умною. В этой комнате трое господ горячо говорили о последней политичес-
кой новости.
- Князь, пожалуйте, готово, - сказал один из его партнеров, найдя его
тут, и князь ушел. Левин посидел, послушал; но, вспомнив все разговоры
нынешнего утра, ему вдруг стало ужасно скучно. Он поспешно встал и пошел
искать Облонского и Туровцына, с которыми было весело.
Туровцын сидел с кружкой питья на высоком диване в бильярдной, и Сте-
пан Аркадьич с Вронским о чем-то разговаривали у двери в дальнем углу
комнаты.
- Она не то что скучает, но эта неопределенность, нерешительность по-
ложения, - слышал Левин и хотел поспешно отойти; но Степан Аркадьич по-
дозвал его.
- Левин! - сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на гла-
зах были не слезы, а влажность. как это всегда бывало у него, или когда
он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и другое. - Левин,
не уходи, - сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за
что не желая выпустить его.
- Это мой искренний, едва ли не лучший друг, - сказал он Вронскому. -
Ты для меня тоже еще более близок и дорог. И я хочу и знаю, что вы долж-
ны быть дружны и близки, потому что вы оба хорошие люди.
- Что ж, нам остается только поцеловаться, - добродушно шутя, сказал
Вронский, подавая руку. Он быстро взял протянутую руку и крепко пожал
ее.
- Я очень, очень рад, - сказал Левин, пожимая его руку.
- Человек, бутылку шампанского, - сказал Степан Аркадьич.
- И я очень рад, - сказал Вронский.
Но, несмотря на желание Степана Аркадьича и их взаимное желание, им
говорить было нечего, и оба это чувствовали.
- Ты знаешь, что он не знаком с Анной? - сказал Степан Аркадьич Вронс-
кому. - И я непременно хочу свозить его к ней. Поедем, Левин!
- Неужели? - сказал Вронский. - Она будет очень рада. Я бы сейчас пое-
хал домой, - прибавил он, - но Яшвин меня беспокоит, и я хочу побыть
тут, пока он кончит.
- А что, плохо?
- Все проигрывает, и я только один могу его удержать.
- Так что ж, пирамидку? Левин, будешь играть? Ну, и прекрасно, - ска-
зал Степан Аркадьич. - Ставь пирамидку, - обратился он к маркеру.
- Давно готово, - отвечал маркер, уже уставивший в треугольник шары и
для развлечения перекатывавший красный.
- Ну, давайте.
После партии Вронский и Левин подсели к столу Гагина, и Левин стал по
предложению Степана Аркадьича держать на тузы. Вронский то сидел у сто-
ла, окруженный беспрестанно подходившими к нему знакомыми, то ходил в
инфернальную проведывать Яшвина. Левин испытывал приятный отдых от
умственной усталости утра. Его радовало прекращение враждебности с
Вронским, и впечатление спокойствия, приличия и удовольствия не оставля-
ло его.
Когда партия кончилась, Степан Аркадьич взял Левина под руку.
- Ну, так поедем к Анне. Сейчас? А? Она дома. Я давно обещал ей при-
везти тебя. Ты куда собирался вечером?
- Да никуда особенно. Я обещал Свияжскому в Общество сельского хо-
зяйства. Пожалуй, поедем, - сказал Левин.
- Отлично; едем! Узнай, приехала ли моя карета, - обратился Степан Ар-
кадьич к лакею.
Левин подошел к столу, заплатил проигранные им на тузы сорок рублей,
заплатил каким-то таинственным образом известные старичку лакею, стояв-
шему у притолоки, расходы по клубу и, особенно размахивая руками, пошел
по всем залам к выходу.
IX
- Облонского карету! - сердитым басом прокричал швейцар. Карета
подъехала, и оба сели. Только первое время, пока карета выезжала из во-
рот клуба, Левин продолжал испытывать впечатление клубного покоя, удо-
вольствия и несомненной приличности окружающего; но как только карета
выехала на улицу и он почувствовал качку экипажа по неровной дороге, ус-
лыхал сердитый крик встречного извозчика, увидел при неярком освещении
красную вывеску кабака и лавочки, впечатление это разрушилось, и он на-
чал обдумывать свои поступки и спросил себя, хорошо ли он делает, что
едет к Анне. Что скажет Кити? Но Степан Аркадьич не дал ему задуматься
и, как бы угадывая его сомнения, рассеял их.
