речь и возбуждавший и уважение и раболепность во многих, как видел
Вронский; для Вронского же это был Маслов Катька, - такое было у него
прозвище в Пажеском корпусе, - конфузившийся пред ним, и которого Вронс-
кий старался mettre a son aise. По левую руку сидел Неведовский со своим
юным, непоколебимым и ядовитым лицом. С ним Вронский был прост и уважи-
телен.
Свияжский переносил свою неудачу весело. Это даже не была неудача для
него, как он и сам сказал, с бокалом обращаясь к Неведовскому: лучше
нельзя было найти представителя того нового направления, которому должно
последовать дворянство. И потому все честное, как он сказал, стояло на
стороне нынешнего успеха и торжествовало его.
Степан Аркадьич был тоже рад, что весело провел время и что все до-
вольны. За прекрасным обедом перебирались эпизоды выборов. Свияжский ко-
мически передал слезливую речь предводителя и заметил, обращаясь к Неве-
довскому, что его превосходительству придется избрать другую, более
сложную, чем слезы, поверку сумм. Другой шутливый дворянин рассказал,
как выписаны были лакеи в чулках для бала губернского предводителя и как
теперь их придется отослать назад, если новый губернский предводитель не
даст бала с лакеями в чулках.
Беспрестанно во время обеда, обращаясь к Неведовскому, говорили: "наш
губернский предводитель" и "ваше превосходительство".
Это говорилось с тем же удовольствием, с каким молодую женщину называ-
ют "madame" и по имени мужа. Неведовский делал вид, что он не только
равнодушен, но и презирает это звание, но очевидно было, что он счастлив
и держит себя под уздцы, чтобы не выразить восторга, не подобающего той
новой, либеральной среде, в которой все находились.
За обедом было послано несколько телеграмм людям, интересовавшимся хо-
дом выборов. И Степан Аркадьич, которому было очень весело, послал Дарье
Александровне телеграмму такого содержания: "Неведовский выбран двенад-
цатью шарами. Поздравляю. Передай". Он продиктовал ее вслух, заметив:
"Надо их порадовать". Дарья же Александровна, получив депешу, только
вздохнула о рубле за телеграмму и поняла, что дело было в конце обеда.
Она знала, что Стива имеет слабость в конце обедов "faire jouer le
telegraphe".
Все было, вместе с отличным обедом и винами не от русских виноторгов-
цев, а прямо заграничной разливки, очень благородно, просто и весело.
Кружок людей в двадцать человек был подобран Свияжским из единомышлен-
ных, либеральных, новых деятелей и вместе остроумных и порядочных. Пили
тосты, тоже полушутливые, и за нового губернского предводителя, и за гу-
бернатора, и за директора банка, и за "любезного нашего хозяина".
Вронский был доволен. Он никак не ожидал такого милого тона в провин-
ции.
В конце обеда стало еще веселее. Губернатор просил Вронского ехать в
концерт в пользу братии, который устраивала его жена, желающая с ним
познакомиться.
- Там будет бал, и ты увидишь нашу красавицу. В самом деле замеча-
тельно.
- Not in my line, - отвечал Вронский, любивший это выражение, но улыб-
нулся и обещал приехать.
Уже пред выходом из-за стола, когда все закурили, камердинер Вронского
подошел к нему с письмом на подносе.
- Из Воздвиженского с нарочным, - сказал он с значительным выражением.
- Удивительно, как он похож на товарища прокурора Свентицкого, - ска-
зал один из гостей по-французски про камердинера, в то время как Вронс-
кий, хмурясь, читал письмо.
Письмо было от Анны. Еще прежде чем он прочел письмо, он уже знал его
содержание. Предполагая, что выборы кончатся в пять дней, он обещал вер-
нуться в пятницу. Нынче была суббота, и он знал, что содержанием письма
были упреки в том, что он не вернулся вовремя. Письмо, которое он послал
вчера вечером, вероятно, не дошло еще.
