Разговор перешел на злоупотребления властей в Соединенных Штатах, но
Анна тотчас же перевела его на другую тему, чтобы вызвать управляющего
из молчания.
- Ты видела когда-нибудь жатвенные машины? - обратилась она к Дарье
Александровне. - Мы ездили смотреть, когда тебя встретили. Я сама в пер-
вый раз видела.
- Как же они действуют? - спросила Долли.
- Совершенно как ножницы. Доска и много маленьких ножниц. Вот этак.
Анна взяла своими красивыми, белыми, покрытыми кольцами руками ножик и
вилку и стала показывать. Она, очевидно, видела, что из ее объяснения
ничего не поймется; но, зная, что она говорит приятно и что руки ее кра-
сивы, она продолжала объяснение.
- Скорее ножички перочинные, - заигрывая, сказал Весловский, не спус-
кавший с нее глаз.
Анна чуть заметно улыбнулась, но не отвечала ему.
- Не правда ли, Карл Федорыч, что как ножницы? - обратилась она к уп-
равляющему.
- O ja, - отвечал немец. - Es ist ein ganz einfaches Ding, - и начал
объяснять устройство машины.
- Жалко, что она не вяжет. Я видел на Венской выставке, вяжет проволо-
кой, - сказал Свияжский. - Те выгоднее бы были.
- Es commt drauf an... Der Preis vom Draht muss ausgerechnet werden. -
И немец, вызванный из молчанья, обратился к Вронскому: - Das lasst sich
ausrechnen, Erlaucht. - Немец уже взялся было за карман, где у него был
карандаш в книжечке, в которой он все вычислял, но, вспомнив, что он си-
дит за обедом, и заметив холодный взгляд Вронского, воздержался. - Zu
complicirt, macht zu viel Klopot, - заключил он.
- Wunscht man Dochots, so hat man auch Klopots, - сказал Васенька Вес-
ловский, подтрунивая над немцем. - J'adore l'allemand, - обратился он
опять с той же улыбкой к Анне.
- Cessez, - сказала она ему шутливо-строго.
- А мы думали вас застать на поле, Василий Семеныч, - обратилась она к
доктору, человеку болезненному, - вы были там?
- Я был там, но улетучился, - с мрачною шутливостью отвечал доктор.
- Стало быть, вы хороший моцион сделали.
- Великолепный!
- Ну, а как здоровье старухи? надеюсь, что не тиф?
- Тиф не тиф, а не в авантаже обретается.
- Как жаль!- сказала Анна и, отдав таким образом дань учтивости домо-
чадцам, обратилась к своим.
- А все-таки, по вашему рассказу, построить машину трудно было бы, Ан-
на Аркадьевна, - шутя сказал Свияжский.
- Нет, отчего же? - сказала Анна с улыбкой, которая говорила, что она
знала, что в ее толковании устройства машины было что-то милое, замечен-
ное и Свияжским. Эта новая черта молодого кокетства неприятно поразила
Долли.
- Но зато в архитектуре знания Анны Аркадьевны удивительны, - сказал
Тушкевич.
- Как же, я слышал, вчера Анна Аркадьевна говорила: в стробу и плинту-
сы, - сказал Весловский. - Так я говорю?
- Ничего удивительного нет, когда столько видишь и слышишь, - сказала
Анна. - А вы, верно, не знаете даже, из чего делают дома?
Дарья Александровна видела, что Анна недовольна была тем тоном игри-
вости, который был между нею и Весловским, но сама невольно впадала в
него.
Вронский поступал в этом случае совсем не так, как Левин. Он, очевид-
но, не приписывал болтовне Весловского никакой важности и, напротив, по-
ощрял эти шутки.
- Да ну скажите, Весловский, чем соединяют камни?
- Разумеется, цементом.
- Браво! А что такое цемент?
- Так, вроде размазни... нет, замазки, - возбуждая обший хохот, сказал
Весловский.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молча-
ние доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где
цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна
была задета за живое и так разгорячилась, что даже покраснела, и потом
уже вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Сви-
яжский заговорил о Левине, рассказывая его странные суждения о том, что
машины только вредны в русском хозяйстве.
