на работу.
Младшая девочка спала на балконе, ей было пять месяцев. Лариска ска-
зала, что вчера она научилась смеяться и целый день смеялась, а сегодня
целый день спит, отдыхает от познанной эмоции.
- Еще будешь рожать? - спросила я.
- Мальчишку хочется, - неопределенно сказала Лариска.
- А зачем так много?
- Из любопытства. Интересно в рожу заглянуть, какой получится.
- Дети - это надолго, - сказала я. - Всю жизнь будешь им в рожи заг-
лядывать, больше ничего и не увидишь.
- А чего я не увижу? Гонолулу? Так я ее по телевизору посмотрю. В пе-
редаче "Клуб кинопутешествий".
- А костер любви? - спросила я.
- Я посажу вокруг него своих детей.
Лариска достала вино в красивой оплетенной бутылке, поставила на стол
пельмени, которые она сама приготовила из трех сортов мяса. Пельмени бы-
ли очень вкусные и красивые.
- Все деньги на еду уходят, - сказала Лариска. - Мой муж сто килог-
раммов весит...
- Такой толстый?
- У него рост - метр девяносто шесть, так что килограммы не особенно
видны. Вообще, конечно, здоровый... - созналась Лариска.
- А чем он занимается?
- Думаешь, я знаю?
Лариска разлила вино.
- За что выпьем? - Она посмотрела на меня весело и твердо.
- За Игнатия!
- Да ну...
- Что значит "да ну"! Собиралась плыть до него, как до Турции.
- Ну и доплыла бы, и что бы было? - Лариска поставила на меня свои
глаза.
Вошла девочка с тетрадью.
- У меня "у" не соединяется, - сказала она.
Лариска взяла у нее тетрадь.
- Ты следующую букву подвинь поближе.
Девочка смотрела на меня.
- Да куда ты смотришь? Сюда смотри! Видишь, хвостик от "у"? Он должен
утыкаться прямо в бок следующей букве. Поняла?
Девочка взяла тетрадку и кокетливо зашагала из комнаты.
- Гонорскую помнишь? - спросила я. - Вышла замуж за Игнатия.
Лариса опять поставила на меня свои глаза и держала их долго -
дольше, чем возможно. Потом выпила полстакана залпом, будто запила ле-
карство, и пошла из комнаты.
- А ты почему развелась? - крикнула Лариска.
- Профессия развела! - крикнула я. - Я ведь все время играю, на семью
времени не остается.
- Разве нельзя и то и это?
- Может, можно, но у меня не получается.
- Ну и дура! - сказала Лариска, возвратившись с кофе. - Подумаешь:
Франция, Америка... А заболеешь - стакан воды подать некому.
- Это да... - согласилась я.
- Французы послушают твой концерт, похлопают и разойдутся каждый к
себе домой. А ты - в пустую гостиницу. Очень интересно!
Лариска села к столу и снова разлила вино по стаканам.
- За что?
- За рараку! - сказала я.
Вошла девочка, протянула Лариске тетрадку.
- Я тебе покажу галантерею! - заорала Лариска напряженным басом. -
Только об этом и думаешь! Никуда не пойдешь!
Она хлестнула девочку тетрадкой по уху, смяв тетрадь. Девочка втянула
голову, дрожала ресницами и не отрываясь смотрела на меня. Ей было тяжко
терпеть унижение при посторонних.
На балконе проснулся и закряхтел ребенок, не то засмеялся, не то зап-
лакал.
- Я пойду, - сказала я и встала.
Лариска отшвырнула старшую дочку и вышла со мной в прихожую. Два
красных пятна расцвели на ее щеках.
- Будешь за границей, привези мне парик, - попросила Лариска. - При-
чесаться некогда с этими паразитами!
Больше мы не виделись.
Через восемь месяцев я уехала в Австралию.
В Австралии все было абсолютно так же, как и в других странах: сцена
- моя рабочая площадка. Приподнятые лица. Преобладающие цвета - чер-
но-белые. Хрустальная люстра, сверкающая всеми огнями, существующими в
спектре.
Я сначала все это вижу, потом не вижу. Сосредоточиваюсь на клавишах и
жду, когда во мгле моего подсознания золотой точкой вспыхнет рарака и я
разожгу от нее свой костер. Потом я обливаюсь керосином и встаю в этот
костер, чтобы он горел выше и ярче. А незнакомые люди с приподнятыми ли-
цами сидят и греются возле моего костра, притихшие и принаряженные, как
дети.
