бархатной морде. Жеребец вздрогнул, но не укусил его и не отстранился.
Рука принца пропутешествовала вверх; к основанию рогов, легонько легла на
завиток гривы между ними.
- Ну и что, мой господин? Будем королями вместе?
Гордая голова медленно наклонилась. Бешеный принюхался к золотой руке,
дохнул на нее.
Мирейн подошел еще ближе и неожиданно оказался верхом на жеребце. Бешеный
замер, потом заржал и встал на дыбы. Принц засмеялся. Он все еще смеялся,
когда сенель пустился вскачь, перепрыгнул через высокую изгородь и понесся
по конюшенному двору. Люди и животные разбегались перед ними в стороны.
- Бешеный! - взревел чей-то бас. - Бешеный вырвался на свободу!
- Который из них? - пробормотал Вадин мрачно, однако с невольным
восхищением.
Они встретили короля, когда тот выходил из зала, сопровождаемый
встревоженной челядью. Бешеный, пританцовывая, остановился, и Мирейн
поклонился деду.
- Я нашел друга, мой господин, - сказал он.
Вадин стоял настолько близко, насколько вообще можно было приблизиться:
как раз вне пределов досягаемости копыт жеребца. Он скорее согласился бы
оказаться еще ближе, чем встретить холодный обвиняющий взгляд короля. Но
взгляд этот устремился на Мирейна и на сенеля, который, хотя и не был
чему-то обучен, нес седока с легкостью и грацией, ни на йоту не потеряв
при этом ни своей гордости, ни неукротимого нрава.
Холодный взгляд короля потеплел. Тонкие губы едва заметно дрогнули.
- Это настоящий друг, внук мой, и знатный господин сенелей. Однако боюсь,
что тебе самому придется за ним ухаживать. Никто не соглашается к нему
приблизиться.
- Это больше не опасно, - сказал Мирейн, - если только кто-нибудь не
попытается на нем ездить. Потому что, в конце концов, он король.
- В конце концов, - согласился король с оттенком иронии, - так и есть.
- Сейчас мы собираемся в Дол. Вы не поедете с нами, ваше величество?
Улыбка короля вырвалась на свободу, поразительная, как солнце в полночь, и
даже еще чудеснее.
- Конечно, поеду. Хиан, оседлай мне скакуна. Я выезжаю с принцем.
Моранден наблюдал за ними из замковой башни: за юношей на черном жеребце
без узды и седла, за старым королем на рыжем боевом сенеле и за сворой
лордов, слуг и прочих приспешников. Он так ухватился за край окна, что
костяшки его пальцев побелели.
- Жрицын ублюдок, - проскрежетал Моранден сквозь зубы.
- Весьма нелюбезно.
Он резко обернулся к Имин.
- Нелюбезно? Нелюбезно? У тебя есть все, о чем ты можешь мечтать: твои
пророчества исполнены, есть новые песни, чтобы петь их, и хорошенький
парнишка, чтобы радовать глаз. Но у меня, у меня из рук выхватили
королевство.
- Ты никогда не владел им, - спокойно заметила Имин, усевшись на его
кровать и положив ногу на ногу.
- Владел, пока этот мальчишка не околдовал моего отца.
- Твой отец никогда не называл тебя своим наследником.
- А кто еще мог бы им стать?
Имин развела руками.
- Кто знает? Но пришел Мирейн. Он сын бога, Моранден. В этом я уверена.
- Значит, ты пришла позлорадствовать.
- Нет. Воззвать к твоему разуму. Этот юноша укротил Бешеного. Представь,
что он может сделать с тобой.
- Никакой нищенский выродок не поймает меня в силки своих заклинаний.
- Моранден, - произнесла Имин с внезапной страстной горячностью, - он -
тот самый. Предсказанный король. Прими его. Сдайся.
Моранден навис над ней, грубо схватил ее и затряс.
- Я никому не сдамся. Ни тебе, ни даже этому незаконнорожденному
мальчишке.
- Он сын твоей сестры.
- Моя сестра! - Моранден сплюнул. -- Санелин, Санелин, вечно Санелин.