Содержание было то самое,как он ожидал,но форма была неожиданная и
особенно неприятная ему. "Ани очень больна, доктор говорит, что может
быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а по-
меха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и
что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неп-
риятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать".
Ребенок болен, а она сама хотела ехать. Дочь больна, и этот враждебный
тон.
Это невинное веселье выборов и та мрачная,тяжелая любовь, к которой он
должен был вернуться, поразили Вронского своею противоположностью. Но
надо было ехать, и он по первому поезду, в ночь, уехал к себе.
XXXII
Перед отъездом Вронского на выборы, обдумав то, что те сцены, которые
повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а
не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия,
чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но тот холодный, строгий
взгляд,которым он посмотрел на нее, когда пришел объявить о своем отъез-
де, оскорбил ее, и еще он не уехал, как спокойствие ее уже было разруше-
но.
В одиночестве потом передумывая этот взгляд, который выражал право на
свободу, она пришла, как и всегда, к одному - к сознанию своего униже-
ния. "Он имеет право уехать когда и куда он хочет. Не только уехать, но
оставить меня. Он имеет все права, я не имею никаких. Но, зная это, он
не должен был этого делать. Однако что же он сделал?.. Он посмотрел на
меня с холодным, строгим выражением. Разумеется, это неопределимо, нео-
сязаемо, но этого не было прежде, и этот взгляд многое значит, - думала
она. - Этот взгляд показывает, что начинается охлаждение".
И хотя она убедилась, что начинается охлаждение, ей все-таки нечего
было делать, нельзя было ни в чем изменить своих отношений к нему. Точно
так же как прежде, одною любовью и привлекательностью она могла удержать
его. И так же как прежде, занятиями днем и морфином по ночам она могла
заглушать страшные мысли о том, что будет, если он разлюбит ее. Правда,
было еще одно средство: не удерживать его, - для этого она не хотела ни-
чего другого, кроме его любви, - но сблизиться с ним, быть в таком поло-
жении, чтоб он не покидал ее. Это средство было развод и брак. И она
стала желать этого и решилась согласиться в первый же раз, как он или
Стива заговорят ей об этом.
В таких мыслях она провела без него пять дней, те самые, которые он
должен был находиться в отсутствии.
Прогулки, беседы с княжной Варварой, посещения больницы, а главное,
чтение, чтение одной книги за другой занимали ее время. Но на шестой
день, когда кучер вернулся без него, она почувствовала, что уже не в си-
лах ничем заглушать мысль о нем и о том, что он там делает. В это самое
время дочь ее заболела. Анна взялась ходить за нею, но и это не развлек-
ло ее, тем более что болезнь не была опасна. Как она ни старалась, она
не могла любить эту девочку, а притворяться в любви она не могла. К ве-
черу этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх за него,
что решилась было ехать в город, но, раздумав хорошенько, написала то
противоречивое письмо, которое получил Вронский, и, не перечтя его, пос-
лала с нарочным. На другое утро она получила его письмо и раскаялась в
своем. Она с ужасом ожидала повторения того строгого взгляда, который он
бросил на нее, уезжая, особенно когда он узнает, что девочка не была
опасно больна. Но все-таки она была рада, что написала ему. Теперь Анна
уже признавалась себе, что он тяготится ею, что он с сожалением бросает
свою свободу, чтобы вернуться к ней, и, несмотря на то, она рада была,
что он приедет. Пускай он тяготится, но будет тут с нею, чтоб она видела
его, знала каждое его движение.
Она сидела в гостиной, под лампой, с новою книгой Тэна и читала, прис-
лушиваясь к звукам ветра на дворе и ожидая каждую минуту приезда экипа-
жа. Несколько раз ей казалось, что она слышала звуки колес, но она оши-
балась; наконец послышались не только звуки колес, но и покрик кучера и
глухой звук в крытом подъезде. Даже княжна Варвара, делавшая пасьянс,
подтвердила это, и Анна, вспыхнув, встала, но, вместо того чтоб идти
вниз, как она прежде два раза ходила, она остановилась. Ей вдруг стало
стыдно за свой обман, но более всего страшно за то, как он примет ее.
