в песне. Мирейн расхохотался, услышав ее. "Да, - сказал он, - я достаточно
безобразен, чтобы обратить на себя внимание".
Он был слеп, как камень, и совершенно безумен. Издав звук, напоминавший не
то рычание, не то стон, Вадин завернулся в одеяло. Боги хранят
страдальцев, сказали жрецы. так пусть они и делают это, а бедным смертным
подарят спокойствие.
Возможно, боги все-таки выполняли свой долг. Никто не пытался подлить яду
в походные кушанья Мирейна или вонзить ему в спину кинжал. Моранден уделял
ему внимания не больше и не меньше, чем любому другому воину; Вадин ни
разу не слышал здесь тех слов, которые были сказаны принцем на рынке
Хан-Янона. Старший принц владел собой и управлял своими людьми.
На третий день погода испортилась. Утренняя заря была блеклая, восход
солнца - алый с серым; к полудню на них обрушились потоки дождя. Воины
обернули свое оружие в промасленную кожу, а сами спрятались в складках
тяжелых плащей с капюшонами и поспешили вперед, не останавливаясь на
привалы.
Хотя стояло раннее лето, дождь этот был обычным северным горным дождем.
Холод пробирал до самых костей. Люди ворчали сквозь зубы, заключали пари,
прикажет ли им принц закаляться и дальше, разбивая лагерь под открытым
небом. У Мирейна было на этот счет свое мнение.
- Он не прикажет, - сказал юноша. - Сегодня вечером мы будем отдыхать в
тепле и сухости.
Он вынул кинжал с серебряной рукояткой. Потому что когда серый свет начал
меркнуть и сменяться темнотой, Моранден повел свой отряд по тропе, которая
вилась в направлении какого-то замка. Он был меньше, чем Асан-Гейтан, и
еще беднее, но там была крыша, под которой они могли укрыться от дождя.
Воины радостно закричали, когда ворота распахнулись им навстречу.
Мирейн с удовольствием расположился бы в помещении для стражи вместе с
остальными. Но едва он двинулся в угол, позвав за собой Вадина, Моранден
окликнул его:
- Лорд принц!
Моранден был оживленным и приветливым, он даже улыбался. Хозяин замка,
худой пожилой человек, казалось, вот-вот потеряет сознание. Когда Вадин
вместе с Мирейном пробрался через толпу, он с трудом подавил смех. Бедняга
был слишком напуган, чтобы изображать гостеприимного хозяина перед
величайшим лордом Янона, а теперь еще этот лорд знакомил его с самим
наследником трона, который выглядел как ребенок, дрожащий и промокший
насквозь. Но вот он поднял голову и внезапно вырос, точно башня, полный
божественной силы. Он разговаривал с бароном на местном грубом диалекте, и
его слова проникали в самую душу.
Вадин тащился за ними словно в оцепенении. Причиной этого в основном были
сырость и усталость, но в какой-то степени - чары. Прежде он никогда так
близко не сталкивался с магией Мирейна; во всяком случае, ему не
доводилось видеть ее столь сокрушительного действия. Только это было не
совсем магией: заклинания и колдовство тут были ни при чем. Дело
заключалось в самом Мирейне. В его лице, осанке, в его присутствии. В его
безошибочном знании, что говорить, когда и как. И в его ни с чем не
сравнимых глазах.
Им предоставили то лучшее, чем располагал замок: Моранден получил комнату
для гостей, а Миренн - спальню самого хозяина. Рабы разожгли огонь в
очаге, от чего комната наполнилась дымом, зато стало тепло. Даже
оруженосец получил теплую и довольно чистую одежду и чашу подогретого,
почти кипящего вина, а рабы не позволили ему прислуживать его господину.
Вадин сам стал здесь господином. Рабы были крайне запуганы, а перед
Мирейном они так благоговели, что вообще с трудом могли двинуть рукой или
ногой. Наконец принц одарил их словом и улыбкой; тут они чуть не
передрались за право угождать ему.
Постепенно Вадин высох и согрелся, вино бежало по его жилам, и он стал
выходить из заторможенного состояния. После Хан-Янона этот замок казался
жалким, запущенным и не совсем чистым, но здесь было уютно; здесь пахло
домом. Рабы были грязноваты, но пребывали в сытости; вино было хорошее; на
кровати лежало великолепное покрывало. Вадин обратил на него внимание, и
Мирейн улыбнулся.
