не будет ритуала? Неужели я потерял своего лучшего сокола понапрасну?
- Ритуал будет.
Теперь звучал уже голос смертного, и на сей раз он возник не внутри круга,
а за ним. Позади алтаря стояла женщина в такой же рясе, как все остальные.
Но капюшон был откинут с ее лица, которое не было ни молодым, ни нежным,
но прекрасным и одновременно наводящим ужас, как цветы на камне.
- Ритуал будет, - повторила она, выступая вперед. - И ты еще раз станешь
Юным Богом. Но только один раз. В дальнейшем мы покончим с притворством и
не ограничимся кровью бессловесных тварей.
Черная птица оставила свой насест и устроилась на плече у женщины. Она
пальцем пригладила перья птицы, что-то ей ласково шепча.
Моранден по-прежнему стоял в напряжении, но это было уже другое
напряжение: в нем чувствовалось меньше страха, меньше благоговения и
больше нетерпения.
- Притворство? Что ты имеешь в виду под притворством? Это ведь и есть
ритуал: танец, совокупление. Жертва.
- Жертва, - повторила она, - да, жертва.
Дыхание Морандена со свистом вырвалось сквозь стиснутые зубы.
- Ты не...
Ее рука чуть приподнялась, как бы подтверждая его догадку.
- Но это запрещено.
- Кем? - Жрица остановилась прямо перед ним; птица на ее плече не
шевелилась, поблескивая глазами. - Кем, Моранден? Жрецами жгучего Аварьяна
и королем, который стал его марионеткой. Он отдал дочь Солнцу, тогда как
по давнему обычаю она должна была уйти во Тьму. Но в конце концов богиня
получила ее кровь.
- В таком случае богиня может быть довольна.
- Боги никогда не бывают довольны.
Спина Морандена напряглась.
- Значит, я еще раз сыграю Юного Бога, но это будет лишь подобием ритуала.
Я предпочел бы, чтобы ты предупредила меня.
Конечно же, эта женщина была леди Одия, еще более великолепная, чем
утверждали ходившие о ней слухи. Казалось, она разрывается между яростью и
горьким смехом.
- Ты прекрасный образчик мужчины, дитя мое, и весьма по вкусу госпоже. Но
ты глупец. Как я уже сказала, ты еще раз сыграешь роль Бога. Затем
отречешься в пользу другого. Другой пройдет полный древний ритуал.
- И умрет в его процессе, - резко сказал Моранден. - Мне это не нравится,
мать. Было время, когда каждый девятый год на благо племени умирал молодой
человек, и, возможно, племени от этого была польза. Сам я в этом
сомневаюсь. Расточительство есть расточительство, даже во имя богов.
- Глупец, - сказала леди Одия.
Черная птица снова переместилась. Ее когти вцепились в плечо Морандена.
Клюв щелкнул возле уха принца, который стоял не двигаясь, не дыша, почти
потеряв все свое высокомерие.
- Жертва никогда не бывает расточительством. Особенно когда она может
купить расположение богини.
- Это убийство.
- Убийство, - эхом отозвалась птица, насмехаясь над ним. - Человек, ты
хочешь быть королем?
- Я хочу быть королем, - ответил Моранден, и это было далеко не трусостью
- говорить спокойно, когда на плече расселюсь подобное кошмарное создание.
-Но какое это имеет отношение к...
Птица легонько клюнула его около глаза. Голова принца дернулась, рука
взлетела вверх.
- Человек, - сказала птица, останавливая его руку на полпути, - ты хочешь
быть королем. Что бы ты отдал за трон?
- Что угодно, - скрипнул зубами Моранден. - Все на свете. Кроме...
- Кроме, человек?
- Кроме своей чести. Мою душу, - сказал он, - можешь взять. И даже жизнь,
если необходимо.
- Богине ничего этого не надо. Она требует лишь одного: отдай ей сына
твоей сестры.
Моранден должен был догадаться, чего потребует эта тварь. И все же он
стоял словно оглушенный, лишившись дара речи.
Его мать заговорила мягко, почти нежно:
- Отдай ей мальчишку. Отдай ей существо, которое ты ненавидишь больше
всего на свете, того, кто похитил у тебя твой трон и королевство и не дал
взамен ничего, кроме презрения. Позволь ему захватить твое место еще один
раз, позволь ему умереть за тебя. И тогда ты будешь королем.
Моранден крепко зажмурился, рот его открылся в полукрике, полувсхлипе.
