говорил. Ему приходилось слышать старика Соуберри Хэгана в его лучшие
дни, так будто бы он и его превзошел; но, по-моему, это уж он хватил че-
рез край.
После ужина отец взялся за бутыль и сказал, что виски ему хватит на
две попойки и одну белую горячку. Это у него была такая поговорка. Я ре-
шил, что через какой-нибудь час он напьется вдребезги и уснет, а тогда я
украду ключ или выпилю кусок бревна и выберусь наружу; либо то, либо
другое. Он все пил и пил, а потом повалился на свое одеяло. Только мне
не повезло. Он не уснул крепко, а все ворочался, стонал, мычал и метался
во все стороны; и так продолжалось очень долго. Под конец мне так захо-
телось спать, что глаза сами собой закрывались, и не успел я опомниться,
как крепко уснул, а свеча осталась гореть.
Не знаю, сколько времени я проспал, как вдруг раздался страшный крик,
и я вскочил на ноги. Отец как сумасшедший метался во все стороны и кри-
чал: "Змеи!" Он жаловался, что змеи ползают у него по ногам, а потом
вдруг подскочил да как взвизгнет, - говорит, будто одна укусила его в
щеку, - но я никаких змей не видел. Он начал бегать по комнате, все кру-
гом, кругом, а сам кричит: "Сними ее! Сними ее! Она кусает меня в шею! "
Я не видывал, чтобы у человека были такие дикие глаза. Скоро он выбился
из сил, упал на пол, а сам задыхается; потом стал кататься по полу быст-
ро-быстро, расшвыривая вещи во все стороны и молотя по воздуху кулаками,
кричал и вопил, что его схватили черти. Мало-помалу он унялся и некото-
рое время лежал смирно, только стонал, потом совсем затих и ни разу даже
не пикнул. Я услышал, как далеко в лесу ухает филин и воют волки, и от
этого тишина стала еще страшнее. Отец валялся в углу. Вдруг он припод-
нялся на локте, прислушался, наклонив голову набок, и говорит едва слыш-
но:
- Топ-топ-топ - это мертвецы... топ-топ-топ... они за мной идут,
только я-то с ними не пойду... Ох, вот они! Не троньте меня, не троньте!
Руки прочь - они холодные! Пустите... Ох, оставьте меня, несчастного, в
покое!..
Потом он стал на четвереньки и пополз и все просит мертвецов, чтоб
они его не трогали; завернулся в одеяло и полез под стол, а сам все про-
сит, потом как заплачет! Даже сквозь одеяло было слышно.
Скоро он сбросил одеяло, вскочил на ноги как полоумный, увидел меня и
давай за мной гоняться. Он гонялся за мной по всей комнате со складным
ножом, звал меня Ангелом Смерти, кричал, что он меня убьет, и тогда я
уже больше не приду за ним. Я его просил успокоиться, говорил, что это
я, Гек; а он только смеялся, да так страшно! И все ругался, орал и бегал
за мной. Один раз, когда я извернулся и нырнул ему под руку, он схватил
меня сзади за куртку и... я уже думал было, что тут мне и крышка, однако
выскочил из куртки с быстротой молнии и этим спасся. Скоро старик совсем
выдохся: сел на пол, привалившись спиной к двери, и сказал, что отдохнет
минутку, а потом уж убьет меня. Нож он подсунул под себя и сказал, что
поспит сначала, наберется сил, а там посмотрит, кто тут есть.
Он очень скоро задремал. Тогда я взял старый стул с провалившимся си-
деньем, влез на него как можно осторожнее, чтоб не наделать шуму, и снял
со стены ружье. Я засунул в него шомпол, чтобы проверить, заряжено оно
или нет, потом пристроил ружье на бочонок с репой, а сам улегся за бо-
чонком, нацелился в папашу и стал дожидаться, когда он проснется. И до
чего же медленно и тоскливо потянулось время!
ГЛАВА VII
- Вставай! Чего это ты выдумал?
Я открыл глаза и оглянулся, силясь понять, где же это я нахожусь.
Солнце уже взошло, - значит, я спал долго. Надо иной стоял отец; лицо у
него было довольно хмурое и к тому же опухшее. Он сказал:
- Что это ты затеял с ружьем?
Я сообразил, что он ничего не помнит из того, что вытворял ночью, и
сказал:
- Кто-то к нам ломился, вот я и подстерегал его.
- А почему же ты меня не разбудил?
