просмотрел радиограммы. На этот раз их было немного - всего три; видимо,
Центр принял меры. Одна радиограмма была из Информатория и состояла из
цифр, букв греческого алфавита и значков, которые я видел, только когда
регулировал печатающее устройство. Вторая радиограмма была из Центра:
Бадер продолжал настойчиво требовать предварительных соображений
относительно других вероятных зон обитания аборигенов, возможных типов
предстоящего контакта по классификации Бюлова и тому подобное. Третья
радиограмма была с базы, от Сидорова: Сидоров официально запрашивал Комова
о порядке доставки заказанного оборудования в зону контакта. Я пораскинул
умом и решил, что первая радиограмма Комову может понадобиться; третью не
передать неудобно перед Михаилом Альбертовичем; а что касается Бадера -
пусть пока полежит. Какие там еще предварительные соображения.
Через полчаса транслирующий автомат просигналил, что передача
закончена. Я вынул кассету, забрал две карточки с радиограммами и
отправился к Комову. Когда я вошел, Комов и Вандерхузе сидели перед
проектором. По экрану взад и вперед молнией проносился Малыш, виднелись
наши с Комовым напряженные физиономии. Вандерхузе сидел, весь подавшись к
экрану, поставив локти на стол и захватив бакенбарды в сжатые кулаки.
- ...резкое повышение температуры, - бубнил он. - Доходит до сорока
трех градусов... И теперь обратите внимание на энцефалограмму, Геннадий...
Вот она, волна Петерса, снова появляется...
На столе перед ними были расстелены рулоны регистрограмм нашего
диагностера, множество рулонов валялось на полу и на койке.
- Ага... - задумчиво говорил Комов, ведя пальцем по регистрограмме. -
Ага... Минуточку, а здесь у нас что было? - Он остановил проектор,
повернулся, чтобы взять один из рулонов, и заметил меня. - Да? - сказал он
с неудовольствием.
Я положил перед ним радиограммы.
- Что это? - спросил он нетерпеливо. - А... - Он пробежал радиограмму
из Информатория, усмехнулся и отбросил ее в сторону. - Все не то, - сказал
он. - Впрочем, откуда им знать... - Потом он проглядел радиограмму
Сидорова и поднял глаза на меня. - Вы отправили ему?..
- Да, - сказал я.
- Хорошо, спасибо. Составьте от моего имени радиограмму, что
оборудование пока не нужно. Вплоть до нового запроса.
- Хорошо, - сказал я и вышел.
Я составил и отправил радиограмму на базу и решил посмотреть, как там
Майка. Мрачная Майка старательно крутила верньеры. Насколько я понял, она
тренировалась в наведении пушки на далеко разнесенные цели.
- Безнадежное дело, - объявила она, заметив меня. - Если все они
одновременно в нас плюнут, нам каюк. Просто не успеть.
- Во-первых, можно увеличить телесный угол поражения, - сказал я,
подходя. - Эффективность, конечно, уменьшится порядка на три, на четыре,
но зато можно охватить четверть горизонта, расстояния здесь небольшие... А
во-вторых, ты действительно веришь, что в нас могут плюнуть?
- А ты?
- Да непохоже что-то...
- А если непохоже, то чего ради я здесь сижу?
Я опустился на пол возле ее кресла.
- Честно говоря, не знаю, - сказал я. - Все равно надо вести
наблюдение. Раз уж планета оказалась биологически активной, надо выполнять
инструкцию. Сторожа-разведчика ведь не разрешают выпускать...
Мы помолчали.
- Тебе его жалко? - спросила вдруг Майка.
- Н-не знаю, - сказал я. - Почему жалко? Я бы сказал - жутко. А
жалеть... Почему, собственно, я должен его жалеть? Он бодрый, живой...
совсем не жалкий.
- Я не об этом. Не знаю, как это сформулировать... Вот я слушала, и
мне тошно делалось, как Комов себя с ним держит. Ведь ему абсолютно
наплевать на мальчишку...
- Что значит - наплевать? Комову надо установить контакт. Он проводит
определенную стратегию... Ты ведь понимаешь, что без Малыша в контакт нам
не вступить...
- Понимаю. От этого меня, наверное, и тошнит. Малыш-то ничего не
знает об аборигенах... Слепое орудие!