- Нет!
Птица сжала когти на плече принца так, что на нем проступила кровь. Он не
обратил на боль никакого внимания.
- Я получу трон, и вполне возможно, что для этого мне придется убить
маленького бастарда. Но не таким способом. Не крадучись во тьме.
Одия выпрямилась во весь свой рост.
- Крадучись, Моранден? Так вот как ты меня представляешь? Вот как ты
рассматривал всю свою жизнь в поклонении? Неужто я родила вероотступника,
который всех нас погубит?
- Я воин, а не женщина и не жрец. Я убиваю днем, когда люди могут это
видеть.
- Зато он - жрец! - воскликнула некоронованная королева. - Он колдун,
прирожденный маг. Пока ты будешь болтать о чести и войне, он колдовством
заведет тебя в тень, которую ты так презираешь, и уничтожит тебя.
Но Моранден был непреклонен.
- Пусть так. По крайней мере я умру с незапятнанной честью.
- Честью, Моранден? Разве это честь - кланяться ему? Неужели ты умрешь его
рабом, ты, единственный сын короля Янона? Неужели ты позволишь ему
поставить ногу тебе на шею?
- Я не могу... -У Морандена перехватило дыхание, он почти рыдал. - Это
подлость. Продать... даже... этого... предать собственную кровь.
- Даже чтобы стать королем? - спросила птица.
- Я предназначен стать королем! Я рожден...
- И он тоже.
Губы Морандена сжались от гнева.
- Он могущественнее тебя, - сказала птица. - Он тот, о ком
пророчествовали: Солнцерожденный, король-бог, который приберет к рукам
весь мир и обратит все человечество к поклонению Аварьяну. По сравнению с
ним ты всего лишь тень, пустой хвастун, который смеет воображать себя
достойным трона.
- Он незаконнорожденный, - с неожиданной злобой прошипел Моранден.
- Он Сын Солнца.
Моранден скрипнул зубами.
- Хотя он чужеземец и выскочка, весь Янон воздает ему почести. Народ
учится его любить; животные выслуживаются перед ним; даже камни склоняются
под его ногами. О нем говорят: Повелитель, король, император, богом
зачатый, принц утра...
- Я ненавижу его, - прорычал Моранден. - Ненавижу...
Клюв птицы щелкнул, крылья расправились.
- Когда мы его получим, - сказала она, - ты станешь королем.
Моранден воздел к небу кулаки.
- Нет. Если он тебе нужен - добудь его сама. Но делай это быстро, или я
его заполучу сам. По-своему, и никак иначе. Или я умру. И да будут
прокляты все твои предательские трюки!
Птица резко, злобно ударила его в скулу, вонзив клюв глубоко в плоть, до
самой кости. Голова Морандена откинулась. Птица прыгнула в воздух.
- Проклят! - крикнула она. - Проиграл и проклят!
Лес заполнился хлопаньем крыльев и гомоном голосов, острыми когтями и
холодными издевательскими взглядами. И над всем этим звучал серебристый
женский смех, столь же прекрасный, сколь и ужасный.
Вадин отшатнулся и выпрямился. Вокруг него неясно вырисовывались силуэты
огромных древних деревьев, скрывающих присутствие богини. Ветви царапали
его, корни вздымались под ногами; сучья кололи лицо, прогоняя его. Вадин
отбивался от них, действуя беспорядочно, но в то же время с полубезумной
целеустремленностью.
Руки сражались с пустотой. Он больно ударился о камень. Сладостный запах
цветов, более крепкий, чем вино, чем дым мечтаний, заполнил его мозг.
Вадин пошатнулся.
Постепенно его разум прояснился. В окружающем алтарь пространстве не
осталось ни птиц, ни жрецов в рясах, ни богини во плоти смертной женщины.
Близко от него, почти у самых его ног, лежало то, что они выбросили за
ненадобностью. Лицо этого человека было кровавой маской.
Вадин опустился на одно колено рядом с Моранденом, краем плаща отер кровь.
Принц не шевельнулся и не издал ни звука. Один его глаз слепо уставился в
небо, другой терялся в алом потоке.
Будь на то время, Вадин заплакал бы. Стиснув зубы, он наклонился и обвил
свои плечи безжизненной рукой принца. Проклиная и молясь, напрягая свои
еще юношеские силы, он поднял Морандена и с мрачным упорством двинулся
вперед.