- Я пробовал, да ничего не вышло: не мог вас растолкать.
- Ну ладно... Да не стой тут без толку, нечего языком чесать! Поди
погляди, не попалась ли на удочки рыба к завтраку. И через минуту приду.
Он отпер дверь, и я побежал к реке. Я заметил, что вниз по течению
плывут обломки веток, всякий сор и даже куски коры, - значит, река нача-
ла подниматься. Я подумал, что жил бы припеваючи, будь я теперь в горо-
де. В июньское половодье мне всегда везло, потому что, как только оно
начнется, вниз по реке плывут дрова и целые звенья плотов, иной раз бре-
вен по двенадцати вместе: только и дела, что ловить их да продавать на
дровяные склады и на лесопилку.
Я шел по берегу и одним глазом все высматривал отца, а другим следил,
не принесет ли река что-нибудь подходящее. И вдруг, гляжу, плывет чел-
нок, да какой - просто чудо! - футов тринадцать или четырнадцать в дли-
ну; несется вовсю, как миленький. Я бросился в воду головой вниз, по-ля-
гушачьи, прямо в одежде, и поплыл к челноку. Я так и ждал, что кто-ни-
будь в нем лежит, - у нас часто так делают шутки ради, а когда подплы-
вешь почти к самому челноку, вскакивают и поднимают человека на смех. Но
на этот раз вышло по-другому. Челнок и в самом деле был пустой, я влез в
него и пригнал к берегу. Думаю, вот старик обрадуется, когда увидит:
долларов десять такая штука стоит! Но когда я добрался до берега, отца
еще не было видно, я завел челнок в устье речки, заросшее ивняком и ди-
ким виноградом; и тут мне пришло в голову другое: думаю, спрячу его по-
лучше, а потом, вместо того чтоб убежать в лес, спущусь вниз по реке
миль на пятьдесят и поживу подольше на одном месте, а то чего ради
бедствовать, таскаясь пешком!
От хибарки это было совсем близко, и мне все казалось, будто идет мой
старик, но я все-таки спрятал челнок, а потом взял да и выглянул из-за
куста; гляжу, отец уж спустился к реке по тропинке и целился из ружья в
какую-то птицу. Значит, он ничего не видел.
Когда он подошел, я усердно трудился, вытаскивая лесу. Он поругал ме-
ня немножко за то, что я так копаюсь; но я ему наврал, будто бы свалился
в воду, оттого и провозился так долго. Я так и знал - папаша заметит,
что я весь мокрый, и начнет расспрашивать. Мы сняли с удочек пять сомов
и пошли домой.
Оба мы замаялись и легли после завтрака соснуть, и я принялся обдумы-
вать, как бы мне отвадить вдову и отца, чтобы они меня не искали. Это
было бы куда верней, чем полагаться на удачу. Разве успеешь убежать да-
леко, пока они тебя хватятся, - мало ли что может случиться! Я долго ни-
чего не мог придумать, а потом отец встал на минутку напиться воды и го-
ворит:
- Если кто-нибудь в другой раз будет шататься вокруг дома, разбуди
меня, слышишь? Этот человек не с добром сюда приходил. Я его застрелю.
Если он еще придет, ты меня разбуди, слышишь?
Он повалился и опять уснул: зато его слова надоумили меня, что надо
делать. Ну, думаю, теперь я так устрою, что никому и в голову не придет
меня разыскивать.
Часам к двенадцати мы встали и пошли на берег. Река быстро поднима-
лась, и по ней плыло много всякого леса. Скоро показалось звено плота -
девять бревен, связанных вместе. Мы взяли лодку и подтащили их к берегу.
Потом пообедали. Всякий на месте папаши просидел бы на реке весь день,
чтобы наловить побольше, но это было не в его обычае. Девяти бревен на
один раз для него было довольно; ему загорелось ехать в город продавать.
Он меня запер, взял лодку и около половины четвертого потащил плот на
буксире в город. Я сообразил, что в эту ночь он домой не вернется, по-
дождал, пока, по моим расчетам, он отъедет подальше, потом вытащил пилу
и опять принялся пилить то бревно. Прежде чем отец переправился на дру-
гой берег, я уже выбрался на волю; лодка вместе с плотом казалась просто
пятнышком на воде где-то далеко-далеко.
