
кого фетишизма, который ищет источника успехов, действительных, как и
мнимых, в необыкновенных качествах руководства, а не в созданных револю-
цией условиях обобществленной собственности.
Объективные преимущества нового социального режима находят, конечно,
свое выражение и в методах руководства; но это последнее, не в меньшей
мере, выражает также экономическую и культурную отсталость страны и те
мелкобуржуазные провинциальные условия, в каких сформировались сами ру-
ководящие кадры.
Было бы грубейшей ошибкой делать отсюда тот вывод, будто политика со-
ветского руководства имеет третьестепенное значение. Нет в мире другого
правительства, в руках которого в такой мере сосредоточивались бы судьбы
страны. Удачи и неудачи отдельного капиталиста не полностью, не целиком,
конечно, но в очень значительной, иногда решающей, степени зависят от
его личных качеств. Mutatis mutandis*1 советское правительство заняло по
отношении ко всему хозяйству то положение, какое капиталист занимает по
отношению к отдельному предприятию. Централизованный характер народного
хозяйства превращает государственную власть в фактор огромного значения.
Но именно поэтому политику правительства надо судить не по суммарным ре-
зультатам, не по голым цифрам статистики, а по той специфической роли,
какую в достижении этих результатов выполнили сознательное предвиденье и
плановое руководство.
Зигзаги правительственного курса отражали не только объективные про-
тиворечия обстановки, но и недостаточную способность правящих своевре-
менно понять противоречия и профилактически реагировать на них. Ошибки
руководства нелегко выразить в бухгалтерских величинах. Но уже схемати-
ческое изложение истории зигзагов позволяет с уверенность<ю> заключить,
что они ложатся на советское хозяйство грандиозной цифрой накладных рас-
ходов.
Остается, правда, непонятным, по крайней мере при рационалистическом
подходе к истории, как и почему фракция, наименее богатая идеями и наи-
более отягощенная ошибками, одержала верх над всеми другими группировка-
ми и сосредоточила в своих руках неограниченную власть. Дальнейший ана-
лиз даст нам ключ и к этой загадке. Мы увидим вместе с тем, как бюрокра-
тические методы самодержавного руководства приходят во все большее про-
тиворечие с потребностями хозяйства и культуры, и с какой необходимостью
отсюда вытекают новые кризисы и потрясения в развитии Советского Союза.
Прежде, однако, чем подойти к изучению двойственной роли "социалисти-
ческой" бюрократии, необходимо будет ответить на вопрос: каков же общий
баланс предшествующих успехов? Действительно ли в СССР осуществлен соци-
ализм? или более осторожно: обеспечивают ли наличные хозяйственные и
культурные достижения от опасностей капиталистической реставрации, - по-
добно тому, как буржуазное общество, на известном этапе, оказалось заст-
раховано собственными успехами от реставрации феодализма и крепостни-
чества?
Глава 3: СОЦИАЛИЗМ И ГОСУДАРСТВО
Переходный режим.
Верно ли, что в СССР, как утверждают официальные авторитеты, уже осу-
ществлен социализм? Если нет, то обеспечено ли, по крайней мере, достиг-
нутыми успехами его осуществление в национальных границах, независимо от
хода событий в остальном мире? Произведенная выше критическая оценка
важнейших показателей советского хозяйства должна дать нам точку исхода
для правильного ответа на этот вопрос. Но нам не обойтись без предвари-
тельной теоретической справки.
Марксизм исходит из развития техники, как основной пружины прогресса
и строит коммунистическую программу на динамике производительных сил.
Если допустить, что какая-либо космическая катастрофа должна разрушить в
более или менее близком будущем нашу планету, то пришлось бы, конечно,
отказаться от коммунистической перспективы, как и от многого другого. За
вычетом же этой пока-что проблематической опасности нет ни малейшего на-
учного основания ставить заранее какие бы то ни было пределы нашим тех-
ническим, производственным и культурным возможностям. Марксизм насквозь
проникнут оптимизмом прогресса и уже по одному этому, к слову сказать,
непримиримо противостоит религии.
Материальной предпосылкой коммунизма должно явиться столь высокое
развитие экономического могущества человека, когда производительный
труд, перестанет быть обузой и тягостью, не нуждается ни в каком понука-
нии, а распределение жизненных благ, имеющихся в постоянном изобилии, не
требует - как ныне в любой зажиточной семье или в "приличном" пансионе,
- иного контроля, кроме контроля воспитания, привычки, общественного
мнения. Нужна, говоря откровенно, изрядная доля тупоумия, чтоб считать
такую, в конце концов, скромную перспективу "утопичной".
Капитализм подготовил условия и силы социального переворота: технику,
науку, пролетариат. Коммунистический строй не может, однако, прийти не-
посредственно на смену буржуазному обществу: материальное и культурное
наследство прошлого для этого совершенно недостаточно. На первых порах
своих рабочее государство не может еще позволить каждому работать "по
способностям", т.е. сколько сможет и захочет, и вознаграждать каждого
"по потребностям", независимо от произведенной им работы. В интересах
