вместе с Вронским переехала в Москву. Ожидая каждый день ответа Алексея
Александровича и вслед за тем развода, они поселились теперь супружески
вместе.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
I
Левины жили уже третий месяц в Москве. Уже давно прошел тот срок, ког-
да, по самым верным расчетам людей, знающих эти дела, Кити должна была
родить; а она все еще носила, и ни по чему не было заметно, чтобы время
было ближе теперь, чем два месяца назад. И доктор, и акушерка, и Долли,
и мать, и в особенности Левин, без ужаса не могший подумать о приближав-
шемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити чувство-
вала себя совершенно спокойною и счастливою.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к бу-
дущему, отчасти для нее уже настоящему ребенку и с наслаждением прислу-
шивалась к этому чувству. Он теперь уже не был вполне частью ее, а иног-
да жил и своею независимою от нее жизнью. Часто ей бывало больно от это-
го, но вместе с тем хотелось смеяться от странной новой радости.
Все, кого она любила, были с нею, и все были так добры к ней, так уха-
живали за нею, так одно приятное во всем предоставлялось ей, что если б
она не знала и не чувствовала, что это должно скоро кончиться, она бы и
не желала лучшей и приятнейшей жизни. Одно, что портило ей прелесть этой
жизни, было то, что муж ее был не тот, каким она любила его и каким он
бывал в деревне.
Она любила его спокойный, ласковый и гостеприимный тон в деревне. В
городе же он постоянно казался беспокоен и настороже, как будто боясь,
чтобы кто-нибудь не обидел его и, главное, ее. Там, в деревне, он, оче-
видно зная себя на своем месте, никуда не спешил и никогда не бывал не
занят. Здесь, в городе, он постоянно торопился, как бы не пропустить че-
го-то, и делать ему было нечего. И ей было жалко его. Для других, она
знала, он не представлялся жалким; напротив, когда Кити в обществе смот-
рела на него, как иногда смотрят на любимого человека, стараясь видеть
его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое он
производит на других, она видела, со страхом даже для своей ревности,
что он не только не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью,
несколько старомодною, застенчивою вежливостью с женщинами, своею
сильною фигурой и особенным, как ей казалось, выразительным лицом. Но
она видела его не извне, а изнутри; она видела, что он здесь не настоя-
щий; иначе она не могла определить себе его состояние. Иногда она в душе
упрекала его за то, что он не умеет жить в городе: иногда же сознава-
лась, что ему действительно трудно было устроить здесь свою жизнь так,
чтобы быть ею довольным.
В самом деле, что ему было делать? В карты он не любил играть. В клуб
не ездил. С веселыми мужчинами вроде Облонского водиться, она уже знала
теперь, что' значило... это значило пить и ехать после питья куда-то.
Она без ужаса не могла подумать, куда в таких случаях ездили мужчины.
Ездить в свет? Но она знала, что для этого надо находить удовольствие в
сближении с женщинами молодыми, и она не могла желать этого. Сидеть дома
с нею, с матерью и сестрами? Но, как ни были ей приятны и веселы одни и
те же разговоры, - "Алины-Надины", как называл эти разговоры между сест-
рами старый князь, - она знала, что ему должно быть это скучно. Что же
ему оставалось делать? Продолжать писать свою книгу? Он и попытался это
делать и ходил сначала в библиотеку заниматься выписками и справками для
своей книги; но, как он говорил ей, чем больше он ничего не делал, тем
меньше у него оставалось времени. И, кроме того, он жаловался ей, что
слишком много разговаривал здесь о своей книге и что потому все мысли о
ней спутались у него и потеряли интерес.
Одна выгода этой городской жизни была та, что ссор здесь, в городе,
между ними никогда не было. Оттого ли, что условия городские другие, или
оттого, что они оба стали осторожнее и благоразумнее в этом отношении, в
Москве у них не было ссор из-за ревности, которых они так боялись, пере-
езжая в город.
В этом отношении случилось даже одно очень важное для них обоих собы-
тие, именно встреча Кити с Вронским.
Старуха княгиня Марья Борисовна, крестная мать Кити, всегда очень ее
любившая, пожелала непременно видеть ее. Кити, никуда по своему положе-
нию не ездившая, поехала с отцом к почтенной старухе и встретила у ней
Вронского.
Кити при этой встрече могла упрекнуть себя только в том, что на мгно-
вение, когда она узнала в штатском платье столь знакомые ей когда-то
черты, у ней прервалось дыхание, кровь прилила к сердцу, и яркая краска,
она чувствовала это, выступила на лицо. Но это продолжалось лишь нес-
колько секунд. Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кон-
чил своего разговора, как она была уже вполне готова смотреть на Вронс-
кого, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с кня-
гиней Марьей Борисовной, и главное, так, чтобы все до последней интона-
ции и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как
будто чувствовала над собой в эту минуту.
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шут-
ку о выборах, которые он назвал "наш парламент". (Надо было улыбнуться,
чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к
княгине Марье Борисовне и ни разу не взглянула на него, пока он не
встал, прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только пото-
му, что неучтиво не смотреть на человека, когда он кланяется.
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с
Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время
обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою.
Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в
глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только
казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Левин покраснел гораздо больше ее, когда она сказала ему, что встрети-
ла Вронского у княгини Марьи Борисовны. Ей очень трудно было сказать это
ему, но еще труднее было продолжать говорить о подробностях встречи, так
как он не спрашивал ее, а только, нахмурившись, смотрел на нее.
