саться, особенно при гостях (тут он выругался с особым чувством и доса-
дой)... и все время молится, прах ее побери! Я таких еще не видывал!
Только и знай хлопочи да заботься, хлопочи да заботься! Этак и жить вов-
се не захочешь! Пришлось удрать, Том, ничего не поделаешь! А тут еще
школа скоро откроется, мне бы еще и туда пришлось ходить, - ну, я и не
стерпел. Знаешь, Том, ничего хорошего в этом богатстве нет, напрасно мы
так думали. А вот эта одежа как раз по мне, и бочка тоже по мне, теперь
я с ними ни за что не расстанусь. Том, я бы не влопался в такую историю,
если бы не деньги, так что возьми-ка ты мою долю себе, а мне выдавай
центов по десять, только не часто, я не люблю, когда мне деньги даром
достаются, а еще ты как-нибудь уговори вдову, чтобы она на меня не сер-
дилась.
- Знаешь, Гек, я никак не могу. Нехорошо получается. А ты попробуй,
потерпи еще немножко, может, тебе даже понравится.
- Понравится! Да, попробуй, посиди-ка немножко на горячей плите, -
может, тебе тоже понравится. Нет, Том, не хочу я больше этого богатства,
не хочу больше жить в этих проклятых душных домах. Мне нравится в лесу,
на реке, и тут, в бочке, - тут я и останусь. Ну их к черту! И надо же,
чтобы как раз теперь, когда у нас есть и ружья, и пещера и мы уж совсем
собрались в разбойники, вдруг подвернулась такая чепуха и все испортила!
Том воспользовался удобным случаем.
- Слушай, Гек, хоть я и разбогател, а все равно уйду в разбойники.
- Да что ты! Ох, провалиться мне, а ты это верно говоришь, Том?
- Так же верно, как то, что я тут сижу. Только, знаешь ли, Гек, мы не
сможем принять тебя в шайку, если ты будешь плохо одет.
Радость Гека померкла.
- Как так не сможете? А в пираты как же вы меня приняли?
- Ну, это совсем другое дело. Разбойники вообще считаются куда выше
пиратов. Они почти во всех странах бывают самого знатного рода - герцоги
там, ну и мало ли кто.
- Том, ведь ты всегда со мной дружил. Что же ты, совсем меня не при-
мешь? Примешь ведь, скажи, Том?
- Гек, я бы тебя принял, непременно принял, но что люди скажут! Ска-
жут: "Ну уж и шайка у Тома Сойера! Одна рвань! " Это про тебя, Гек. Тебе
самому будет неприятно, и мне тоже.
Гек долго молчал, раздираемый внутренней борьбой. Наконец он сказал:
- Ну ладно, поживу у вдовы еще месяц, попробую; может, как-нибудь и
вытерплю, если вы примете меня в шайку, Том.
- Вот хорошо, Гек! Вот это я понимаю! Пойдем, старик, я попрошу, что-
бы вдова тебя поменьше тиранила.
- Нет, ей-богу, попросишь? Вот это здорово! Если она не так будет
приставать со своими порядками, я и курить буду потихоньку, и ругаться
тоже, и хоть тресну, а вытерплю. А когда же ты соберешь шайку и уйдешь в
разбойники?
- Да сейчас же. Может, нынче вечером соберемся и устроим посвящение.
- Чего это устроим?
- Посвящение.
- А что это такое?
- Это когда все клянутся помогать друг другу и не выдавать секретов
шайки, даже если тебя изрубят в куски; а если кто тронет кого-нибудь из
нашей шайки, того убивать, и всех его родных тоже.
- Вот это повеселимся так повеселимся!
- Еще бы! И клятву приносят ровно в полночь; и надо, чтобы место было
самое страшное и безлюдное - лучше всего в таком доме, где "нечисто",
только их теперь все срыли.
- Ну хоть в полночь, и то хорошо, Том.
- Еще бы не хорошо! И клятву надо приносить над гробом и подписывать
своей кровью.
