Правда, часто, разговаривая с мужиками и разъясняя им все выгоды
предприятия, Левин чувствовал, что мужики слушают при этом только пение
его голоса и знают твердо, что, что бы он ни говорил, они не дадутся ему
в обман. В особенности чувствовал он это, когда говорил . с самым умным
из мужиков, Резуновым, и заметил ту игру в глазах Резунова, которая ясно
показывала и насмешку над Левиным и твердую уверенность, что если будет
кто обманут, то уж никак не он, Резунов.
Но, несмотря на все это, Левин думал, что дело шло и что, строго ведя
счеты и настаивая на своем, он докажет им в будущем выгоды такого уст-
ройства и что тогда дело пойдет само собой.
Дела эти вместе с остальным хозяйством, оставшимся на его руках, вмес-
те с работой кабинетною над своею книгой так занимали все лето Левина,
что он почти и не ездил на охоту. Он узнал в конце августа о том, что
Облонские уехали в Москву, от их человека, привезшего назад седло. Он
чувствовал, что, не ответив на письмо Дарьи Александровны, своею невеж-
ливостью, о которой он без краски стыда не мог вспомнить, он сжег свои
корабли и никогда уж не поедет к ним. Точно так же он поступил и со Сви-
яжским, уехав не простившись. Но он к ним тоже никогда не поедет. Теперь
это ему было все равно. Дело нового устройства своего хозяйства занимало
его так, как еще ничто никогда в жизни. Он перечитал книги, данные ему
Свияжским, и, выписав то, чего у него не было, перечитал и политико-эко-
номические и социалистические книги по этому предмету и, как он ожидал,
ничего не нашел такого, что относилось бы до предпринятого им дела. В
политико-экономических книгах, в Милле например, которого он изучал пер-
вого с большим жаром, надеясь всякую минуту найти разрешение занимавших
его вопросов, он нашел выведенные из положения европейского хозяйства
законы; но он никак не видел, почему эти законы, не приложимые к России,
должны быть общие. То же самое он видел и в социалистических книгах: или
это были прекрасные фантазии, но неприложимые, которыми он увлекался,
еще бывши студентом, - или поправки, починки того положения дела, в ко-
торое поставлена была Европа и с которым земледельческое дело в России
не имело ничего общего. Политическая экономия говорила, что законы, по
которым развилось и развиваегся богатство Европы, суть законы всеобщие и
несомненные. Социалистическое учение говорило, что развитие по этим за-
конам ведет к погибели. И ни то, ни другое не давало не только ответа,
но ни малейшего намека на то, что ему, Левину, и всем русским мужикам и
землевладельцам делать с своими миллионами рук и десятин, чтоб они были
наиболее производительны для общего благосостояния.
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал все, что
относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать за границу, чтоб
изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более
по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопро-
сам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать
свою, как вдруг ему говорят: "А Кауфман, а Джоне, а Дюбуа, а Мичели? Вы
не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос".
Он видел теперь ясно, что Кауфман и Мичели ничего не имеют сказать
ему. Он знал, чего он хотел. Он видел, что Россия имеет прекрасные зем-
ли, прекрасных рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на поло-
вине дороги, рабочие и земля производят много, в большинстве же случаев,
когда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что про-
исходит это только отгого, что рабочие хотят работать и работают хорошо
одним им свойственным образом, и что это противодействие не случайное, а
постоянное, имеющее основание в духе народа. Он думал, что русский на-
род, имеющий призвание заселять и обрабатывать огромные незанятые прост-
ранства сознательно, до тех пор, пока все земли не заняты, держался нуж-
ных для этого приемов и что эти приемы совсем не так дурны, как это
обыкновенно думают. И он хотел доказать это теоретически в книжке и на
практике в своем хозяйстве.