- Работа вашей госпожи? - спросил он человека, который подкидывал дрова в
огонь, стараясь, чтобы дым попадал не в комнату, а в дымоход.
Раб принялся прилежно и низко кланяться, и тем не менее его ответ
прозвучал достаточно внятно.
- О да, мой господин, его сделала леди Гитани. Боюсь, это не такая уж
хорошая работа для столь великого человека, как вы, но зато эта вещь
теплая, а шерсть мы получили от наших собственных стад.
- Это прекрасная, великолепная вещь. Смотри, Вадин, какой чистый голубой
тон, он похож на цвет зимнего неба. И где же ваша госпожа взяла такие
краски?
- Вам следует спросить об этом у нее, - сказал раб, еще раз поклонившись.
- Она сама скажет вам. Это женское искусство, мой господин, но вы принц, и
она скажет вам.
Он снова поклонился и убежал. Мирейн взял в руки покрывало, все еще слегка
улыбаясь знакомой улыбкой.
- Да, перед принцем они ведут себя совершенно иначе. Когда я был простым
жрецом, меня помещали в хлеву или, если семья была набожной, вместе со
слугами; никто и не думал заикаться, когда я заговаривал с ними. Но ведь
тогда я был тем же Мирейном, что и теперь. Так в чем же дело?
- Тогда у тебя не было власти. Тогда ты не мог вынести им смертный
приговор, который был бы исполнен.
Мирейн перевел взгляд на Вадина.
- Вот, значит, какова отличительная черта принца? Возможность безнаказанно
убивать?
- Это одна из возможностей применения власти.
- Нет, - сказал Мирейн. - Власть может гораздо больше.
- Конечно, если только ты не поваренок в таверне на горе.
Принц завернулся в великолепное покрывало, сдвинул брови, упер подбородок
в кулаки. Присутствие рабов больше не мешало Вадину выполнять обязанности
оруженосца, и он принялся чистить и сушить доспехи Мирейна и его оружие.
Когда он снова поднял глаза, Мирейн сказал:
- Я не желаю быть всего лишь высокомерным палачом. Я собираюсь показать
людям, каков должен быть настоящий король. Это вождь, страж. Защитник
слабейшего перед сильнейшим.
Вадин возвел глаза к небу и затем, прищурившись, еще раз оглядел меч
Мирейна. Лезвие слегка затупилось. Вадин потянулся за точильным камнем.
- Все посмеиваешься, - произнес Мирейн скорее грустно, чем гневно. -
Только это ты и знаешь? Страх и сила - в этом все могущество сильнейшего?
- А что же еще?
- Мир. Спокойствие. Жизнь без страха. Закон, который управляет каждым
человеком, от низшего до высшего.
- Какие странные у тебя мечты, мой господин! Это что, проявление южной
болезни?
- Ты опять издеваешься. - Мирейн глубоко вздохнул. - Я понимаю. Если
король надеется править, он должен воспользоваться силой, иначе его скинут
с трона. Ну а если сила смягчится милосердием? Если правитель может
научить другому, более мягкому образу действия всех, кто хочет и может
научиться? Если он захочет отбросить свои сомнения и не поддаваться
соблазнам силы? Представь это, Вадин. Представь и скажи, что ему придется
делать.
- Он долго не продержится в Яноне, мой господин. Мы все здесь дикие
варвары. Мирейн фыркнул.
- Ты такой же варвар, как князь из Хан-Гилена.
- Не совсем, - сказал Вадин. - Можешь меня убить, но штаны носить я не
буду.
- Князь Орсан просто пожал бы плечами при мысли о килте. Ведь сидеть в
седле в килте страшно неудобно. И чрезвычайно нескромно.
- Должно быть, он такой же нежный, как женщина.
- Он не нежнее меня.
Вадин вопросительно взглянул на Мирейна.
- Не ты ли опасался собственной тени всего день или два назад? - Ему
удалось увернуться от подушки, запущенной в него с устрашающей силой. - А
как насчет милосердия, мой господин?
- У меня есть милосердие. И я берегу его.
- Да ну? - усомнился Вадин. - Превосходство силы - вот что делает тебя
принцем, а меня оруженосцем.
- Святые небеса, да ты философ! Один из этих новых логиков. Что ж,
придется научить тебя читать, и тогда ты станешь величайшим наставником в
Девяти Городах.
- Упаси боже, - с чувством сказал Вадин.
