ния. Неблагополучно обстоит дело даже с молочными продуктами. Во Франции
и Соединенных Штатах корова приходится примерно на 5 душ населения, в
Германии - на 6 душ, в Советском Союзе на 8 душ; по молочности же две
советские коровы должны считаться, примерно, за одну. Только по произ-
водству хлебных злаков, особенно ржи, а также картофеля, Советский Союз,
при расчете на душу населения, значительно превосходит большинство евро-
пейских стран и Соединенные Штаты. Но ржаной хлеб и картофель, как пре-
обладающая пища населения, это и есть классический признак бедности!
Потребление бумаги - один из важнейших культурных показателей. В 1935
году произведено в СССР менее 4-х кг. бумаги на душу, в Соединенных Шта-
тах - свыше 34 кг. (против 48 кг. в 1928 г.), в Германии - свыше 47 кг.
Если в Соединенных Штатах на жителя приходится 12 карандашей в год, то в
СССР - лишь около четырех, притом столь плохого качества, что их полез-
ная работа не превышает одного хорошего карандаша, в лучшем случае,
двух. Газеты то и дело жалуются, что недостаток букварей, бумаги и ка-
рандашей парализует школьную работу. Не мудрено, если ликвидация безгра-
мотности, намеченная еще к 10-й годовщине Октябрьского переворота, дале-
ко не закончена и сейчас.
Тот же вопрос можно осветить, исходя из более общих соображений. На
душу советского населения приходится значительно менее национального до-
хода, чем на Западе. А так как капитальные вложения поглощают в СССР
около 25-30%, т.е. несравненно большую долю дохода, чем где бы то ни бы-
ло, то фонд потребления народных масс не может не быть значительно ниже,
чем в передовых капиталистических странах.
Правда, в СССР нет имущих классов, расточительность которых баланси-
руется недопотреблением народных масс. Однако, вес этой поправки не так
велик, как может показаться на первый взгляд. Основное зло капиталисти-
ческой системы не в расточительности имущих классов, как она ни отврати-
тельна сама по себе, а в том, что ради обеспечения права на расточи-
тельность буржуазия сохраняет частную собственность на средства произ-
водства, обрекая тем хозяйство на анархию и разложение. В отношении
предметов роскоши буржуазия является, конечно, монопольным потребителем.
Но в отношении предметов первой необходимости подавляющую массу потреби-
телей составляют трудящиеся массы. Дальше мы увидим к тому же, что, если
в СССР нет имущих классов в собственном смысле слова, то есть очень при-
вилегированный командующий слой, который присваивает себе львиную долю в
области потребления. И если на душу населения в СССР производится меньше
предметов первой необходимости, чем в передовых капиталистических стра-
нах, то это и значит, что жизненный уровень советских масс еще отстает
от капиталистического уровня.
Историческая ответственность за такое положение ложится, конечно, на
все тяжелое и мрачное прошлое России, с его наследством тьмы и нищеты.
Другого выхода на путь прогресса, чем низвержение капитализма, не было.
Чтоб убедиться в этом, достаточно хотя бы бросить взгляд на прибалтийс-
кие страны и Польшу, составлявшие некогда передовые части царской импе-
рии, а ныне не выходящие из маразма. Нетленная заслуга советского режима
- в его напряженной и, в общем, успешной борьбе с тысячелетней отста-
лостью. Но правильная оценка достигнутого есть первое условие дальнейше-
го движения вперед.
Советский режим проходит на наших глазах через подготовительную ста-
дию, импортируя, заимствуя и усваивая технические и культурные завоева-
ния Запада. Сравнительные коэффициенты производства и потребления свиде-
тельствуют, что эта подготовительная стадия еще далеко не закончена: да-
же при маловероятном условии дальнейшего полного капиталистического зас-
тоя, она должна была бы занять еще целый исторический период. Таков пер-
вый, крайне важный вывод, который нам еще понадобится в дальнейшем исс-
ледовании.
Глава 2: ХОЗЯЙСТВЕННОЕ РАЗВИТИЕ И ЗИГЗАГИ РУКОВОДСТВА
"Военный коммунизм", "новая экономическая политика" (НЭП) и курс на
кулака.
Линия развития советского хозяйства отнюдь не представляет собою неп-
рерывно и равномерно восходящей кривой. На протяжении первых восемнадца-
ти лет нового режима можно явственно различить несколько этапов, разгра-
ниченных острыми кризисами. Краткий очерк экономической истории СССР, в
связи с политикой правительства, совершенно необходим как для диагноза,
так и для прогноза.
Первые три года после переворота были периодом открытой и жестокой
гражданской войны. Хозяйственная жизнь оставалась целиком подчинена нуж-
дам фронтов. Культурная работа ютилась на задворках и характеризовалась
смелым размахом творческой мысли, прежде всего личной мысли Ленина, при
чрезвычайной скудности материальных средств. Это так называемый период
"военного коммунизма" (1918-1921 г.г.), который составляет героическую
параллель к "военному социализму", капиталистических стран. Хозяйствен-
ные задачи советского правительства сводились в те годы главным образом
к тому, чтоб поддержать военную промышленность и использовать оставшиеся
от прошлого скудные запасы для войны и спасения от гибели городского на-
селения. Военный коммунизм был, по существу своему, системой регламента-
ции потребления в осажденной крепости.
Нужно, однако, признать, что, по первоначальному замыслу, он пресле-
довал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось
непосредственно развить методы регламентации в систему планового хо-
зяйства, в области распределения, как и в сфере производства. Другими
словами: от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без
нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму. Принятая в марте 1919
года программа большевистской партии гласила: "В области распределения
задача советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно
продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосу-
дарственном масштабе распределением продуктов".
