свободу и сбежать. И так же внезапно возникло желание стиснуть Мирейна в
объятиях и бормотать ему на ухо бесконечный поток глупостей. Разбудить его
таким образом и бросить вызов его буйному характеру. Вадин лежал очень
тихо, не шевелясь, и заставлял себя вспоминать правила дыхания. Вдох -
выдох; вдох - выдох. Вот так. Выдох. Вдох...
Но пари свое он еще не проиграл. Там речь шла только о дружбе и ничего не
говорилось о любви.
"Будь он проклят, - думал Вадин, продолжая сосредоточенно дышать. -
Проклят, проклят, проклят".
Как и предсказывал Мирейн, Истан принялся умолять взять его с собой.
Мирейн был с ним добр, но непреклонен.
- Я отправляюсь на битву, - сказал он, - и у меня есть оруженосец,
избранный самим королем. Оставайся здесь, чтобы возмужать и научиться
всему, чему тебя может обучить наставник. А когда твои волосы будут
заплетены в косички, если ты сможешь и захочешь, приезжай в Хан-Янон, и мы
рады будем встретить тебя.
Огромные глаза Истана наполнились слезами, но ему удалось сдержать их. Так
он меньше походил на мальчика и совершенно перестал напоминать девушку.
Когда Мирейн уезжал, Истан поднялся на надвратную башню и смотрел, как
принц удаляется. Вадин знал, что он не двинется с места, пока они не
исчезнут из вида.
Мирейн не забыл о нем: это было для него несвойственно. Просто он
сосредоточился на маячивших впереди горных вершинах, где и находились
Окраины, а также на голубом покрывале, принесенном ему в дар и упакованном
среди прочих вещей.
Ехавший рядом с ним Вадин хранил молчание. Его пробуждение было
мучительным, но вовсе не потому, что большую часть ночи он провел без
движения и сна; это Мирейн, поднявшись с кровати, заставил Вадина в испуге
проснуться. Без тени смущения принц выпутался из его объятий, будучи в
мрачном настроении, как всегда в ранний час, однако старался держать себя
в руках и демонстративно не замечал краски стыда, залившей лицо Вадина.
Вадин взглянул на него, все вспомнил, понял, что ненавидит себя, и замер,
охваченный леденящим ужасом. Мирейна, единственного из всех людей,
волшебника и сына бога, путешественника по чужим разумам, невозможно было
обмануть. Вадин мог бы изобразить самое истинное безразличие или проявить
мудрость и повести себя так, будто ничего не случилось, но Мирейн все
равно узнал бы. Понял бы. И будь ему действительно до этого дело, Вадин
умер бы от стыда; но если Мирейна это не интересовало, значит, все
обстояло еще хуже.
Пока Вадин продолжал лежать под покрывалом, Мирейн принес ему вина и при
этом вел себя как обычно. Его глаза не светились божественным огнем, они
все еще были туманными и сонными, но взор постепенно прояснялся и
становился сосредоточенным. Вадин хлебнул теплого сладкого вина, и это
успокоило его. В конце концов, возможно, ему нечего бояться. Не такие у
него глаза, чтобы по ним можно было что-то прочесть, а Мирейн никогда не
станет проникать в глубины сопротивляющегося разума. И не важно, был
Аварьян его отцом или нет, но утром Мирейн чувствовал себя не лучшим
образом. К тому времени, когда принц привел в порядок свои мысли, Вадину
удалось овладеть собой.
Ветер бил ему в лицо, свежий и холодный от нерастаявших снежинок. Он знал,
что справится с этим. Он же не Истан. И не тело Мирейна было ему нужно,
или, если уж на то пошло, не до такой степени, чтобы бредить им. Ему
требуется нечто иное. Может быть, что-то неощутимое.
- Смотри! - крикнул Мирейн, вытягивая руку.
Раздалось хлопанье огромных крыльев, и прямо на плечи Мирейна с неба упал
орел, словно сокол, приученный к путам; это был белый горный орел,
королевская птица Янона, спутник королей. Взгляд встретился со взглядом,
солнечный огонь соприкоснулся с пламенем Солнца. Издав пронзительный крик,
орел взмыл к Солнцу. Вместе с ним устремилась душа Мирейна, оставив
опустевшее тело в высоком боевом седле.