Чувство оскорбления уже прошло; она только боялась выражения его неудо-
вольствия. Она вспомнила, что дочь уже второй день была совсем здорова.
Ей даже досадно стало на нее за то, что она оправилась как раз в то вре-
мя, как было послано письмо. Потом она вспомнила его, что он тут, весь,
со своими руками, глазами. Она услыхала его голос. И, забыв все, радост-
но побежала ему навстречу.
- Ну, что Ани? - робко сказал он снизу, глядя на сбегавшую к нему Ан-
ну.
Он сидел на стуле, и лакей стаскивал с него теплый сапог.
- Ничего, ей лучше.
- А ты? - сказал он, отряхиваясь.
Она взяла его обеими руками за руку и потянула ее к своей талии, не
спуская с него глаз.
- Ну, я очень рад, - сказал он, холодно оглядывая ее, ее прическу, ее
платье, которое он знал, что она надела для него.
Все это нравилось ему, но уже столько раз нравилось! И то строго-ка-
менное выражение, которого она так боялась, остановилось на его лице.
- Ну, я очень рад. А ты здорова? - сказал он, отерев платком мокрую
бороду и целуя ее руку.
"Все равно, - думала она, - только бы он был тут, а когда он тут, он
не может, не смеет не любить меня".
Вечер прошел счастливо и весело при княжне Варваре, которая жаловалась
ему, что Анна без него принимала морфин.
- Что ж делать? Я не могла спать... Мысли мешали. При нем я никогда не
принимаю. Почти никогда.
Он рассказал про выборы, и Анна умела вопросами вызвать его на то са-
мое, что веселило его, - на его успех. Она рассказала ему все, что инте-
ресовало его дома. И все сведения ее были самые веселые.
Но поздно вечером, когда они остались одни, Анна, видя, что она опять
вполне овладела им, захотела стереть то тяжелое впечатление взгляда за
письмо. Она сказала:
- А признайся, тебе досадно было получить письмо, и ты не поверил мне?
Только что она сказала это, она поняла, что, как ни любовно он был те-
перь расположен к ней, он этого не простил ей.
- Да, - сказал он. - Письмо было такое странное. То Ани больна, то ты
сама хотела приехать.
- Это все было правда.
- Да я и не сомневаюсь.
- Нет, ты сомневаешься. Ты недоволен, я вижу.
- Ни одной минуты. Я только недоволен, это правда, тем, что ты как
будто не хочешь допустить, что есть обязанности...
- Обязанности ехать в концерт...
- Но не будем говорить, - сказал он.
- Почему же не говорить? - сказала она.
- Я только хочу сказать, что могут встретиться дела необходимые. Вот
теперь мне надо будет ехать в Москву, по делу дома... Ах, Анна, почему
ты так раздражительна? Разве ты не знаешь, что я не могу без тебя жить?
- А если так, - сказала Анна вдруг изменившимся голосом, - то ты тяго-
тишься этою жизнью... Да, ты приедешь на день и уедешь, как поступают...
- Анна, это жестоко. Я всю жизнь готов отдать...
Но она не слушала его.
- Если ты поедешь в Москву, то и я поеду. Я не останусь здесь. Или мы
должны разойтись, или жить вместе.
- Ведь ты знаешь, что это одно мое желанье. Но для этого...
- Надо развод? Я напишу ему. Я вижу, что я не могу так жить... Но я
поеду с тобой в Москву.
- Точно ты угрожаешь мне. Да я ничего так не желаю, как не разлучаться
с тобою, - улыбаясь, сказал Вронский.
Но не только холодный, злой взгляд человека преследуемого и ожесточен-
ного блеснул в его глазах, когда он говорил эти нежные слова.
Она видела этот взгляд и верно угадала его значение. "Если так, то это
несчастие!" - говорил этот его взгляд. Это было минутное впечатление, но
она никогда уже не забыла его.
Анна написала письмо мужу, прося его о разводе, и в конце ноября,
расставшись с княжной Варварой, которой надо было ехать в Петербург,