- Ну, не знаю, - сказал я. - По-моему, ты здесь впадаешь в
сентиментальность. Он ведь все-таки не человек. Он абориген. Мы налаживаем
с ним контакт. Для этого надо преодолеть какие-то препятствия, разгадать
какие-то загадки... Трезво надо к этому относиться, по-деловому. Чувства
здесь ни при чем. Он ведь к нам тоже, прямо скажем, любви не испытывает. И
испытывать не может. В конце концов, что такое контакт? Столкновение двух
стратегий.
- Ох, - сказала Майка. - Скучно ты говоришь. Суконно. Тебе только
программы составлять. Кибертехник.
Я не обиделся. Я видел, что Майке нечего возразить по существу, и я
чувствовал, что ее действительно что-то мучает.
- Опять у тебя предчувствия, - сказал я. - Но ведь на самом-то деле
ты и сама прекрасно понимаешь, что Малыш - это единственная ниточка,
которая связывает нас с этими невидимками. Если мы Малышу не понравимся,
если мы его не завоюем...
- Вот-вот, - прервала меня Майка. - В том-то и дело. Что бы Комов ни
говорил, как бы он ни поступал, сразу чувствуется: его интересует только
одно - контакт. Все для великой идеи вертикального прогресса!
- А как надо? - спросил я.
Она дернула плечом.
- Не знаю. Может быть, как Яков... Во всяком случае, он -
единственный из вас - говорил с Малышом по-человечески.
- Ну, знаешь, - сказал я, несколько обидевшись, - контакт на
бакенбардном уровне - тоже, в общем...
Мы помолчали, дуясь друг на друга. Майка с преувеличенным старанием
крутила верньеры, нацеливая черное перекрестие на заснеженные зубцы
хребта.
- В самом деле, Майка, - сказал я наконец. - Ты что, не хочешь, чтобы
контакт состоялся?
- Да хочу, наверное, - сказала Майка без всякого энтузиазма. - Ты же
видел, я очень обрадовалась, когда мы впервые поняли, что к чему... Но вот
прослушала я эту вашу беседу... не знаю. Может быть, это потому, что я
никогда не участвовала в контактах... Я все не так себе представляла.
- Нет, - сказал я. - Здесь дело не в этом. Я догадываюсь, что с тобой
происходит. Ты думаешь, что он - человек...
- Ты уже говорил это, - сказала Майка.
- Нет, ты дослушай. Тебе все время бросается в глаза человеческое. А
ты подойди к этому с другой стороны. Не будем говорить про фантомы, про
мимикрию - что у него вообще наше? В какой-то степени общий облик,
прямохождение. Ну, голосовые связки... Что еще? У него даже мускулатура не
наша, а уж это, казалось бы, прямо из ген... Тебя просто сбивает с толку,
что он умеет говорить. Действительно, он великолепно говорит... Но и это
ведь, в конце концов, не наше! Никакой человек не способен научиться бегло
говорить за четыре часа. И тут дело даже не в запасе слов - надо освоить
интонации, фразеологию... Оборотень это, если хочешь знать! А не человек.
Мастерская подделка. Подумай только: помнить, что было с тобой в грудном
возрасте, а может быть - как знать! - и в утробе матери... Разве это
человеческое?.. Вот ты видела когда-нибудь роботов-андроидов? Не видела,
конечно, а я видел.
- Ну и что? - мрачно спросила Майка.
- А то, что теоретически идеальный робот-андроид может быть построен
только из человека. Это будет сверхмыслитель, это будет сверхсилач,
сверхэмоционал, все что угодно "сверх", в том числе и сверхчеловек, но
только не человек...
- Ты, кажется, хочешь сказать, что аборигены превратили его в робота?
- Проговорила Майка, криво улыбаясь.
- Да нет же, - сказал я с досадой. - Я только хочу убедить тебя, что
все человеческое в нем случайно, это просто свойство исходного
материала... И что не нужно разводить вокруг него сантименты. Считай, что
ты ведешь переговоры с этими цветными усами...
Майка вдруг схватила меня за плечо и сказала вполголоса:
- Смотри, возвращается!