Глаза Вадина защипало, и он уткнулся в холку Рами. Боги и демоны, он и в
самом деле спятил. Ревновать к птице! И все из-за странствующего колдуна,
который захотел стать королем и которому это желание, вероятно, сулит
смерть. Глаза Вадина наполнились слезами. Порыв ветра унес его
ругательства.
Окраины медленно приближались. Холмы вздымались все выше, превращаясь в
горы, вокруг простирались пустоши, где зелень не устояла под натиском
камня, деревья зачахли и изогнулись под постоянно дующими безжалостными
ветрами. Кажется, стопа лета не касалась этой земли. Там, где могла
пробиться трава, стояла весна, задержавшаяся из-за поздно сошедших снегов;
горные пики все еще были покрыты ими, соперничая в своем сверкании с самим
солнцем. Но далеко внизу царили зелень, тепло и покой, а когда они
поднялись выше, Вадин, окинув взглядом всю страну, смог увидеть стены Дола
Янона, хотя Башен или замка не было видно. Башни находились слишком близко
к восходу солнца, замок же оказался хорошо защищен окружавшими его горами.
Теперь они передвигались с большей осторожностью, опасаясь вражеских
разведчиков или шпионов и чувствуя себя чужаками в этом краю, восставшем
против своего властелина. Однако они и не крались, словно воры. Моранден
решил выдать свое присутствие в Окраинах, но не желал обнаруживать точное
место нахождения. Он не скрываясь мог проехать через деревню -
какую-нибудь горстку лачуг под нависающими скалами, - затем словно ветер
пронестись по тайным тропинкам на большое расстояние и разбить лагерь на
целый день, или на ночь, или же только на час.
- Беспорядок, - сказал Мирейн Вадину, - сбивает бунтовщиков с толку. Они
не так уж могущественны, как им хотелось бы; а колеблющимся приходится
напоминать, и часто в присутствии их господина, что приносили присягу
верности до самой смерти.
Один из мелких вождей вспомнил об этом и попытался ублажить обе стороны.
Он поселил у себя зачинщика беспорядков, устроил пир в его честь, потом
арестовал его прямо в постели и послал донесение о пленнике принцу
Морандену. Моранден приехал, улыбался, наблюдал за казнью бунтовщика. А
когда палач принес ему окровавленную голову, он поднял руку. Его люди
схватили незадачливого вождя, и под холодным взглядом Морандена палач
снова выполнил свою работу.
Вадин не был чужд скоропалительного правосудия. Он в нем вырос. Однако
именно Мирейн, который воспитывался среди мягких нравов юга, смотрел на
все это, не отводя глаз, в то время как Вадину. пришлось отвернуться:
вместе со стыдом и отвращением он почувствовал дурноту.
- Я могу убивать, - прошептал он, задыхаясь. - Я могу убивать в бою. Я
знаю, что могу. Но я никогда... никогда бы не мог... Господи, как он
смотрел, когда попал к ним! Как смотрел!
Мирейн не оскорбил его проявлением жалости или сочувствия.
- Он знал, чем рискует, но отказался в это верить. Предатели всегда так
делают.
Им отвели отдельную уборную, и они ненадолго удалились туда. На пороге
Вадин повернулся, встав спиной к кожаному занавесу, который падал на
ступеньки.
- А ты поступил бы так же, как твой дядя?
Мирейн не спеша облегчился. Факел над его склоненной головой наполнял
помещение тусклым мерцанием, но Вадину удалось заметить, что губы Мирейна
плотно сжаты. Наконец принц произнес:
- Не знаю. Я... я не знаю. - Он затянул пояс на своем килте. - Меня никто
не предавал.
Пока. Непроизнесенное слово тяжело повисло в воздухе.
Моранден восстановил свое положение. Его вассалы слали ему многочисленные
уверения в преданности. Но вожди, зачинщики восстания, знали, что они не
могут надеяться на милосердие. Собрав все .оставшиеся силы, они
устремились в безопасные места.
- В Умиджан, - сказал капитан разведчиков Морандена, который загнал
сенеля, чтобы настигнуть своего господина на дороге из Шуана в Керат.
Вадин слышал это, так как Мирейн, которого, возможно, вело предвидение,
проехал в голову колонны, и стража старшего принца пропустила его.
- Да, - тяжело дыша, повторил разведчик, принял из рук самого Морандена
флягу и сделал жадный глоток. - Они прятали в Керате человека, умирающего
от лихорадки. Прежде чем умереть, тот человек кое-что сказал. Умиджан даст
укрытие бунтовщикам, если они сумеют быстро туда добраться и если принесут
там присягу.