- Как я рад, -сказал он, - что ты узнаешь ее. Ты знаешь, Долли давно
этого желала. И Львов был же у нее и бывает. Хоть она мне и сестра, -
продолжал Степан Аркадьич, - я смело могу сказать, что это замечательная
женщина. Вот ты увидишь. Положение ее очень тяжело, в особенности те-
перь.
- Почему же в особенности теперь?
- У нас идут переговоры с ее мужем о разводе. И он согласен; но тут
есть затруднения относительно сына, и дело это, которое должно было кон-
читься давно уже, вот тянется три месяца. Как только будет развод, она
выйдет за Вронского. Как это глупо, этот старый обычай кружения, "Исаия
ликуй", в который никто не верит и который мешает счастью людей!- вста-
вил Степан Аркадьич. - Ну, и тогда их положение будет определенно, как
мое, как твое.
- В чем же затруднение? - сказал Левин.
- Ах, это длинная и скучная история! Все это так неопределенно у нас.
Но дело в том, - она, ожидая этого развода здесь, в Москве, где все его
и ее знают, живет три месяца; никуда не выезжает, никого не видает из
женщин, кроме Долли, потому что, понимаешь ли, она не хочет, чтобы к ней
ездили из милости; эта дура княжна Варвара - и та уехала, считая это
неприличным. Так вот, в этом положении другая женщина не могла бы найти
в себе ресурсов. Она же, вот ты увидишь, как она устроила свою жизнь,
как она спокойна, достойна. Налево, в переулок, против церкви! - крикнул
Степан Аркадьич, перегибаясь в окно кареты. - Фу, как жарко! - сказал
он, несмотря на двенадцать градусов мороза распахивая еще больше свою и
так распахнутую шубу.
- Да ведь у ней дочь; верно, она ею занята? - сказал Левин.
- Ты, кажется, представляешь себе всякую женщину только самкой, une
couveuse, -сказал Степан Аркадьич. - Занята, то непременно детьми. Нет,
она прекрасно воспитывает ее, кажется, но про нее не слышно. Она занята,
во-первых, тем, что пишет. Уж я вижу, что ты иронически улыбаешься, но
напрасно. Она пишет детскую книгу и никому не говорит про это, но мне
читала, и я давал рукопись Воркуеву... знаешь, этот издатель... и сам он
писатель, кажется. Он знает толк, и он говорит, что это замечательная
вещь. Но ты думаешь, что это женщина-автор? Нисколько. Она прежде всего
женщина с сердцем, ты вот увидишь. Теперь у ней девочка англичанка и це-
лое семейство, которым она занята.
- Что ж, это филантропическое что-нибудь?
- Вот ты все сейчас хочешь видеть дурное. Не филантропическое, а сер-
дечное. У них, то есть у Вронского, был тренер англичанин, мастер своего
дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, и семейство броше-
но. Она увидала их, помогла, втянулась, и теперь все семейство на ее ру-
ках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русс-
ки в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
Карета въехала на двор, и Степан Аркадьич громко позвонил у подъезда,
у которого стояли сани.
И, не спросив у отворившего дверь артельщика, дома ли, Степан Аркадьич
вошел в сени. Левин шел за ним, все более и более сомневаясь в том, хо-
рошо или дурно он делает.
Посмотревшись в зеркало, Левин заметил, что он красен; но он был уве-
рен, что не пьян, и пошел по ковровой лестнице вверх за Степаном Ар-
кадьичем. Наверху, у поклонившегося, как близкому человеку, лакея Степан
Аркадьич спросил, кто у Анны Аркадьевны, и получил ответ, что господин
Воркуев.
- Где они?
- В кабинете.