XXX
В конце сентября был свезен лес для постройки двора на отданной артели
земле и было продано масло от коpов и разделен барыш. В хозяйстве на
практике дело шло отлично или по крайней мере так казалось Левину. Для
того же, чтобы теоретически разъяснить все дело и окончить сочинение,
которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести
переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и
положить начало новой науке - об отношениях народа к земле, нужно было
только съездить за границу и изучить на месте все, что там было сделано
в этом направлении, и найти убедительные доказательства, что все то, что
там сделано, - не то, что нужно. Левин ждал только поставки пшеницы,
чтобы получить деньги и ехать за границу. Но начались дожди, не дававшие
убрать оставшиеся в поле хлеба и картофель, и остановили все работы и
даже поставку пшеницы. По дорогам была непролазная грязь; две мельницы
снесло паводком, и погода все становилась хуже и хуже.
30 сентября показалось с утра солнце, и, надеясь на погоду, Левин стал
решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать пшеницу, послал к
купцу приказчика. чтобы взять деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы
сделать последние распоряжения перед отъездом.
Переделав, однако, все дела, мокрый от ручьев, которые по кожану зали-
вались ему то за шею, то за голенища, но в самом бодром и возбужденном
состоянии духа, Левин возвратился к вечеру домой. Непогода к вечеру ра-
зошлась еще хуже, крупа так больно стегала всю вымокшую, трясущую ушами
и головой лошадь, что она шла боком; но Левину под башлыком было хорошо,
и он весело поглядывал вокруг себя то на мутные ручьи, бежавшие по коле-
ям, то на нависшие на каждом оголенном сучке капли, то на белизну пятна
нерастаявшей крупы на досках моста, то на сочный, еще мясистый лист вя-
за, который обвалился густым слоем вокруг раздетого дерева. Несмотря на
мрачность окружающей природы, он чувствовал себя особенно возбужденным.
Разговоры с мужиками в дальней деревне показывали, что они начинали при-
выкать к своим отношениям. Дворник-стаpик, к которому он заезжал обсу-
шиться, очевидно одобрял план Левина и сам предлагал вступить в товари-
щество по покупке скота.
"Надо только упорно идти к своей цели, и я добьюсь своего, - думал Ле-
вин, - а работать и трудиться есть из-за чего. Это дело не мое личное, а
тут вопрос об общем благе. Все хозяйство, главное - положение всего на-
рода, совершенно должно измениться. Вместо бедности - общее богатство,
довольство; вместо вражды - согласие и связь интересов. Одним словом,
революция бескровная, но величайшая революция, сначала в маленьком кругу
нашего уезда, потом губернии, России, всего мира. Потому что мысль спра-
ведливая не может не быть плодотворна. Да, это цель, из-за которой стоит
работать. И то, что это я, Костя Левин, тот самый.. который приехал на
бал в черном галстуке и которому отказала Щербацкая и который так сам
для себя жалок и ничтожен, - это ничего не доказывает. Я уверен, что
Франклин чувствовал себя так же ничтожным и так же не доверял себе,
вспоминая себя всего. Это ничего не значит. И у него была, верно, своя
Агафья Михайловна, которой он поверял свои планы".
В таких мыслях Левин уже в темноте подъехал к дому.
Приказчик, ездивший к купцу, приехал и привез часть денег за пшеницу.
Условие с дворником было сделано, и по дороге приказчик узнал, что хлеб
везде застоял в поле, так что неубранные свои сто шестьдесят копен было
ничто в сравнении с тем, что было у других.
Пообедав, Левин сел, как и обыкновенно, с книгой на кресло и, читая,
продолжал думать о своей предстоящей поездке в связи с книгою. Нынче ему
особенно ясно представлялось все значение его дела, и само собою склады-
вались в его уме целые периоды, выражающие сущность его мыслей. "Это на-
до записать, - подумал он. - Это должно составить краткое введение, ко-
торое я прежде считал ненужным". Он встал, чтобы идти к письменному сто-
лу, и Ласка, лежавшая у его ног, потягиваясь, тоже встала и оглядывалась
на него, как бы спрашивая, куда идти. Но записывать было некогда, потому
что пришли начальники к наряду, и Левин вышел к ним в переднюю.
