превратить его высокие слова в карканье стервятника.
Вадин вздернул подбородок и заставил себя встретить этот взгляд, которому
было невозможно противостоять.
- Или, - почти спокойно добавил он, - ты можешь мне помочь. Ему нужен
целитель, и быстро. Не соизволит ли твоя милость привести кого-нибудь?
Кулак Мирейна сжался. Вадин ждал, что принц ударит его, но тот сказал:
- Чтобы привести кого-то из замка, потребуется слишком много времени.
Вадин повернулся к нему спиной. Моранден изменился даже за то время, пока
они говорили. Его лицо стало серым по сравнению с пылающей раной; глаза
остекленели, дыхание с трудом вырывалось из горла.
- Но ведь, - сказал Вадин в никуда, - его рана так мала, а он такой
сильный.
- Богиня сильнее его.
Мирейн опустился на колени по другую сторону от Морандена. Вадин посмотрел
на него пустым бессмысленным взглядом. Сейчас он не был ни принцем, ни
врагом, а только досадной помехой.
- Да, - повторил Вадин без выражения, - она сильна. Теперь ты убьешь его?
Он в твоей власти.
Мирейн взглянул на Вадина почти с ужасом. Позже, возможно, ему будет
неприятно об этом вспоминать.
- Ты силен, - продолжал Вадин. Он уложил голову Морандена к себе на
колени. - Ну же, сын бога, уничтожь этого жреца Тьмы.
Мирейн качал головой из стороны в сторону.
- Я не могу. Не так. Нет...
- Тогда, - сказал Вадин, - исцели его.
Мирейн уставился на своего оруженосца. Никогда еще он не выглядел более
юным и менее царственным.
- Исцели его, - безжалостно повторил Вадин. - Ты же маг, ты сам мне
говорил. Ты готов лопнуть от мощи своего отца. Она может погубить этого
человека или спасти его. Выбирай!
- А если я не выберу ни того, ни другого? - с трудом проговорил Мирейн; на
последнем слове голос принца, к его горькому и явному стыду, сорвался.
- Если ты не сделаешь выбор, ты не король. Ни теперь, ни когда-либо.
Мирейн конвульсивно дернулся, воздев руку в жесте защиты, протеста,
царственного возмущения. Вадин устоял, хотя и отвел глаза от пламеневшего
золота.
- Выбирай, - снова повторил он. Рука Мирейна опустилась и медленно легла
на щеку Морандена. Старший принц вздрогнул и изогнулся, словно от боли.
"Смерть, - уныло подумал Вадин. - Он выбирает смерть". Как в свое время
сделал выбор Моранден - ради трона. Эти двое воистину были родственниками,
более близкими, чем каждый из них мог вынести это.
Глаза Мирейна закрылись. Его лицо свело от напряжения, дыхание стало
хриплым. Кто-то вскрикнул
- Моранден, Мирейн, Вадин, а возможно, и все трое.
Мирейн откинулся назад. Вадин взглянул вниз, и его глаза широко
распахнулись. Моранден лежал тихо, как во сне, и легко дышал. Там, где на
высокой скуле у самого уголка глаза была рана, сейчас остался только шрам
в форме наконечника копья. Он вначале побледнел под взглядом Вадина, а
затем посерел.
Легкое движение снова привлекло внимание Вадина, и он поднял глаза. Мирейн
стоял прямо, баюкая свою золотую руку.
- Я сошел с ума, - сказал он. - Когда-нибудь я могу стать королем. Но я не
убийца. Даже если вижу, что... - Он содрогнулся. - Да хранит бог нас всех.
Вадин снова стоял в полумраке. Тени, отбрасываемые огнем, плясали по углам
королевских покоев, как будто подчиняясь ритму арфы Имин. Вадин не мог
определить мелодию, которую она играла, это был просто узор из отдельных
звуков, случайных и прекрасных, как капли дождя на поверхности пруда.
Король сидел за столом у огня. Лампа изливала ровный желтый свет на
лежащую перед ним книгу. Король умел читать, это было большой редкостью
среди лордов Янона. Читал он часто, это приносило ему наслаждение,
достаточное для того, чтобы пожелать изучить замысловатые буквы
Хан-Гилена. Или это был лишь предлог для того, чтобы держать внука рядом с
собой, чтобы тот стоял как сейчас, обняв старика за плечи, и читал
негромким чистым голосом. По рассказам, король был не из тех, кто любит,
когда к нему прикасаются, он всегда держался особняком, закованный в броню
своего королевского сана. Но Мирейн пробился сквозь эту сильную защиту,
хотя любой другой, позволивший себе такую фамильярность, заплатил бы за
это сполна.