- Я не имею удовольствия знать этого господина Левина, - улыбаясь,
сказал Вронский, - но, вероятно, он никогда не видал тех машин, которые
он осуждает. А если видел и испытывал, то кое-как, и не заграничную, а
какую-нибудь русскую. А какие же тут могут быть взгляды?
- Вообще турецкие взгляды, - обратясь к Анне, с улыбкой сказал Вес-
ловский.
- Я не могу защищать его суждений, - вспыхнув, сказала Дарья Александ-
ровна, - но я могу сказать, что он очень образованный человек, и если б
он был тут, он бы вам знал, что ответить, но я не умею.
- Я его очень люблю, и мы с ним большие приятели, - добродушно улыба-
ясь, сказал Свияжский. - Mais pardon, il est un petit peu toque: напри-
мер, он утверждает, что и земство и мировые суды - все не нужно, и ни в
чем не хочет участвовать.
- Это наше русское равнодушие, - сказал Вронский, наливая воду из ле-
дяного графина в тонкий стакан на ножке, - не чувствовать обязанностей,
которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
- Я не знаю человека более строгого в исполнении своих обязанностей, -
сказала Дарья Александровна, раздраженная этим тоном превосходства
Вронского.
- Я, напротив, - продолжал Вронский, очевидно почему-то затронутый за
живое этим разговором, - я, напротив, каким вы меня видите, очень благо-
дарен за честь, которую мне сделали, вот благодаря Николаю Иванычу (он
указал на Свияжского), избрав меня почетным мировым судьей. Я считаю,
что для меня обязанность отправляться на съезд, обсуждать дело мужика о
лошади так же важна, как и все, что я могу сделать. И буду за честь счи-
тать, если меня выберут гласным. Я этим только могу отплатить за те вы-
годы, которыми я пользуюсь как землевладелец. К несчастию, не понимают
того значения, которое должны иметь в государстве крупные землевла-
дельцы.
Дарье Александровне странно было слушать, как он был спокоен в своей
правоте у себя за столом. Она вспомнила, как Левин, думающий противопо-
ложное, был так же решителен в своих суждениях у себя за столом. Но она
любила Левина и потому была на его стороне.
- Так мы можем рассчитывать на вас, граф, на следующий съезд? - сказал
Свияжский. - Но надо ехать раньше, чтобы восьмого уже быть там. Если бы
вы мне сделали честь приехать ко мне?
- А я немного согласна с твоим beau-frere, - сказала Анна. - Только не
так, как он, - прибавила она с улыбкой. - Я боюсь, что в последнее время
у нас слишком много этих общественных обязанностей. Как прежде чиновни-
ков было так много, что для всякого дела нужен был чиновник, так теперь
все общественные деятели. Алексей теперь здесь шесть месяцев, и он уж
член, кажется, пяти или шести разных общественных учреждений - попечи-
тельство, судья, гласный, присяжный, конской что-то. Du train que cela
va все время уйдет на это. И я боюсь, что при таком множестве этих дел
это только форма. Вы скольких мест член, Николай Иваныч? - обратилась
она к Свияжскому. - Кажется, больше двадцати?
Анна говорила шутливо, но в тоне ее чувствовалось раздражение. Дарья
Александровна, внимательно наблюдавшая Анну и Вронского, тотчас же заме-
тила это. Она заметила тоже, что лицо Вронского при этом разговоре тот-
час же приняло серьезное и упорное выражение. Заметив это и то, что
княжна Варвара тотчас же, чтобы переменить разговор, поспешно заговорила
о петербургских знакомых, и, вспомнив то, что некстати говорил Вронский
в саду о своей деятельности, Долли поняла, что с этим вопросом об об-
щественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной
и Вронским.
Обед, вина, сервировка - все это было очень хорошо, но все это было
такое, какое видела Дарья Александровна на званых обедах и балах, от ко-
торых она отвыкла, и с тем же характером безличности и напряженности; и
потому в обыкновенный день и в маленьком кружке все это произвело на нее
неприятное впечатление.