Австралийцы долго хлопали. Я долго кланялась.
А дальше все было так, как предсказывала Лариска: австралийцы встали
и разошлись по домам. А я поехала в гостиницу и легла спать.
ПИРАТЫ В ДАЛЕКИХ МОРЯХ
Для технического проекта число единиц оборудования подсчитывают от-
дельно по номенклатуре и каждому типоразмеру...
Я стал думать, как перевести на английский язык "типоразмер", но в
это время в мою дверь позвонили.
Я отворил дверь и увидел соседку с девятого этажа по имени Тамара:
Тамара сказала, что завтра в девять утра ей необходимо быть в больнице и
чтобы я ее туда отвез.
Мне захотелось спросить: "А почему я?" С Тамарой мы живем в одном
подъезде, но встречаемся крайне редко, примерно раз в месяц возле почто-
вого ящика. У меня квартира номер 89, а у Тамары 98, и почтальон часто
бросает мою корреспонденцию в Тамарин ящик. И наоборот. Это единствен-
ное, что нас связывает, и совершенно неясно - почему в больницу с Тама-
рой должен ехать я, а не ее муж.
- А почему я? - спросил я.
Тамара задумалась, обдумывая мой вопрос, потом подняла на меня глаза
и спросила:
- Значит, не повезешь?
Я смутился. Я понял: если я сейчас скажу "нет", Тамара повернется и
уйдет, а у меня будет нехорошо на душе и я не смогу работать. Как нерв-
ный человек, я услышу Тамарины претензии, я стану мысленно на них отве-
чать и пропущу время, в которое я засыпаю, а потом не смогу его догнать.
Я начну гулко вздыхать и думать. Причем думать не впрок, например на
завтра, а задним числом.
Я продумаю уже произнесенные слова и уже совершенные поступки. На все
это уйдет ночь, следующий день, выброшенный из работы, плюс полкилометра
нервов. А на то, чтобы отвезти Тамару в больницу и вернуться, уйдет два
часа. Два часа плюс ощущение нравственного комфорта.
- Пожалуйста, - сказал я. - Я отвезу.
- В восемь тридцать. Внизу, - уточнила Тамара и ушла.
Я совершенно не умею отказывать, если меня о чем-то просят. В медици-
не это называется: "гипертрофия обратной связи". Это значит: в общении с
другим человеком я полностью ставлю себя на место партнера и забываю о
своих интересах.
Очень может быть, что в моем роду какой-нибудь далекий предок был
страшный хам. И моя деликатность - это как бы компенсация природе,
действующей по закону высшего равновесия. Я плачу природе долг за своего
предка.
Я лег спать и скоро заснул с ощущением нравственного комфорта. А Та-
марин муж, должно быть, заснул возле толстой и красивой Тамары с ощуще-
нием нравственного дискомфорта и человеческой несостоятельности. Больни-
ца находилась у черта на рогах. Я притормозил машину возле вывески.
- Пойдем со мной! - велела Тамара.
- Я лучше тебя здесь подожду, - уклонился я. - Я боюсь.
- Значит, тебе страшно, а мне нет.
- А зачем ты сюда приехала? - спросил я.
- Мне надо исключить, - хмуро ответила Тамара.
- А в другом месте нельзя исключить?
- Здесь специалисты лучше.
Тамара вылезла из машины и пошла к каменной широкой лестнице. Я запер
машину и поплелся следом за Тамарой, как Орфей за Эвридикой.
Мы вошли в вестибюль.
Тамара взяла в регистратуре какую-то карточку, потом села в какую-то
очередь и посадила меня возле себя. Я хотел спросить: долго ли надо си-
деть, но постеснялся такого житейского вопроса на таком, в сущности,
трагическом фоне.
- Почему муж с тобой не поехал? - спросил я.
- А я и не хочу, чтобы он ехал. Я от него скрываю.
- Почему?
- Муж любит жену здоровую, брат сестру богатую...
- Это если муж и брат - гады, - сказал я с убеждением.
- Почему гады? Нормальные люди. Это нормально.
- Если это нормально, то это ужасно...
Тамара промолчала.
Против меня у другой стены сидел старик. Старик громко шутил и сам
смеялся своим шуткам. Его оживления никто не разделял. Люди были брошены
в одиночество, как в океан, плыли в нем, хлебая волны, и не видели дру-
гого берега. Старик пытался демонстрировать силу духа. Ему не верили.