Лицо Морандена хранило суровость. Умиджан был сердцем Окраин, а его
властелин - ближайшим родственником принца. Единокровный брат, как шептали
те, кто распускал слухи, что он вообще не сын короля Рабана. За
исключением громадных построек Хан-Янона, Умиджан был самым мощным и
неприступным укреплением всего королевства. Запершись внутри его стен,
беглецы могли выдерживать осаду сколь угодно долго. Или же столько,
сколько решил бы барон Ус-тарен, а он не отступил бы так просто, ибо сам
был потомком длинной череды бунтовщиков, сопротивлявшихся своему
властелину.
- А если мы доберемся туда первыми? - привлек всеобщее внимание голос
Мирейна.
По крайней мере один клинок обнажился перед ним. Принц взглядом заставил
его опуститься.
- Что, если мы успеем добраться в Умиджан прежде них? Что тогда будет
делать Устарей?
- Это невозможно, - проскрипел один из самых приближенных к Морандену
капитанов. - Если они миновали Керат целый день назад или даже раньше,
значит, к рассвету завтрашнего дня окажутся в крепости. Нам их ни за что
не догнать, а уж о том, чтобы перегнать, и говорить нечего.
- Но если нам это удастся, - продолжал настаивать Мирейн, - то пойдет ли
лорд на государственную измену? Или же Устарей просто играет в свою
обычную игру и победитель получит его помощь, а проигравший станет его
врагом?
Разведчик ухмыльнулся
- Да, мой принц, ты прав. Это великая игра, и лорд Умиджана - большой ее
знаток. Но они от нас слишком оторвались, и мы не успеем догнать их.
Сенель Морандена волновался, прижимал уши и косил глазом на Бешеного.
Старший принц предвосхитил его выпад, и после удара пена, покрывавшая
удила, окрасилась кровью, но мысли Морандена были далеко. Он не отводил
глаз от Мирейна. Вадин ничего не смог прочитать в этих глазах. Они
ненавидели, да, но не до ослепления; они оценили противника и его жеребца
и сузились.
- Ну, племянник, - сказал Моранден, и это было настоящей уступкой перед
лицом всей армии, - раз уж твоя светлость решила не придерживаться
отведенного тебе места, поведай-ка нам то, о чем мы еще не знаем.
- Мне ничего не известно, господин командующий, - сказал Мирейн с явной
насмешкой. - Но я не верю, что мы проиграли. Дай мне десять человек на
самых быстрых сенелях, и я от твоего имени встречу предателя у ворот
Умиджана.
- А почему ты? Зачем рисковать жизнью наследника трона, отправляя его на
дело, которое может быть для него смертельным?
- Потому что Бешеный - самый быстрый сенель во всем Яноне, - ответил
Мирейн, - и никакого другого всадника, кроме меня, он не потерпит. В
скачке ему нет равных.
Все, кто стоял поблизости, замерли и слушали, передавая по рядам, кто что
сказал. Мирейн бросил вызов Морандену, команды которого до сих пор никто
не осмеливался обсуждать, и Моранден отлично это понимал. Но в этом вызове
не было вражды ни с той, ни с другой стороны. Сейчас, перед лицом общего
неприятеля, ее и не могло быть.
- Если я отправлю тебя, - сказал Моранден, - и ты попадешь в лапы врага
или тебе не удастся убедить Устарена в том, что ты действительно король, а
не пешка в этой игре, то сам Умиджан ополчится против меня.
- Нет. Клянусь именем моего отца. Это дело целиком на моей совести. Если,
конечно, вы позволите мне заняться им, мой господин командующий.
- А если я не позволю, мой господин солдат?
- Я подчинюсь вашей воле. И мы потеряем Умиджан, - сказал Мирейн.
Мышастый жеребец опустил рога, вызывающе фыркая. Моранден стукнул его
кулаком. Внезапно принц рассмеялся низким раскатистым смехом, в котором
звучала горечь.
- Ладно, парень, ты добился своего. И может быть, тебе даже повезет.
Набирай себе людей, если ты этого еще не сделал. Ракан, проследи, чтобы их
снабдили всем необходимым.
Вадин не просился в это предприятие. Он и так был уверен, что его возьмут.