Пройдя небольшую столовую с темными деревянными стенами, Степан Ар-
кадьич с Левиным по мягкому ковру вошли в полутемный кабинет, освещенный
одною с большим темным абажуром лампой. Другая лампа-рефрактор горела на
стене и освещала большой во весь рост портрет женщины, на который Левин
невольно обратил внимание. Это был портрет Анны, деланный в Италии Ми-
хайловым. В то время как Степан Аркадьич заходил за трельяж и говоривший
мужской голос замолк, Левин смотрел на портрет, в блестящем освещении
выступавший из рамы, и не мог оторваться от него. Он даже забыл, где
был, и, не слушая того, что говорилось, не спускал глаз с удивительного
портрета. Это была не картина, а живая прелестная женщина с черными
вьющимися волосами, обнаженными плечами и руками и задумчивою полуулыб-
кой на покрытых нежным пушком губах, победительно и нежно смотревшая на
него смущавшими его глазами. Только потому она была не живая, что она
была красивее, чем может быть живая.
- Я очень рада, - услыхал он вдруг подле себя голос, очевидно обращен-
ный к нему, голос той самой женщины, которою он любовался на портрете.
Анна вышла ему навстречу из-за трельяжа, и Левин увидел в полусвете ка-
бинета ту самую женщину портрета в темном, разноцветно-синем платье, не
в том положении, не с тем выражением, но на той самой высоте красоты, на
которой она была уловлена художником на портрете. Она была менее блестя-
ща в действительности, но зато в живой было и что-то такое новое привле-
кательное, чего не было на портрете.
X
Она встала ему навстречу, не скрывая своей радости увидать его. И в
том спокойствии, с которым она протянула ему маленькую и энергическую
руку и познакомила его с Воркуевым и указала на рыжеватую хорошенькую
девочку, которая тут же сидела за работой, назвав ее своею воспитанни-
цей, были знакомые и приятные Левину приемы женщины большого света,
всегда спокойной и естественной.
- Очень, очень рада, - повторила она, и в устах ее для Левина эти
простые слова почему-то получили особенное значение. - Я вас давно знаю
и люблю, и по дружбе со Стивой и за вашу жену... я знала ее очень мало
времени, но она оставила во мне впечатление прелестного цветка, именно
цветка. И она уж скоро будет матерью!
Она говорила свободно и неторопливо, изредка переводя свой взгляд с
Левина на брата, и Левин чувствовал, что впечатление, произведенное им,
было хорошее, и ему с нею тотчас же стало легко, просто и приятно, как
будто он с детства знал ее.
- Мы с Иваном Петровичем поместились в кабинете Алексея, - сказала
она, отвечая Степану Аркадьичу на его вопрос, можно ли курить, - именно
затем, чтобы курить, - и, взглянув на Левина, вместо вопроса: курит ли
он? подвинула к себе черепаховый портсигар и вынула пахитоску.
- Как твое здоровье нынче? - спросил ее брат.
- Ничего. Нервы, как всегда.
- Не правда ли, необыкновенно хорошо? - сказал Степан Аркадьич, заме-
тив, что Левин взглядывал на портрет.
- Я не видал лучше портрета.
- И необыкновенно похоже, не правда ли? - сказал Воркуев.
Левин поглядел с портрета на оригинал. Особенный блеск осветил лицо
Анны в то время, как она почувствовала на себе его взгляд. Левин покрас-
нел и, чтобы скрыть свое смущение, хотел спросить, давно ли она видела
Дарью Александровну; но в то же время Анна заговорила:
- Мы сейчас говорили с Иваном Петровичем о последних картинах Ващенко-
ва. Вы видели их?
- Да, я видел, - отвечал Левин.
- Но виновата, я вас перебила, вы хотели сказать...
Левин спросил, давно ли она видела Долли.
- Вчера она была у меня, она очень рассержена за Гришу на гимназию.
Латинский учитель, кажется, несправедлив был к нему.
- Да, я видел картины. Они мне не очень понравились, - вернулся Левин
к начатому ею разговору.
Левин говорил теперь совсем уже не с тем ремесленным отношением к де-
лу, с которым он разговаривал в это утро. Всякое слово в разговоре с нею
получало особенное значение. И говорить с ней было приятно, еще приятнее
было слушать ее.
Анна говорила не только естественно, умно, но умно и небрежно, не при-
писывая никакой цены своим мыслям, а придавая большую цену мыслям собе-
седника.
Разговор зашел о новом направлении искусства, о новой иллюстрации биб-
лии французским художником. Воркуев обвинял художника в реализме, дове-