- Вот это дело! В миллион раз лучше, чем быть пиратом! Хоть сдохну,
да буду жить у вдовы, Том; а если из меня выйдет заправский, настоящий
разбойник и пойдут об этом разговоры, я думаю, она и сама будет рада,
что взяла меня к себе.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Так кончается эта хроника. И поскольку это история мальчика, она
должна остановиться на этом, а если ее продолжить, она станет историей
взрослого человека. Когда пишешь роман о взрослых, то наперед известно,
где надо поставить точку, - на свадьбе; а когда пишешь о детях, прихо-
дится ставить точку там, где это всего удобнее.
Большинство героев, действующих в этой книге, еще не умерли и до сих
пор живут счастливо и благополучно. Быть может, автору захочется со вре-
менем заняться дальнейшей судьбой младших героев книги и посмотреть, что
за люди из них вышли, а потому не следует рассказывать сейчас об этой
поре их жизни.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГЕКЛЬБЕРРИ ФИННА
Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут от-
даны под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосла-
ны; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.
По приказу автора,
Генерал-губернатор
Начальник артиллерийского
управления
ОБЪЯСНЕНИЕ
В этой книге использовано несколько диалектов, а именно: негритянский
диалект штата Миссури, самая резкая форма захолустного диалекта Пайк-Ка-
унти, а также четыре несколько смягченных разновидности этого последне-
го. Оттенки говора выбирались не наудачу и не наугад, а, напротив, очень
тщательно, под надежным руководством, подкрепленным моим личным зна-
комством со всеми этими формами речи.
Я даю это объяснение потому, что без него многие читатели предположи-
ли бы, что все мои персонажи стараются в говоре подражать один другому и
это им не удается.
Автор
ГЛАВА I
Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием
"Приключения Тома Сойера", но это не беда. Эту книжку написал мистер
Марк Твен и, в общем, не очень наврал. Кое-что он присочинил, но, в об-
щем, не так уж наврал. Это ничего, я еще не видел таких людей, чтобы
совсем не врали, кроме тети Полли и вдовы, да разве еще Мэри. Про тетю
Полли, - это Тому Сойеру она тетя, - про Мэри и про вдову Дуглас расска-
зывается в этой самой книжке, и там почти все правда, только кое-где
приврано, - я уже про это говорил.
А кончается книжка вот чем: мы с Томом нашли деньги, зарытые грабите-
лями в пещере, и разбогатели. Получили мы по шесть тысяч долларов на
брата - и все золотом. Такая была куча деньжищ - смотреть страшно! Ну,
судья Тэтчер все это взял и положил в банк, и каждый божий день мы стали
получать по доллару прибыли, и так круглый год, - не знаю, кто может та-
кую уйму истратить. Вдова Дуглас усыновила меня и пообещала, что будет
меня воспитывать; только мне у нее в доме жилось неважно: уж очень она
донимала всякими порядками и приличиями, просто невозможно было терпеть.
В конце концов я взял да и удрал, надел опять свои старые лохмотья, за-
лез опять в ту же бочку из-под сахара и сижу, радуюсь вольному житью.
Однако Том Сойер меня отыскал и рассказал, что набирает шайку разбойни-
ков. Примет и меня тоже, если я вернусь к вдове и буду вести себя хоро-
шо. Ну, я и вернулся.
Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей овечкой и
всякими другими словами; но, разумеется, ничего обидного у нее на уме не
было. Опять она одела меня во все новое, так что я только и знал, что
потел, и целый день ходил как связанный. И опять все пошло по-старому. К
ужину вдова звонила в колокол, и тут уж никак нельзя было опаздывать -
непременно приходи вовремя. А сядешь за стол, никак нельзя сразу прини-
маться за еду: надо подождать, пока вдова не нагнет голову и не побормо-
чет немножко над едой, а еда была, в общем, не плохая; одно только плохо
- что каждая вещь сварена сама по себе. То ли дело куча всяких огрызков
и объедков! Бывало, перемешаешь их хорошенько, они пропитаются соком и
проскакивают не в пример легче.
В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала чи-
тать мне про Моисея в тростниках, а я просто разрывался от любопытства -
до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась,
что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно,
- плевать я хотел на покойников.
