в ужас наваррскую королеву. Пибрак был уверен, что ему удалось
спастись благодаря собственной хитрости и неустрашимости, а
между тем на самом деле это было сделано с ведома
королевы-матери, так как на бегстве Пибрака был построен адский
план убийства наваррского короля.
Убить Генриха в самом дворце было неудобно, а потому
королева решила дать ему возможность бежать; но в тот момент,
когда наваррский король должен был выезжать за заставу, он
подвергся бы двойному обстрелу, в котором неизбежно погиб бы.
Узнав это, Маргарита поспешила потайным, одной ей
известным ходом в помещение своего супруга, чтобы успеть
предупредить его о грозившей опасности. По дороге она зашла в
оружейную комнату и сняла со стены шпагу короля Франциска,
отличавшуюся особенной прочностью закалки.
Таким образом, Маргарита появилась в самый критический
момент в комнате Генриха.
А что этот момент был действительно критическим, в этом
мог убедиться каждый, кто взглянул бы в окно: из-за Сены
сверкнул огонь, и послышался звук пушечного выстрела - это было
сигналом для начала избиения гугенотов, навсегда
запечатлевшегося в истории под названием Варфоломеевская ночь.
Действительно, вслед за выстрелом послышался какой-то
глухой шум, который вскоре перешел в дикое рычание
разъяренной толпы. Раздались одиночные выстрелы, затем они
стали все учащаться и наконец слились в сплошной страшный
гул.
Сначала этот шум слышался в дальних кварталах, а затем
стал все приближаться к Лувру, и вскоре из открытых окон
комнаты Генриха можно было ясно расслышать грозный рев:
-Смерть гугенотам! Смерть наваррскому королю!
-Настал час! - сказал Генрих.- Ну что же, пусть никто не
скажет, что мы трепеща ждали врага. Пойдем к нему навстречу!
Генрих, а за ним и весь небольшой отряд его приверженцев,
среди которых все время была также и Маргарита, перешел в
соседнюю комнату.
Это был довольно большой зал, который отлично подходил
для боя.
А час этого решительного боя близился. Вскоре двери зала
распахнулись, и в комнату ворвался небольшой отряд пьяных
рейтаров.
Но рейтары не были опасными противниками Генриху
Наваррскому, и вскоре все они полегли, не успев ранить никого
из гасконцев.
Однако это был лишь авангард, за которым шел более
опасный враг. Им были лотарингцы под предводительством самого
герцога Гиза.
-А! - зарычал герцог, кидаясь с обнаженной шпагой прямо
на Генриха.- Так вы все еще любимы?!
-С вашего любезного разрешения, да! - иронически ответил
наваррский король, скрещивая шпагу со своим смертельным врагом.
Начался страшный, ожесточенный, беспощадный бой. Герцог и
Генрих яростно нападали друг на друга, но оба они были
хорошими бойцами, и ни одному из них не удалось заставить
другого отступить хотя бы на шаг.
Вскоре каре, в которое Генрих при начале боя построил
свой маленький отряд, расстроилось, так как враги сражались
преимущественно парами. Граф Эрик ожесточенно нападал на
Лагира, мстя за смерть Льва Арнембурга. На Пибрака напало
сразу двое лотарингцев, но капитан гвардии вскоре уложил их на
месте. Зато и у наваррцев выбыли двое из строя: Гектор был
опрокинут на землю ударом алебарды, а паж Готье принужден был
оставить поле вследствие полученной им раны в бок.
Так с переменным успехом шел бой, как вдруг Ожье де Левис
увидал, что какой-то лотарингец нацеливался в Генриха
Наваррского.
Ожье опрометью кинулся вперед, защитил короля своим телом
и, получив пулю прямо в грудь, тяжело рухнул на землю, тихо
шепча:
-Король обязан мне жизнью, я вновь обрел утерянную честь!
Затем с уст де Левиса сорвалось какое-то имя, любимое им.
Вдруг дверь в зал широко распахнулась, и послышался громкий
голос, повелительно крикнувший:
-Долой оружие, господа, долой оружие!