Действительность приходила, однако, во все большее столкновение с
программой "военного коммунизма": производство неизменно падало, и не
только вследствие разрушительного действия войны, но и вследствие угаше-
ния стимула личной заинтересованности у производителей. Город требовал у
деревни хлеба и сырья, ничего не давая взамен, кроме пестрых бумажек,
называвшихся по старой памяти деньгами. Мужик зарывал свои запасы в зем-
лю. Правительство посылало за хлебом вооруженные рабочие отряды. Мужик
сокращал посевы. Промышленная продукция 1921 года, непосредственно сле-
дующего за окончанием гражданской войны, составляла, в лучшем случае,
пятую часть довоенной. Выплавка стали упала с 4,2 миллиона тонн до 183
тысяч тонн, т.е. в 23 раза. Валовой сбор зерна снизился с 801 миллиона
центнеров до 503 миллионов в 1922 г.: это и был год страшного голода!
Одновременно внешняя торговля скатилась с 2,9 миллиарда рублей до 30
миллионов. Развал производительных сил оставил позади все, что раньше
видела по этой части история. Страна и с нею власть очутились на самом
краю пропасти.
Утопические надежды эпохи военного коммунизма подвергались впос-
ледствии жестокой и во многом основательной критике. Теоретическая ошиб-
ка правящей партии останется, однако, совершенно необъяснимой, если ос-
тавить без внимания, что все тогдашние расчеты строились на ожидании
близкой победы революции на Западе. Считалось само собою разумеющимся,
что победоносный немецкий пролетариат, в кредит под будущие продукты пи-
тания и сырья, будет снабжать советскую Россию не только машинами, гото-
выми фабричными изделиями, но и десятками тысяч высококвалифицированных
рабочих, техников и организаторов. И, нет сомнения, еслиб пролетарская
революция восторжествовала в Германии - а ее победе помешала только и
исключительно социал-демократия - экономическое развитие Советского Сою-
за, как и Германии, пошло бы вперед столь гигантскими шагами, что судьба
Европы и мира сложилась бы к сегодняшнему дню неизмеримо более благопри-
ятно. Можно, однако, сказать с полною уверенностью, что и в этом счаст-
ливом случае, от непосредственного государственного распределении про-
дуктов пришлось бы все равно отказаться в пользу методов торгового обо-
рота.
Необходимость восстановления рынка Ленин мотивировал наличием в стра-
не миллионов изолированных крестьянских хозяйств, которые иначе, как че-
рез торговлю, не привыкли определять свои экономические взаимоотношения
с внешним миром. Торговый оборот должен был установить так называемую
"смычку" между крестьянином и национализованной промышленностью. Теоре-
тическая формула "смычки" очень проста: промышленность должна доставлять
деревне необходимые товары по таким ценам, чтобы государство могло отка-
заться от принудительного изъятия продуктов крестьянского труда.
В оздоровлении экономических взаимоотношений с деревней состояла не-
сомненно наиболее острая и неотложная задача НЭП'а. Ближайший опыт пока-
зал, однако, что и сама промышленность, несмотря на свой обобществленный
характер, нуждается в выработанных капитализмом методах денежного расче-
та. План не может опираться на одни умозрительные данные. Игра спроса и
предложения остается для него еще на долгий период необходимой матери-
альной основой и спасительным коррективом.
Легализованный рынок, при помощи упорядоченной денежной системы, на-
чал выполнять свою работу. Уже в 1923 году, благодаря первому толчку из
деревни, промышленность стала оживляться, причем сразу обнаружила высо-
кие темпы. Достаточно сказать, что продукция за 1922 и 1923 года удваи-
вается, а к 1926 году уже достигает довоенного уровня, т.е. возрастает
более чем в пять раз по сравнению с 1921 годом. Одновременно, хотя и го-
раздо более скромными темпами, повышаются урожаи.
Начиная с переломного 1923 года обостряются наметившиеся уже раньше в
правящей партии разногласия по вопросу о взаимоотношении между промыш-
ленностью и сельским хозяйством. В стране, исчерпавшей в конец свои на-
копления и запасы, промышленность не могла развиваться иначе, как путем
заимствования хлеба и сырья у крестьян. Слишком большие натуральные
"принудительные займы" означали, однако, умерщвление стимула к труду: не
веря в будущие блага, крестьянин отвечал на хлебные экспедиции города
посевной забастовкой. Но и слишком малые изъятия грозили застоем: не по-
лучая промышленных продуктов, крестьянство возвращалось к хозяйству для
собственных потребностей и возобновляло старые кустарные промысла. Раз-
ногласия в партии начались с вопроса о том, сколько взять у деревни для
промышленности, чтоб приблизить период динамического равновесия между
ними. Спор сразу осложнился вопросом о социальной структуре самой дерев-
ни.
Весною 1923 г., на съезде партии, представитель "левой оппозиции",
которая тогда впрочем еще не носила этого имени, демонстрировал расхож-
дение промышленных и сельско-хозяйственных цен, в виде угрожающей диаг-
раммы. Тогда же это явление было впервые названо "ножницами", именем,
вошедшим после того в мировой словарь. Если дальнейшее отставание про-
мышленности - говорил докладчик - будет все больше раздвигать эти ножни-
цы, то разрыв между городом и деревней неизбежен.
Крестьянство строго различало совершенную большевиками демократичес-
кую аграрную революцию и их политику, направленную на подведение фунда-
мента под социализм. Экспроприация помещичьей и государственной земли
принесла крестьянству свыше полумиллиарда рублей золотом в год. Однако,
на ценах государственной промышленности крестьяне переплачивали гораздо
большую сумму. Пока баланс двух революций, демократической и социалисти-