Скоро мне захотелось курить, и я спросил разрешения у вдовы. Но она
не позволила: сказала, что это дурная привычка и очень неряшливая и мне
надо от нее отучаться. Бывают же такие люди! Напустятся на что-нибудь, о
чем и понятия не имеют. Вот и вдова тоже: носится со своим Моисеем, ког-
да он ей даже не родня, - да и вообще кому он нужен, если давнымдавно
помер, сами понимаете, - а меня ругает за то, что мне нравится курить. А
сама небось нюхает табак - это ничего, ейто можно.
Ее сестра, мисс Уотсон, порядком усохшая старая дева в очках, как раз
в это время переехала к ней на житье и сразу же пристала ко мне с буква-
рем. Целый час она ко мне придиралась, но в конце концов вдова велела ей
оставить меня в покое. Да я бы дольше и не вытерпел. Потом целый час бы-
ла скучища смертная, и я все вертелся на стуле. А мисс Уотсон все прис-
тавала: "Не клади ноги на стул, Гекльберри! ", "Не скрипи так, Гекльбер-
ри, сиди смирно! ", "Не зевай и не потягивайся, Гекльберри, веди себя
как следует! ". Потом она стала проповедовать насчет преисподней, а я
возьми да и скажи, что хорошо бы туда попасть. Она просто взбеленилась,
а я ничего плохого не думал, лишь бы удрать куда-нибудь, до того мне у
них надоело, а куда - все равно. Мисс Уотсон сказала, что это очень дур-
но с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: она старается
не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего хорошего в том,
чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не бу-
ду. Но говорить я этого не стал - все равно никакого толку не будет, од-
ни неприятности.
Тут она пустилась рассказывать про рай - и пошла и пошла. Будто бы
делать там ничего не надо - знай прогуливайся целый день с арфой да рас-
певай, и так до скончания века. Мне что-то не очень понравилось. Но го-
ворить я этого опять-таки не стал. - Спросил только, как она думает, по-
падет ли туда Том Сойер? А она говорит: "Нет, ни под каким видом!" Я
очень обрадовался, потому что мне хотелось быть с ним вместе.
Мисс Уотсон все ко мне придиралась, так что в конце концов мне надое-
ло и сделалось очень скучно. Скоро в комнаты позвали негров и стали мо-
литься, а после того все легли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком
свечки и поставил его на стол, сел перед окном и попробовал думать о
чем-нибудь веселом, - только ничего не вышло: такая напала тоска, хоть
помирай. Светили звезды, и листья в лесу шелестели так печально; где-то
далеко ухал филин - значит, кто-то помер; слышно было, как кричит козо-
дой и воет собака, - значит, кто-то скоро помрет. А ветер все нашептывал
что-то, и я никак не мог понять, о чем он шепчет, и от этого по спине у
меня бегали мурашки. Потом в лесу кто-то застонал, вроде того как стонет
привидение, когда оно хочет рассказать, что у него на душе, и не может
добиться, чтобы его поняли, и ему не лежится спокойно в могиле: вот оно
скитается по ночам и тоскует. Мне стало так страшно и тоскливо, так за-
хотелось, чтобы кто-нибудь был со мной... А тут еще паук спустился ко
мне на плечо. Я его сбил щелчком прямо на свечку и не успел опомниться,
как он весь съежился. Я и сам знал, что это не к добру, хуже не бывает
приметы, и здорово перепугался, просто душа в пятки ушла. Я вскочил, по-
вернулся три раза на каблуках и каждый раз при этом крестился, потом
взял ниточку, перевязал себе клок волос, чтобы отвадить ведьм, - и
все-таки не успокоился: это помогает, когда найдешь подкову и, вместо
того чтобы прибить над дверью, потеряешь ее; только я не слыхал, чтоб
таким способом можно было избавиться от беды, когда убьешь паука.
Меня бросило в дрожь. Я опять сел и достал трубку; в доме теперь было
тихо, как в гробу, и, значит, вдова ничего не узнает. Прошло довольно
много времени; я услышал, как далеко в городе начали бить часы: "бум!
бум!" - пробило двенадцать, а после того опять стало тихо, тише прежне-
го. Скоро я услышал, как в темноте под деревьями треснула ветка, -