После наряда, то есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и прие-
ма всех мужиков, имевших до него дела, Левин пошел в кабинет и сел за
работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась на сво-
ем месте.
Пописав несколько времени, Левин вдруг с необыкновенною живостью
вспомнил Кити, ее отказ и последнюю встречу. Он встал и начал ходить по
комнате.
- Да нечего скучать, - сказала ему Агафья Михайловна. - Ну, что вы си-
дите дома? Ехали бы на теплые воды, благо собрались.
- Я и то еду послезавтра, Агафья Михайловна. Надо дело кончить.
- Ну, какое ваше дело! Мало вы разве и так мужиков наградили! И то го-
ворят: ваш барин от царя за то милость получит. И чудно: что вам о мужи-
ках заботиться ?
- Я не о них забочусь, я для себя делаю.
Агафья Михайловна знала все подробности хозяйственных планов Левина.
Левин часто со всеми тонкостями излагал ей свои мысли и нередко спорил с
нею и не соглашался с ее объяснениями. Но теперь она совсем иначе поняла
то, что он сказал ей.
- О своей душе, известное дело, пуще всего думать надо, - сказала она
со вздохом. - Вон Пармен Денисыч, даром что неграмотный был, а так по-
мер, что дай бог всякому, - сказала она про недавно умершего дворового.
- Причастили, особоровали.
- Я не про то говорю, - сказал он. - Я говорю, что я для своей выгоды
делаю. Мне выгоднее, если мужики лучше работают.
- Да уж вы как ни делайте, он коли лентяй, так все будет чрез пень ко-
лоду валить. Если совесть есть, будет работать, а нет - ничего не сдела-
ешь.
- Ну да, ведь вы сами говорите, Иван лучше стал за скотиной ходить.
- Я одно говорю, - ответила Агафья Михайловна, очевидно не случайно,
но со строгою последовательностью мысли, - жениться вам надо, вот что!
Упоминание Агафьи Михайловны о том самом, о чем он только что думал,
огорчило и оскорбило его. Левин нахмурился и, не отвечая ей, сел опять
за свою работу, повторив себе все то, что он думал о значении этой рабо-
ты. Изредка только он прислушивался в тишине к звуку спиц Агафьи Михай-
ловны и, вспоминая то, о чем он не хотел вспоминать, опять морщился.
В девять часов послышался колокольчик и глухое колебание кузова по
грязи.
- Ну, вот вам и гости приехали, не скучно будет, - сказала Агафья Ми-
хайловна, вставая и направляясь к двери. Но Левин перегнал ее. Работа
его не шла теперь, и он был рад какому бы то ни было гостю..
XXXI
Сбежав до половины лестницы, Левин услыхал в передней знакомый ему
звук покашливанья; но он слышал его неясно из-за звука своих шагов и на-
деялся, что он ошибся; потом он увидал и всю длинную, костлявую, знако-
мую фигуру, и, казалось, уже нельзя было обманываться, но все еще наде-
ялся, что он ошибается и что этот длинный человек, снимавший шубу и от-
кашливавшийся, был не брат Николай.
Левин любил своего брата, но быть с ним вместе всегда было мученье.
Теперь же, когда Левин, под влиянием пришедшей ему мысли и напоминания
Агафьи Михайловны, был в неясном, запутанном состоянии, ему предстоящее
свидание с братом показалось особенно тяжелым. Вместо гостя веселого,
здорового, чужого, который, он надеялся, развлечет его в его душевной
неясности, он должен был видеться с братом, который понимает его наск-
возь, который вызовет в нем все самые задушевные мысли, заставит его
высказаться вполне. А этого ему не хотелось.
Сердясь на самого себя за это гадкое чувство, Левин сбежал в переднюю.