Это был Карл IX, разум которого прояснился под влиянием
потрясающих событий этой трагической ночи.
Подчиняясь этому голосу, сражающиеся остановились. Тогда
король Карл подошел к Генриху Наваррскому и, простирая над его
головой руки, сказал:
-Этот человек священен! Это - мой брат!
Наваррский король был спасен! Все его приверженцы
облегченно перевели дух.
Только одна Маргарита, казалось, не слыхала
происходящего: опустившись на колени около тела умиравшего
Ожье, она с выражением бесконечного отчаяния ласково
поддерживала его голову.
Понсон дю Террайль
Цикл романов
"Молодость короля Генриха"
СОКРОВИЩЕ ГУГЕНОТОВ
Роман VII
I
Было 4-е декабря 1576 года. На башенке королевского замка
в Блуа пробило десять часов, когда король Генрих 111 кончил
ужинать в обществе своих миньонов - Келюса, Можирона,
д'Эпернона и Шомберга. Ужин отличался большой веселостью:
вкусно ели, много пили, злословили о женщинах и превозносили
мужчин.
-Господа,- сказал наконец король,- я очень скучаю здесь,
в Блуа. Кто из вас мог бы развлечь меня?
Не успел никто ответить, как дверь раскрылась, и в
комнату вошел человек. Указывая на него, Можирон сказал:
-Могу сказать одно, государь, что развлечь вас может кто
угодно, только не этот господин!
-Господин де Можирон,- просто ответил вошедший,- я служу
своим королям и в случае нужды проливаю за них свою кровь, но
никогда не рассчитывал отбивать хлеб у шутов!
Миньоны принялись смеяться, однако король остановил их.
-Здравствуйте, Крильон! - сказал он, протягивая руку
этому истинному рыцарю "без страха и упрека", начальнику
дворцовой стражи.
-Вашему величеству было угодно призвать меня?
-Да, Крильон, друг мой... ведь вы мой друг, не так ли?
Герцог Крильон, очевидно, не нашел в этом обращении ничего
особенно лестного для себя, так как ответил с наивным
простодушием:
-Государь, я всегда был другом французских королей, из
которых служу уже пятому, да сохранит его Господь!
-Ну так вот, друг мой Крильон, я в самом деле позвал вас.
Вы были мне нужны, но это было тогда, когда я еще был королем
Франции, то есть до ужина. Я хотел отдать вам распоряжения
относительно собрания государственных штатов, которое должно
состояться в Блуа через два дня. Но, черт возьми, после ужина и
особенно после этого журансонского вина я совершенно не могу
вспомнить, что такое я хотел сказать вам!
Крильон и бровью не повел, продолжая молчать, хотя Генрих
сделал короткую паузу.
Увидав, что герцог и не собирается отвечать что- либо,
король продолжал:
-Я скучаю, милый мой Крильон, скучаю до смерти. Крильон
продолжал хранить молчание.
-Вы только посмотрите,- продолжал Генрих,- все эти
молодые люди осыпаны моими милостями, я наполняю их карманы и
делю с ними корону, но ни один из них не способен развлечь
меня!
-Ну уж извините, государь! - воскликнул Можирон.- Как раз
в тот момент, когда герцог вошел, я собираюсь развлечь ваше
величество!
-Каким это образом? - жадно спросил король.
-О, это целая история, государь!
-Так выкладывай ее, и, если она позабавит меня, я сделаю
тебя кавалером ордена Святого Михаила!
-Велика штука! - пробормотал Энернон.- Теперь этот орден
болтается у всякого встречного! Орден Святого Духа, это я еще
понимаю!
-Господин д'Эпернон,- сказал Крильон, делая шаг к
разряженному и раздушенному придворному,- орден Святого Духа
жалуют лишь тем, кто понюхал пороха и от кого не разит так
мускусом, как от вас!
-Ох уж этот мне Крильон,- со злобной усмешкой сказал
король.- Он всегда бьет наверняка! Помолчи, д^Эпернон, я сделаю
тебя рыцарем ордена Святого Духа после первой битвы!