Я взял мешок кукурузной муки и отнес его туда, где был спрятан чел-
нок, раздвинул ветви и спустил в него муку: потом отнес туда же свиную
грудинку, потом бутыль с виски. Я забрал весь сахар и кофе и сколько
нашлось пороху и дроби; забрал пыжи, забрал ведро и флягу из тыквы, заб-
рал ковш и жестяную кружку, свою старую пилу, два одеяла, котелок и ко-
фейник. Я унес и удочки, и спички, и остальные вещи - все, что стоило
хотя бы цент. Забрал все дочиста. Мне нужен был топор, только другого
топора не нашлось, кроме того, что лежал на дровах, а я уж знал, почему
его надо оставить на месте. Я вынес ружье, и теперь все было готово.
Я сильно подрыл стену, когда пролезал в дыру и вытаскивал столько ве-
щей. Следы я хорошенько засыпал сверху землей, чтобы не видно было опи-
лок. Потом вставил выпиленный кусок бревна на старое место, подложил под
него два камня, а один камень приткнул сбоку, потому что в этом месте
бревно было выгнуто и не совсем доходило до земли. Шагов за пять от сте-
ны, если не знать, что кусок бревна выпилен, ни за что нельзя было этого
заметить, да еще и стена-то задняя - вряд ли кто-нибудь станет там ша-
таться и разглядывать.
До самого челнока я шел по траве, чтобы не оставлять следов. Я посто-
ял на берегу и посмотрел, что делается на реке. Все спокойно. Тогда я
взял ружье и зашел поглубже в лес, хотел подстрелить какую-нибудь птицу,
а потом увидел дикого поросенка: в здешних местах свиньи быстро дичают,
если случайно забегут сюда с какой-нибудь луговой фермы. Я убил этого
поросенка и понес его к хибарке.
Я взял топор и взломал дверь, причем постарался изрубить ее по-
сильнее; принес поросенка, подтащил его поближе к столу, перерубил ему
шею топором и положил его на землю, чтобы вытекла кровь (я говорю: "на
землю", потому что в хибарке не было дощатого пола, а просто земля -
твердая, сильно утоптанная). Ну, потом я взял старый мешок, наложил в
него больших камней, сколько мог снести, и поволок его от убитого поро-
сенка к дверям, а потом по лесу к реке и бросил в воду; он пошел ко дну
и скрылся из виду. Сразу бросалось в глаза, что здесь что-то тащили по
земле. Мне очень хотелось, чтобы тут был Том Сойер: я знал, что таким
делом он заинтересуется и сумеет придумать что-нибудь почуднее. В такого
рода делах никто не сумел бы развернуться лучше Тома Сойера.
Напоследок я вырвал у себя клок волос, хорошенько намочил топор в
крови, прилепил волосы к лезвию и зашвырнул топор в угол. Потом взял по-
росенка и понес его, завернув в куртку (чтобы не капала кровь), а когда
отошел подальше от дома, вниз по течению реки, то бросил поросенка в ре-
ку. Тут мне пришла в голову еще одна штука. Я достал из челнока мешок с
мукой и старую пилу и отнес их в дом. Я поставил мешок на старое место и
прорвал в нем снизу дыру пилой, потому что ножей и вилок у нас не води-
лось, - отец, когда стряпал, управлялся одним складным ножом. Потом про-
тащил мешок шагов сто по траве и через ивовые кусты к востоку от дома,
где было мелкое озеро миль в пять шириной, все заросшее тростником, -
уток там тоже под осень бывало очень много. С другой стороны из озера
вытекала заболоченная речка или ручей, который тянулся на много миль -
не знаю куда, только не впадал в реку. Мука сеялась всю дорогу, так что
получилась тоненькая белая стежка до самого озера. Я еще бросил там па-
пашин точильный камень, чтобы похоже было, будто бы это случайно. Потом
завязал дыру в мешке веревочкой, чтобы мука больше не сыпалась, и отнес
мешок вместе с пилой обратно в челнок.
Когда почти совсем стемнело, я спустил челнок вниз по реке до такого
места, где ивы нависли над водой, и стал ждать, пока взойдет луна. Я
привязал его покрепче к иве, потом перекусил малость, а после того улег-
ся на дно выкурить трубочку и обдумать свой план. Думаю себе: они пойдут
по следу мешка с камнями до берега, а потом начнут искать мое тело в ре-
ке. А там пойдут по мучному следу до озера и по вытекающей из него речке
искать преступников, которые убили меня и украли вещи. В реке они ничего