После обеда посидели на террасе. Потом стали играть в lawn tennis. Иг-
роки, разделившись на две партии, расстановились на тщательно выровнен-
ном и убитом крокетграунде, по обе стороны натянутой сетки с золочеными
столбиками. Дарья Александровна попробовала было играть, но долго не
могла понять игры, а когда поняла, то так устала, что села с княжной
Варварой и только смотрела на играющих. Партнер ее Тушкевич тоже отстал;
но остальные долго продолжали игру. Свияжский и Вронский оба играли
очень хорошо и серьезно. Они зорко следили за кидаемым к ним мячом, не
торопясь и не мешкая, ловко подбегали к нему, выжидали прыжок и, метко и
верно поддавая мяч ракетой, перекидывали за сетку. Весловский играл хуже
других. Он слишком горячился, но зато весельем своим одушевлял играющих.
Его смех и крики не умолкали. Он снял, как и другие мужчины, с разреше-
ния дам, сюртук, и крупная красивая фигура его в белых рукавах рубашки,
с румяным потным лицом и порывистые движения так и врезывались в память.
Когда Дарья Александровна в эту ночь легла спать, как только она зак-
рывала глаза, она видела метавшегося по крокетграунду Васеньку Весловс-
кого.
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей не нравилось
продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и
Анной и та общая ненатуральность больших, когда они одни, без детей, иг-
рают в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провес-
ти время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что
ей весело. Весь этот день ей все казалось, что она играет на театре с
лучшими, чем она, актерами и что ее плохая игра портит все дело.
Она приехала с намерением пробыть два дня, если поживется. Но вечером
же, во время игры, она решила, что уедет завтра. Те мучительные мате-
ринские заботы, которые она так ненавидела дорогой, теперь, после дня,
проведенного без них, представлялись ей уже в другом свете и тянули ее к
себе.
Когда после вечернего чая и ночной прогулки в лодке Дарья Александров-
на вошла одна в свою комнату, сняла платье и села убирать свои жидкие
волосы на ночь, она почувствовала большое облегчение.
Ей даже неприятно было думать, что Анна сейчас придет к ней. Ей хоте-
лось побыть одной с своими мыслями.
XXIII
Долли уже хотела ложиться, когда Анна в ночном костюме вошла к ней.
В продолжение дня несколько раз Анна начинала разговоры о задушевных
делах и каждый раз, сказав несколько слов, останавливалась. "После, нае-
дине все переговорим. Мне столько тебе нужно сказать", - говорила она.
Теперь они были наедине, и Анна не знала, о чем говорить. Она сидела у
окна, глядя на Долли и перебирая в памяти все те, казавшиеся неистощимы-
ми, запасы задушевных разговоров, и не находила ничего. Ей казалось в
эту минуту, что все уже было сказано.
- Ну, что Кити? - сказала она, тяжело вздохнув и виновато глядя на
Долли. - Правду скажи мне, Долли, не сердится она на меня?
- Сердится? Нет, - улыбаясь, сказала Дарья Александровна.
- Но ненавидит, презирает?
- О нет! Но ты знаешь, это не прощается.
- Да, да, - отвернувшись и глядя в открытое окно, сказала Анна. - Но я
не была виновата. И кто виноват? Что такое виноват? Разве могло быть
иначе? Ну, как ты думаешь? Могло ли быть, чтобы ты не была жена Стивы?
- Право, не знаю. Но вот что ты мне скажи...
- Да, да, но мы не кончили про Кити. Она счастлива? Он прекрасный че-
ловек, говорят.
- Это мало сказать, что прекрасный. Я не знаю лучше человека.
- Ах, как я рада! Я очень рада! Мало сказать, что прекрасный человек,
- повторила она.
Долли улыбнулась.
- Но ты мне скажи про себя. Мне с тобой длинный разговор. И мы говори-
ли с... - Долли не знала, как его назвать. Ей было неловко называть его
графом и Алексей Кириллычем.
- С Алексеем, - сказала Анна, - я знаю, что вы говорили. Но я хотела
спросить тебя прямо, что ты думаешь обо мне, о моей жизни?
- Как так вдруг сказать? Я, право, не знаю.