Старик и юноша дружно засмеялись, встретив неожиданный остроумный оборот.
В свете лампы их лица были поразительно похожи: гордые, с высокой
переносицей и глубоко посаженными глазами. Когда Мирейн состарится, он
будет выглядеть точно так же, как сейчас король.
Вадин вздрогнул от внезапного холода. Лицо Мирейна, в его воображении
набирающее годы, вдруг помутнело и исчезло. Как будто Мирейн никогда не
состарится. Как будто...
Оруженосец встряхнулся. Этот омерзительный день лишил его рассудка. Для
начала причуды темной луны, потом ужас в лесу и все остальное, теряющееся
в тумане. Когда он пытался обдумать это, у него ничего не выходило или же
в голову лезли кошмарные видения. А Мирейн не сказал ему ни слова с тех
самых пор, как они оставили Морандена приходить в себя на солнышке,
наложив на него охранное заклинание; с тех пор, как они вместе вернулись в
замок - принц на полкорпуса впереди, оруженосец позади, как и положено. С
каждым из длинных ровных скачков Рами Вадин все глубже погружался в
молчание. Но Мирейн вел себя так, словно ничего не случилось, и не
прилагал никаких усилий, чтобы проникнуть под свежевыкованные доспехи
своего слуги.
Свиток был свернут и связан, музыка смолкла. Мирейн сел у ног короля,
положив руку на покрытые шрамами, потерявшие от старости гибкость колени.
- Да, - сказал он с легкой улыбкой, - я шел из Хан-Гилена пешком. Сначала
потому, что верхом я был бы слишком заметен, ведь князь прочесывал страну
в поисках меня; а после потому, что мне это нравилось. За пределами
Хан-Гилена никто не знал моего лица, а руку я прятал. Я был всего лишь
бродягой, одним из многих. - Его улыбка стала шире. - Иногда я вымокал под
дождем, замерзал или был голоден; но я чувствовал себя свободным, и это
было великолепно. Я мог идти куда захочу, останавливаться где нравилось.
Полный цикл Великой Луны я провел в деревушке, которая лишилась своего
жреца.
- В деревне? - Голос короля походил на низкие грозовые раскаты. -Среди
простолюдинов?
- Среди фермеров и охотников, - ответил Мирейн. - Они в основном были
добрыми людьми. И никто не знал, кем или чем я являюсь. Никто не называл
меня королем или принцем. Никто не кланялся мне ради моего отца. Один, -
он коротко хохотнул, - один даже подрался со мной. Одна из девушек
принялась ходить за мной по пятам, а она была обещана богатому человеку. В
его доме была деревянная дверь, а его отец держал быка и девять коров. Он
не собирался терпеть подобного мне соперника - тщедушного мальчишку с
женской косой. Он бросил мне вызов. Конечно, я его принял, а дама
наблюдала.
- И ты быстро сразил мужлана за его наглость.
Мирейн снова рассмеялся.
- Я пытался соблюдать осторожность, потому что меня учили боевым приемам
мастера, а он был всего лишь пахарем. Он хорошенько размахнулся и сбил
меня с ног.
Король был возмущен, но Мирейн только усмехался. Наконец и король криво
улыбнулся.
- И что на это сказала дама?
- Она завизжала и кинулась мне на помощь, что было довольно приятно.
Однако в конце концов она решила, что лучше получить быка, девять коров и
деревянную дверь, чем милого, тело которого посвящено богу. Я совершил над
ними брачный обряд в тот день, когда уходил. К тому времени пришла их
собственная новая жрица, но они оба заявили: только я, и никто другой,
должен их поженить. Я предсказал им дюжину детишек и благополучную жизнь,
так что они были вполне довольны.
- А ты? - спросила Имин, оставляя арфу, чтобы погреться у огня.
Мирейн повернулся к ней с полуулыбкой.
- Я снова был свободен. Теперь я понимаю, почему закон обязывает юных
посвященных пускаться в странствие, хотя мое в силу обстоятельств было
сокращено. Но я за год прошел все семь.
- Ты еще можешь получить полное странствие, - сказал король.