Смотрели серьезно и осуждающе.
Я взял Тамару за руку. Она положила голову мне на плечо.
- Дура я, - сказала Тамара.
- Почему?
- Все свою диссертацию кропала. "Гальваномагнитный эффект в кристал-
лах германия". Катька - двоешница, у Левки - вторая жизнь. Я здесь. Вот
тебе и эффект...
- Но человек должен куда-то стремиться.
- Ты правильно живешь. Никуда не лезешь. Вот ты и здоров.
- Почему не лезу? - обиделся я. - Я - переводчик первой категории.
Тамара хмыкнула. Ход ее мыслей был таков: технические переводчики пе-
реводят информацию с одного языка на другой. А сумма знаний остается
прежней. Она же, Тамара, создает новую сумму знаний, и, значит, ее жизнь
объективно дороже, чем моя. Однако моей бесполезной жизни ничто не угро-
жает и так далее...
- Ты тоже здорова, - сказал я. - Посмотри на себя в зеркало. Вот иск-
лючишь, и пойдем домой. Можем даже бутылку выпить.
- Ты понимаешь, Дима... эта наука - она застит весь свет. Ведь
по-настоящему больше ни о чем не думаешь. Ничего не видишь. Утром вско-
чишь, съешь, что под руку подвернется, - и бежать. Вечером примчишься,
перехватишь, чтобы с голоду не помереть, - и за машинку. Ешь, только
чтобы загрузить в себя топливо. Ходишь, только чтобы перемещать себя во
времени и пространстве. А все мысли там... Как у Мцыри, помнишь? "Я знал
одной лишь думы власть, - одну, но пламенную страсть: она, как червь, во
мне жила, изгрызла душу и сожгла..."
- Только так и можно что-то сделать, - сказал я. - Это же счастье.
- Может быть. Но как мы себя обворовываем... Ведь можно утром встать
и - "Здравствуй, утро!" Борщ сварить, чтобы капуста хрустела. Настоящий
борщ - это же симфония! Вечером придет муж: "Здравствуй, муж!" Э... Да
что там. Жжем себя во имя ложной цели. А понимаешь, когда уже...
Тамара закрыла глаза и прислонилась затылком к стене.
Веселый старик встал и пошел в кабинет. Следующая очередь была наша.
В углу по диагонали сидела влюбленная пара: старик и старуха. Поста-
ревшие Татьяна Ларина и Евгений Онегин. Но у них все было без сложнос-
тей: Татьяна написала Евгению письмо: "Я к вам пишу..." Евгений получил
его, приехал и, вместо отповеди, сделал предложение. Ведь бывает и так.
А теперь он заболел, а она сидела рядом и была по-своему счастлива отто-
го, что душа имеет приют даже в горе. А он чувствовал себя немножко ви-
новатым за то, что сосредоточивает на себе внимание и отбирает покой у
любимого человека. На шее у него висел полосатый пижонский шарф, Евгений
и в 70 лет оставался верен себе. Они сидели рядышком, сплетя руки. Я по-
думал: "Здесь все будет хорошо. "Через страдания к радости".
- А вы откуда приехали? - спросила молодая женщина, сидящая через Та-
мару. Ее губы были накрашены в шесть слоев.
Тамара не ответила. Ей не хотелось общения. А женщине, наоборот,
очень хотелось поговорить, но было не с кем.
- А я из Донецка. Вы знаете, этот институт самый лучший в Союзе и да-
же в мире, сюда очень трудно попасть. Вы по блату?
- Нет, - сказал я. - Законным путем.
- А у вас из-за чего?
Тамаре была неприятна моя общительность, но я не могу не отвечать,
когда ко мне обращаются и на меня смотрят.
- А у меня из-за вредного производства, - сказала женщина.
- Надо уйти с производства, - посоветовал я.
- Почему? - искренне удивилась женщина. - Другие же работают. Что, я
лучше их?
- Но вы же заболели...
- Ну и что? Они все тоже заболели, - она окинула глазами зал. - Что
я, лучше их?
Меня озадачила философия: "как все". Я внимательно смотрел в лицо
женщины. В это время подошла Тамарина очередь.
- Пойдем со мной! - она схватила меня холодной рукой и повела в каби-
нет.
Молодой серьезный врач что-то писал в истории болезни. Молоденькая
медсестра хрюкала никелированными приборами.