Посмотри, Моранден, посмотри на свою сестру, как она горда, как
царственна, какая она святая, совсем святая. Ну же, парень, будь сильным;
ты ведь не хочешь, чтобы твоей сестре было стыдно за тебя, когда она
вернется? Ах, Санелин, дорогая госпожа, куда же она ушла? Так долго, так
далеко, и никогда ни одной весточки. - Он снова сплюнул, словно стараясь
избавиться от погани. - Кто и когда замечал меня? Я всего лишь Моранден,
последыш, зачатый от пленницы. Санелин была любимицей. Она была
наследницей. Она, женщина, полукровка и к тому же жрица, получала Янон. А
мне - ничего. Ни трона, ни королевства. Абсолютно ничего.
- За исключением почестей, титула лорда да и всего богатства, какое только
ты мог пожелать.
- Ничего, - повторил он с тихой злобой.
Имин промолчала. Моранден разразился отвратительным сдавленным смехом.
- Потом она умерла. Услышав эту новость, я тайком ушел и сплясал самый
неистовый танец радости. Я мечтал о своем королевстве. А теперь приходит
он, этот хлипкий ребенок, и требует все, чем владела она. Все. С такой
бесконечной, абсолютной, неизменной уверенностью, что имеет на это
право... - Моранден оборвал себя и вскинул голову. - И я должен склониться
перед этим выскочкой? Я должен терпеть то, что терпел все эти годы с тех
пор как перестал быть мальчишкой? Во имя всех богов и земных сил, не стану
я этого делать!
...-- Ты глупец. - В тихом голосе Имин прозвучал оттенок презрения. - А
твоя мать, слова которой ты столь прилежно повторяешь, просто безумна. В
Хан-Яноне даже женщины отрываются от материнской юбки, когда их грудь
начинает расцветать. Несомненно, на Окраинах все иначе. - Она
высвободилась и поднялась. - Я иду служить моему принцу. Если ты нападешь
на него, не жди от меня милости. Он мой повелитель, каким ты никогда не
был и не будешь.
В Хан-Гилене и в южных землях правил лишь один верховный бог - Лорд Света.
Но на севере, где старые обычаи держались крепко, существовал культ не
одного, а двух богов: Света и его сестры Тьмы, возникших одновременно и
равноправных, Аварьяна и Уверьен, Солнца и Тени, вечно связанных друг с
другом и вечно сражающихся. У каждого имелись свои жрецы и свои
жертвоприношения. Для Аварьяна это был святой огонь и хвалебные
песнопения, а для его сестры - тьма, молчание и кровь избранных жертв.
Поклонение Аварьяну сосредоточивалось в храмах вокруг его жрецов с
кручеными ожерельями. Уверьен не переносила ни стен, йи образов. Ее
царство было царством воздуха и темноты, ее жрецы избирали и приносили
жертвы тайно, в масках и капюшонах, всегда безымянные. В ее священных
рощах и в потаенных местах земли они отправляли ее таинства, никогда не
допуская присутствия посторонних.
Вадин скорчился за камнем, стараясь заставить молчать даже собственное
сердце. Он проделал длинный и мучительный путь от замка к месту поклонения
богине в роще на отроге горы, которой никогда не касался топор. Длинный
путь, последнюю и самую трудную часть которого пришлось пройти пешком,
крадущейся походкой опытного охотника, причем перед ним шел тот, кто был
еще лучшим охотником, чем он. Но принц Моранден не ожидал, что его будут
преследовать. Он спокойно выехал с соколом на запястье, словно желая
поохотиться. Никто, кроме Вадина, не заметил его отъезда и не посмел
следовать за ним.
Что бы Моранден ни думал о том, кто сместил его, в присутствии людей он
улыбался и выражал ему подобающее почтение. Но при каждой удобной
возможности он под тем или иным предлогом удалялся. Чаще всего - на охоту,
простую или соколиную, или же в свои поместья, поскольку был лордом
Западных Окраин.
У Вадина не было ни права, ни обязанности пробираться за ним подобно
шпиону или убийце. Но Мирейн ушел туда, куда Вадин не мог за ним
последовать, - в храм Аварьяна. Для жрецов Солнца это был день поста,
темное время Ясной Луны, когда сила богов ослабевала перед мощью Тьмы; они
пели и молились от одного восхода солнца до другого, поддерживая силу бога
собственной силой. Мирейн, который на второй день после своего появления
отправился туда петь закатный гимн, нашел там самый теплый прием во всем
Яноне, за исключением общества собственного деда; с тех пор он старался
уходить в храм как мог чаще. И недвусмысленно дал понять Вадину, чтобы тот
не следовал за ним по пятам как собачонка, даже во внешние покои, открытые
для любого посетителя.