- Мне очень жаль, что тебя не было, - сказала она. - Не то, что тебя
не было в комнате... я бы не была так естественна при тебе... Я теперь
краснею гораздо больше, гораздо, гораздо больше, - говорила она, краснея
до слез. - Но что ты не мог видеть в щелку.
Правдивые глаза сказали Левину, что она была довольна собою, и он,
несмотря на то, что она краснела, тотчас же успокоился и стал расспраши-
вать ее, чего только она и хотела. Когда он узнал все, даже до той под-
робности, что она только в первую секунду не могла не покраснеть, но что
потом ей было так же просто и легко, как с первым встречным, Левин со-
вершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не пос-
тупит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с
Вронским быть как можно дружелюбнее.
- Так мучительно думать, что есть человек почти враг, с которым тяжело
встречаться, - сказал Левин. - Я очень, очень рад.
II
- Так заезжай, пожалуйста, к Болям, - сказала Кити мужу, когда он в
одиннадцать часов, пред тем как уехать из дома, зашел к ней. - Я знаю,
что ты обедаешь в клубе, папа тебя записал. А утро что ты делаешь?
- Я к Катавасову только, - отвечал Левин.
- Что же так рано?
- Он обещал меня познакомить с Метровым. Мне хотелось поговорить с ним
о моей работе, это известный ученый петербургский, - сказал Левин.
- Да, это его статью ты так хвалил? Ну, а потом? - сказала Кити.
- Еще в суд, может быть, заеду по делу сестры.
- А в концерт? - спросила она.
- Да что я поеду один!
- Нет, поезжай; там дают эти новые вещи... Это тебя так интересовало.
Я бы непременно поехала.
- Ну, во всяком случае я заеду домой пред обедом, - сказал он, глядя
на часы.
- Надень же сюртук, чтобы прямо заехать к графине Боль.
- Да разве это непременно нужно?
- Ах, непременно! Он был у нас. Ну что тебе стоит? Заедешь, сядешь,
поговоришь пять минут о погоде, встанешь и уедешь.
- Ну, ты не поверишь, я так от этого отвык, что это-то мне и совестно.
Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им поме-
шал, себя расстроил и ушел.
Кити засмеялась.
- Да ведь ты делал визиты холостым? - сказала она.
- Делал, но всегда бывало совестно, а теперь так отвык, что, ей-богу,
лучше два дня не обедать вместо этого визита. Так совестно! Мне все ка-
жется, что они обидятся, скажут: зачем это ты приходил без дела?
- Нет, не обидятся. Уж я за это тебе отвечаю, - сказала Кити, со сме-
хом глядя на его лицо. Она взяла его за руку. - Ну, прощай... Поезжай,
пожалуйста.
Он уже хотел уходить, поцеловав руку жены, когда она остановила его.
- Костя, ты знаешь, что у меня уж остается только пятьдесят рублей.
- Ну что ж, я заеду возьму из банка. Сколько? - сказал он с знакомым
ей выражением неудовольствия.
- Нет, ты постой. - Она удержала его за руку. - Поговорим, меня это
беспокоит. Я, кажется, ничего лишнего не плачу, а деньги так и плывут.
Что-нибудь мы не так делаем.
- Нисколько, - сказал он, откашливаясь и глядя на нее исподлобья.
Это откашливанье она знала. Это был признак его сильного недовольства,
не на нее, а на самого себя. Он действительно был недоволен, но не тем,
что денег вышло много, а что ему напоминают то, о чем он, зная, что в
этом что-то неладно, желает забыть.
- Я велел Соколову продать пшеницу и за мельницу взять вперед. Деньги
будут во всяком случае.
- Нет, но я боюсь, что вообще много...
- Нисколько, нисколько, - повторял он. - Ну, прощай, душенька.
- Нет, право, я иногда жалею, что послушалась мама. Как бы хорошо было
в деревне! А то я вас всех измучала, и деньги мы тратим...
- Нисколько, нисколько. Ни разу еще не было с тех пор, как я женат,
чтоб я сказал, что лучше было бы иначе, чем как есть.
- Правда? - сказала она, глядя ему в глаза.
Он сказал это не думая, только чтоб утешить ее. Но когда он, взглянув
на нее, увидал, что эти правдивые милые глаза вопросительно устремлены
на него, он повторил то же уже от всей души. "Я решительно забываю ее",
- подумал он. И он вспомнил то, что так скоро ожидало их.
- А скоро? Как ты чувствуешь? - прошептал он, взяв ее за обе руки.
- Я столько раз думала, что теперь ничего не думаю и не знаю.
- И не страшно?
Она презрительно усмехнулась.
- Ни капельки, - сказала она.
- Так если что, я буду у Катавасова.
- Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар.
Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положе-
ние Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у
нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа сест-
ры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно не-
возможно. С папа нельзя говорить об этом... Но если бы ты и он...
- Ну что же мы можем? - сказал Левин.
- Все-таки ты будешь у Арсения, поговори с ним; он тебе скажет, что мы
решили.
- Ну, с Арсением я вперед на все согласен. Так я заеду к нему. Кстати,
если в концерт, то я с Натали и поеду. Ну, прощай.
На крыльце старый, еще холостой жизни, слуга Кузьма, заведывавший го-
родским хозяйством, остановил Левина.
- Красавчика (это была лошадь, левая дышловая, приведенная из деревни)
перековали, а все хромает, - сказал он. - Как прикажете?
Первое время в Москве Левина занимали лошади, приведенные из деревни.
Ему хотелось устроить эту часть как можно лучше и дешевле; но оказалось,
что свои лошади обходились дороже извозчичьих, и извозчика все-таки бра-