Я привстал и посмотрел на экран. От болота, прямо к кораблю, быстро
семеня ногами, во весь дух чесала скособоченная фигурка. Короткая
черно-лиловая тень моталась по земле перед нею, грязный хохол на макушке
отсвечивал рыжим. Малыш возвращался, Малыш спешил. Длинными своими руками
он обнимал и прижимал к животу что-то вроде большой плетеной корзины,
доверху набитой камнями. Тяжеленная, должно быть, была корзина.
Майка включила интерком.
- Пост УАС - Комову, - громко сказала она. - Малыш приближается.
- Понял вас, - сейчас же откликнулся Комов. - Яков, по местам...
Попов, смените Глумову на посту УАС. Майя, в кают-компанию.
Майка нехотя поднялась.
- Иди, иди, - сказал я. - Посмотри на него вблизи, сосуд скорби.
Она сердито фыркнула и взбежала по трапу. Я занял ее место. Малыш был
уже совсем близко. Теперь он замедлил свой бег и смотрел на корабль, и
снова у меня появилось ощущение, будто он глядит мне прямо в глаза.
И тут я увидел: над хребтом, в серо-лиловом небе возникли из ничего,
словно проявились, чудовищные усы чудовищных тараканов. Как и давеча, они
медленно гнулись, вздрагивали, сокращались. Я насчитал их шесть.
- Пост УАС! - окликнул меня Комов. - Сколько усов на горизонте?
- Шесть, - ответил я. - Три белых, два красных, один зеленый.
- Вот видите, Яков, - сказал Комов, - строгая закономерность. Малыш к
нам - усы наружу.
Приглушенный голос Вандерхузе отозвался:
- Отдаю должное вашей проницательности, Геннадий, и тем не менее
дежурство полагаю пока обязательным.
- Ваше право, - коротко сказал Комов. - Майя, садитесь вот сюда...
Я доложил:
- Малыш скрылся в мертвом пространстве. Тащит с собой здоровенную
плетенку с камнями.
- Понятно, - сказал Комов. - Приготовились, коллеги!
Я весь обратился в слух и сильно вздрогнул, когда из интеркома грянул
рассыпчатый грохот. Я не сразу сообразил, что это Малыш разом высыпал на
пол свои булыжники. Я слышал его мощное дыхание, и вдруг совершенно
младенческий голос произнес:
- Мам-ма!.. - И снова: - Мам-ма...
А затем раздался уже знакомый мне захлебывающийся плач годовалого
младенца. По старой памяти у меня что-то съежилось внутри, и в то же
мгновение я понял, что это: Малыш увидел Майку. Это продолжалось не больше
полуминуты; плач оборвался, снова загремели камни, и голос Комова деловито
произнес:
- Вот вопрос. Почему мне все интересно? Все вокруг. Почему у меня все
время появляются вопросы? Ведь мне от них нехорошо. Они у меня чешутся.
Много вопросов. Десять вопросов в день, двадцать вопросов в день. Я
стараюсь спастись: бегаю, целый день бегаю или плаваю, - не помогает.
Тогда начинаю размышлять. Иногда приходит ответ. Это - удовольствие.
Иногда приходят много ответов, не могу выбрать. Это - неудовольствие.
Иногда ответы не приходят. Это - беда. Очень чешется. Ш-шарада. Сначала я
думал, вопросы идут изнутри. Но я поразмыслил и понял: все, что идет
изнутри, должно делать мне удовольствие. Значит, вопросы идут снаружи?
Правильно? Я размышляю, как ты. Но тогда, где они лежат, где они висят,
где их точка?
Пауза. Потом снова раздался голос Комова - настоящего Комова. Очень
похоже, только настоящий Комов говорил не так отрывисто, и голос его
звучал не так резко. В общем, отличить было можно, если знаешь, в чем
дело.
- Я мог бы уже сейчас ответить на этот твой вопрос, - медленно
проговорил Комов. - Но я боюсь ошибиться. Боюсь ответить неправильно или
неточно. Когда я узнаю о тебе все, я смогу ответить без ошибки.
Пауза. Загремели и заскрипели по полу передвигаемые камни.
- Ф-фрагмент, - сказал Малыш. - Вот еще вопрос. Откуда берутся
ответы? Ты меня заставил думать. Я всегда считал: есть ответ - это