Таким образом, Вадин был свободен, но радости это ему не доставляло. Он
проснулся на рассвете. Проснулся от кошмара, который преследовал его еще
долго после пробуждения. Мирейна уже не было. Вадин поднялся, натянул
первую попавшуюся под руку одежду и с крайним отвращением взглянул на
завтрак, который оставили ему слуги Мирейна. Не притронувшись кеде, он
побрел сам не зная куда, пока не оказался на конюшне, где увидел, как
Моранден седлает мышастого с черными полосами жеребца.
Не задумываясь о том, что делает, Вадин набросил на Рами седло и уздечку и
направил ее вдогонку за Моранденом. Задумайся он - и ему пришлось бы
признать, что в нем таится подспудное желание подойти к принцу, который
был когда-то добр к нему, и ответить на доброту. Объяснить предательство,
которого Моранден несомненно и не заметил среди множества других.
Моранден ехал без напряжения, но быстро, не слишком скрываясь, почти прямо
к роще. Здесь никто не охотился, если дорожил жизнью и душой, и никто не
путешествовал под этими тенистыми деревьями ради удовольствия. Принц не
спускал своего сокола. Он не повернул назад даже при встрече со стражами
рощи, черными птицами богини, которые, казалось, облепили каждую ветку.
Воздух был наполнен их криками, земля покрыта их мерзкими испражнениями.
Вадин содрогнулся в своем тайнике. Либо прибытие Морандена замаскировало
его собственное, либо он двигался более умело, чем ожидал, но птицы не
обратили на него никакого внимания. Сам лес, однако, словно бы содрогнулся
от возмущения: этот чужестранец, по приказу самого короля обязанный
служить сыну Солнца, вторгся во владения Тьмы! Небо потемнело от грозовых
туч, сгущая тени под деревьями, где птицы богини одна за другой
устраивались на отдых.
Моранден стоял на расстоянии короткого броска копья от Вадина, у края
открытой поляны, на которой, впрочем, царил такой же мрак. Земля здесь
была голой - ни травинки, ни цветка, только в центре лежала каменная
плита. Грубая, не обработанная человеческими руками, она поднималась из
бесплодной земли; на ней лежал большой ворох темно-красных, как кровь из
сердца, цветов. Не насмешка ли это над цветами, украшающими храм Аварьяна
в то время, когда его сила растет? Или алтарь Аварьяна был насмешкой над
Уверьен? Вадин снова вздрогнул. Это место было чуждо ему. Рожденный на
севере, он боялся богини и оказывал ей надлежащее почтение, но никогда не
находил в себе силы любить се. Для Уверьен любовь была слабостью. Богиня
питалась страхом и горечью ненависти.
Моранден неподвижно застыл с соколом на руке. Его конь остался на опушке
леса, слишком далеко, чтобы принц мог быстро исчезнуть отсюда. Вадин не
видел лица Морандена, зато видел, что его плечи и спина напряглись, а
свободная рука сжалась в кулак.
Сумеречный воздух пришел в волнение и сгустился. Вадин еле сдержал крик.
Там, где только что была пустота, полукругом стояли люди. Черные рясы,
черные капюшоны - ни лиц, ни рук, ни просвета. Они молчали, эти жрецы
богини. Или жрицы? Различить это было невозможно.
Одна фигура скользнула вперед. Моранден задрожал, как будто его охватила
внезапная судорога, но не отступил. Возможно, он просто не мог двинуться.
Захлопали крылья: с руки принца сорвался сокол, оборвав путы. Птицу
накрыла чернота. Лишь одноединственное перо, сверкнувшее холодным золотым
блеском, кружась по спирали, упало к ногам Морандена.
Птицы богини удалились. От сокола не осталось ни крови, ни костей, ни даже
висевших на путах колокольчиков.
- Лакомый кусочек, - произнес резкий и пронзительный голос.
Удивленно взглянув на фигуру в рясе, Вадин увидел на ее плече черную
птицу. Клюв птицы приоткрылся.
- Такого жертвоприношения пока хватит, - сказала она. - Пока. Чего ты
ожидаешь взамен?
Рука Морандена была поднята, словно сокол еще сидел на ней. Он очень
медленно опустил ее.
- Что... - невнятно пробормотал он, потряс головой и поднял ее, глубоко
втянув воздух. -Я ничего не ожидаю. Я пришел, поскольку был призван. Разве