Мирейн сжал костлявую руку старика в своей сильной молодой руке.
- Нет, мой господин. Моя мать сделала это за нас обоих, когда вы ждали
хоть единой весточки от нее. Вам более не придется ждать.
Король свободной рукой погладил густые вьющиеся волосы Мирейна, позволив
себе эту скупую ласку.
- Я ждал бы тебя даже сто лет.
- Двадцати одного вполне достаточно. - Мирейн поднял голову: - Дедушка, я
не слишком вас беспокою? Мне лучше было не приходить?
Имин резко втянула воздух, но король улыбнулся.
- Ты знаешь, что нет.
- Да, - признался Мирейн, - я действительно это знаю. И не хотел бы
находиться в каком-то другом месте.
- Даже бродить свободным по дорогам мира?
- Даже так.
Уйдя от короля, Мирейн не сразу отправился спать, а еще некоторое время
оставался у окна. Для него стала привычной эта минута тишины с ночными
запахами сада, наполняющими свежестью его спальню. Когда он впервые здесь
появился, была ранняя весна и перевалы только-только открылись после
зимних снегов. Теперь весна завладела миром. Ясная Луна была темной, но
Великая Луна поднималась, наливаясь до своей полноты. Стены замка перед
ним светились голубовато-белым сиянием.
- Отец, - сказал Мирейн, - когда ты зачал меня, тебе не приходила мысль,
что я могу оказаться неспособным справиться с твоим заданием?
Тишина была полной. Мирейн легонько вздохнул. Когда же он снова заговорил,
его слова можно было принять за обращение к Вадину, как бы косвенно оно ни
было.
- Ну что ж, он ведь не смертный человек и не один из тысячи укрощенных
богов запада, чтобы являться по приказу кого угодно. Даже собственного
сына.
Мирейн прислонился щекой к стене у окна. Камень засветился чем-то большим,
нежели лунный свет, хотя до восхода солнца было еще далеко. Король уже не
раз говорил, что камень знает его. На появление Мирейна замок реагировал
как на восход солнца.
Принц повернулся, уперев правый кулак в бок. Рука не могла сжаться так
плотно, как полагалось бы: ладонь была жестче там, где вопреки всем
законам горел золотой диск.
- Это больно, - сказал Мирейн тихо, но напряженно. - Он жжет. Заполняет
мою руку, словно большая золотая монета, монета, нагретая на огне, которую
я не могу бросить. Иногда она больше, иногда меньше. Иногда жжется не
сильнее, чем перегревшийся на солнце металл, иногда требуется вся моя
бедная воля, чтобы терпеть в молчании. Я горжусь этим, Вадин. Я никогда не
плакал и не кричал, даже не говорил об этом с тех пор как был маленьким.
Никто никогда не знал об этой боли, только мать, князь Хан-Гилена и,
конечно же, моя сестра. - Он смолк, брови его нахмурились, потом
разошлись. Он почти улыбнулся. - Странно, что именно сегодня я подумал о
сестре. Должно быть, виновато мое настроение. Безудержная жалость к самому
себе. Впрочем, какая разница, как это называть? И стоит ли от этого
избавляться? Смотри.
У Вадина не было выбора, не было времени, чтобы выбирать. Глаза Мирейна
захватили его, зачаровали, втянули в себя. Он был в них. Он стал Мирейном.
Тело без особой красоты или значительности, сосредоточенное вокруг
мучительной боли. Но боль отступила, удерживаемая волей, сильной, как
закаленная сталь. Он увидел лицо, худое серьезное лицо ребенка с янтарного
цвета кожей и волосами, красными, как начищенная медь. Едва научившись
ходить, Элнан стала тенью Мирейна. Над этим часто смеялись местные
остряки, ибо он был темен, как черное дерево и вороново крыло, она же -
мед и огонь. Но она не отставала, несмотря на насмешки, несмотря даже на
явную жестокость.
- Ты позоришь меня! - крикнул он ей однажды. Тогда она сбежала от своей
няни и, пренебрегая послушной лошадью, подобающей девице, которой едва
исполнилось пять лет, украла его собственного пони (Мирейн уже не ездил на
нем, потому что вырос) и отправилась за ним на охоту. То, что она
справилась с черным дьяволом-пони, совсем его не удивило; но то, что она
вмешалась в погоню, вклинилась в группу из дюжины оруженосцев, совершенно
вывело его из себя.