-Значит, еще есть время подождать,- ответил Крильон и,
видя, что никто не предлагает ему стула, взял табурет и
спокойно уселся.
-Историю! Где история? - с детским нетерпением крикнул
король.
-Вот извольте! - ответил Можирон.- В Блуа есть улица,
которая поднимается в гору...
-Они все поднимаются! - заметил Келюс.
-Пусть! На этой улице имеется дом...
-На всякой улице имеется дом! - заметил в свою очередь
Шомберг, который был остроумен и весел, как чистый понедельник.
-В этом доме живет девушка, прекрасная, как день!
-Сравнение неудачно,- заметил король.- Сегодняшний день,
например, печален, туманен и способен навеять на душу самую
черную меланхолию.
-Я имею в виду весенний день, государь! Эту девушку
стережет какой-то старик - слуга, как говорят одни, отец, как
уверяют другие. Девушка выходит лишь по воскресеньям, да и то
всегда под густым вуалем... Словом, красавицу держат, что
называется, под семью замками. Вот я и подумал... В бытность
польским королем его величество наш государь нередко производил
по ночам веселые скандальчики, выбегая с друзьями на улицы
Варшавы и учиняя дебоши разного рода...
-О, как я тогда веселился! - со вздохом сказал Генрих
III.
-Ну, так почему же не представить себе, что Блуа - та же
Варшава! Уже в девять часов здесь дают сигнал тушения огня, а
патрули уходят спать в десять.
-А теперь сколько времени? - спросил король.- Около
двенадцати? Значит, патрули уже спят?
-Давно уже, и мы можем без всякого риска заняться
похищением таинственной красавицы!
-Эге! - сказал король.- Такое приключение мне нравится.
Конечно, сама по себе красотка мне ни на что не нужна, но зато
само похищение... Ну а со стариком мы что сделаем?
-Государь, не разбив яиц, яичницы не сделаешь!
-Это очень верное замечание! - согласился король и
обратился к Крильону: - А вы, друг мой, как полагаете?
-Не знаю, государь,- ответил герцог,- я не специалист в
поварском деле.
Король прикусил губу и молча позвонил. Bошедшему на
звонок пажу он приказал подать плащ, шпагу и бархатную маску, а
затем, обращаясь к миньонам, сказал:
-А вы, красавчики мои, можете надеть маски, если хотите,
но для вас это, конечно, вовсе не так обязательно, как для
меня, потому что гугеноты поднимут крик, если станет известно,
что король Генрих III пускается в ночные приключения!
-Государь! - сказал Келюс.- Гугеноты дурачье!
-Я тоже так думаю,- ответил король,- но надо же сделать
что-нибудь и для дурачья! А вы, герцог,- продолжал он,
обращаясь к Крильону,- отправитесь с нами?
-Я, государь?
-Ну да, вы, мой друг Крильон!
Герцог встал, ударом ноги опрокинул табуретку и, кинув на
миньонов сверкающий ненавистью взгляд, воскликнул:
-Вашему величеству угодно шутить, что вполне понятно, так
как все Валуа отличаются остроумием!
-Что такое? - надменно сказал король, нахмурившись. .
Крильон и бровью не повел, продолжая:
-Потому что, наверное, ваше величество шутите!
-Объяснитесь, герцог! - сказал король, голос которого
выдавал раздражение.
-Это будет нетрудно, государь. Мне было пятнадцать лет,
когда я стал пажом короля Франциска I. Однажды вечером король
сказал мне: "Вот письмо, отнеси его, милочка, к моей дивной
подруге Диане де Пуатье". Я посмотрел на короля сверху вниз, и
он понял. "Этот ребенок не создан для роли любовного
посредника!" - сказал он и позвал другого пажа.
-Ну-с? - крикнул Генрих III шипящим голосом.
-Ну-с, а тридцать лет спустя король Карл IX вздумал
поручить мне скверное дело, достойное палача, а не дворянина. Я
обнажил шпагу и сломал ее о свое колено. Тогда государь, ваш
покойный брат, вспомнил, что меня зовут Крильоном, и извинился