Роща хранила гробовое молчание. Только хрипло дышал Моранден да раздавался
шорох шагов Вадина по рыхлой почве и стучало его собственное сердце. На
них были направлены чьи-то внимательные выжидающие глаза. Вадин ощущал
вкус чьей-то ненависти, холодной и жестокой, как кровь и железо.
Собрав всю свою волю, он закрылся от этого, заполнил все уровни своего
мозга разными фривольностями, которые только мог вспомнить: любовными
песнями и утехами, вином и весельем, непристойными шуточками. Волоча свою
бесчувственную ношу, он шагал медленно, осторожно, в ритме погребальной
песни пьянице, а лес сжимался вокруг него. В молчании была смерть, в
отступлении - погибель, в ужасе - проклятие.
Впереди забрезжил свет. Конечно же, это иллюзия, У этой рощи нет конца.
Вадин попал в нее как в ловушку, он сойдет тут с ума или умрет.
Свет усилился. И внезапно он оказался повсюду, ясный дневной свет на
пологом склоне, и Рами, привязанная на безопасном расстоянии от жеребца
Морандена, и Дол впереди. С глубоким вздохом Вадин опустил Морандена на
землю. Его собственное тело, как будто лишившись костей, последовало за
принцем. Вокруг юноши сгустился красный туман.
В нем появилась чья-то темная тень, окаймленная огнем. Тень склонилась к
Вадину, расправив огромные крылья и выкрикивая слова мощи и ужаса. Вадин
закричал в ответ и стал сопротивляться, черпая силы из глубины собственной
воли. Тень схватила его. Поднялась темная рука, в центре которой пылало
солнце.
Вадин задохнулся от изумления и обмяк. Этой тенью оказался Мирейн, позади
которого маячил Бешеный. Это руки Мирейна поднимали Вадина с силой,
которую нельзя было заподозрить в столь малом теле. На его лице и одежде
виднелась кровь.
- Не моя, - сказал он своим обычным голосом. - Ты покрыт ею.
Он переместил вес Вадина па плечо и снова поднял руку. Вадин невольно
отстранился. Клеймо бога полыхало подобно расплавленному золоту.
Но оно оказалось вовсе не горячим, а теплым как плоть. Мирейн бережно
опустил Вадина на землю, вытащил невесть откуда тряпку и начал осторожно
вытирать его лицо. Вадин отбросил в сторону его руку.
- Оставь меня, мне ничего не нужно. Позаботься о принце.
Серьезное и сосредоточенное лицо Мирейна помрачнело.
- Лучше бы ты оставил его там, где он лежал.
Вадин был слаб как ребенок, однако он с усилием поднялся и потащился к
Морандену. Старший принц лежал без движения, тело его обмякло и как-то
съежилось, словно богиня вместе с кровью забрала и его жизнь, выкачав из
него душу. Вадин попытался остановить кровотечение, как делал это у
алтаря. Он не мог рассмотреть глаз Морандена, залитый кровью. Если глаз
выколот...
- Это как раз то, чего он заслуживает.
Вадин в ярости обернулся, и Мирейн, этот гордый Мирейн, отступил на шаг.
Но затем снова шагнул вперед, посмотрел вниз на брата своей матери и
сказал спокойным, молодым, царственным голосом:
- Он замышляет измену. Он заслуживает гораздо большего, чем потеря глаза.
- Он твой родственник.
- Он мой враг.
Вадин ударил его. Но удар оказался слабым. Хуже были слова, которые он
швырнул в лицо Мирейну безжалостной без раздумий:
- Кто ты такой, чтобы судить этого человека? Ты, высокомерный принц, такой
твердый в своей праведности, с кровью бога в венах и империей перед собой,
что ты знаешь о праве, о власти или о заслугах? - От гнева он вскочил на
ноги, нависая над Мирейном. - С момента твоего рождения тебе
предназначалось быть королем. Так говоришь ты. Так говорят песни. Даже я
невольно начал в это верить. Но теперь, - его голос понизился почти до
шепота, - теперь я вижу тебя таким, какой ты есть на самом деле.
Возвращайся к своему деду и дай мне вспомнить, кто мой истинный господин!
Собственная безопасность его больше не интересовала. Но когда он замолчал,
его сердце забилось сильнее, и не только от гнева. Лицо Мирейна ничего не
выражало, но его черные глаза сверкали. Он мог сшибить Вадина одним
движением руки, ослепить его, как ослепил предателя своей матери,