Вадин ужинал в зале, поневоле оказавшись среди принцев, в то время как
менее значительные персоны располагали временем по своему усмотрению. По
крайней мере ему позволили сидеть рядом с Мирейном; никому не пришло в
голову по, глупости или от избытка храбрости запретить ему это. Он
подозрительно посматривал на Морандена и еще подозрительнее - на своего
подопечного, который пробудил в семье хозяина замка такое восхищение,
словно был их родственником. Особенно влюблены были женщины, хотя юноша с
глазами лани - Вадин предположил, что это младший сын хозяина, - тоже явно
потерял голову. Он прислуживал Мирейну за столом с каким-то благоговением,
просто таял от каждого слова и взгляда и дрожал, если слузгай или долг
позволял ему оказаться достаточно близко к Мирейну.
- Хорошенький, - заметил Вадин, когда мальчик отошел наполнить вином
опустевший кувшин. Мирейн приподнял бровь.
- Он хочет упросить меня взять его в поход. Что мне делать?
- Почему бы не взять? Кажется, он вполне способен к обучению.
Бровь поднялась еще выше, но тут Мирейну задали какой-то вопрос, и он
отвернулся.
Предоставленный сам себе, Вадин продолжал краешком глаза следить за
мальчишкой. Оживление угасло. Мирейн, конечно, не собирался брать с собой
этого мальчика. Слуг вокруг него было больше чем достаточно. Но паренек
оказался на редкость хорош собой. Даже красив, если говорить честно.
Гибкий, изящный, с огромными влажными глазами; бороды у него еще не было -
лишь легкий пушок на гладкой коже щек, и хотя волосы уже достаточно
выросли с тех пор, как в детстве обрили его голову, он еще не начал
заплетать их в косички, как принято у взрослых мужчин. Задрапированный в
мягкую шерсть, увешанный драгоценностями, он походил на восхитительную
девушку. И вел он себя как девушка, замирающая при виде Мирейна.
У Вадина разболелась голова. Он вдруг понял, что хмурится. Но кто он
такой, чтобы проявлять неодобрение? Пару раз и с ним случались подобные
интрижки, хотя, безусловно, он предпочитал в постели женщин.
Мирейн улыбнулся мальчику. Как его звали? Итхан, Истан или что-то вроде
того. Это была одна из любимейших улыбок Мирейна, теплая, но не
обжигающая. Мальчик наклонился к нему и тут же поспешно отпрянул,
охваченный трогательной стыдливостью. Встретившись глазами с Вадином, он
отступил назад и исчез.
Сидя среди вздыхающих и обмирающих, Вадин спокойно наблюдал, как Мирейн
выходит из зала, трезвый, без всяких происшествий и, главное, без
намерения задерживаться здесь. Быть может, его, как и Вадина, утомила
чрезмерная назойливость юного влюбленного.
Мирейн уснул сразу же и очень крепко, как всегда. Вадин, деливший с ним
слишком широкую кровать, не мог сомкнуть глаз. Мысли не тревожили его;
чувствуя теплое тело рядом с собой, он мечтал, чтобы это была Лиди. Одна
или две рабыни бросали на него взгляды; быть может, если бы ему удалось
незаметно уйти...
Мирейн повернулся во сне и прижался к Вадину, как щенок к своей матери,
пытаясь зарыться в его длинное гибкое тело, потом пару раз вздохнул и
затих. Вадин вздохнул гораздо глубже. Мирейн не имел ничего общего с
женщинами, кроме разве что кожи. И волос. Своими волосами он заткнул за
пояс этого Итхана или Истана. Косички Мирейна расплелись, к утру они все
перепутаются, и голова будет похожа на воронье гнездо. Вадин
бессознательно пригладил волосы принца. И продолжал гладить их, осторожно
распутывая непокорные пряди и пытаясь не разбудить Мирейна. Это
успокаивало, словно он гладил любимую собаку.
В Яноне схватились бы за оружие, знай они, о чем он тут думает. Мирейн бы
только рассмеялся. Ему нравилось и удавалось выглядеть величественно,
однако, несмотря на это, он был убежден в своем уродстве. Да, его нельзя
было назвать красивым и тем более смазливым. Но он был прекрасен. Странно,
потрясающе и неумолимо прекрасен.
Рука Вадина застыла. Он услышал медленное мощное дыхание, посмотрел на
руку, перекинутую через его грудь. Внезапно ему захотелось вырваться на
