Аркадий СТРУГАЦКИЙ
Борис СТРУГАЦКИЙ
МАЛЫШ
1. ПУСТОТА И ТИШИНА
- Знаешь, - сказала Майка, - предчувствие у меня какое-то дурацкое...
Мы стояли возле глайдера, она смотрела себе под ноги и долбила
каблуком промерзший песок.
Я не нашелся, что ответить. Предчувствий у меня не было никаких, но
мне, в общем, здесь тоже не нравилось. Я прищурился и стал смотреть на
айсберг. Он торчал над горизонтом гигантской глыбой сахара, слепяще-белый
иззубренный клык, очень холодный, очень неподвижный, очень цельный, без
всех этих живописных мерцаний и переливов, - видно было, что как вломился
он в этот плоский беззащитный берег сто тысяч лет назад, так и намеревался
проторчать здесь еще сто тысяч лет на зависть всем своим собратьям,
неприкаянно дрейфующим в открытом океане. Пляж, гладкий, серо-желтый,
сверкающий мириадами чешуек инея, уходил к нему, а справа был океан,
свинцовый, дышащий стылым металлом, подернутый зябкой рябью, у горизонта
черный, как тушь, противоестественно мертвый. Слева над горячими ключами,
над болотом, лежал серый слоистый туман, за туманом смутно угадывались
щетинистые сопки, а дальше громоздились отвесные темные скалы, покрытые
пятнами снега. Скалы эти тянулись вдоль всего побережья, насколько хватал
глаз, а над скалами в безоблачном, но тоже безрадостном ледяном
серо-лиловом небе всходило крошечное негреющее лиловатое солнце.
Вандерхузе вылез из глайдера, немедленно натянул на голову меховой
капюшон и подошел к нам.
- Я готов, - сообщил он. - Где Комов?
Майка коротко пожала плечами и подышала на застывшие пальцы.
- Сейчас придет, наверное, - рассеянно сказала она.
- Вы куда сегодня? - спросил я Вандерхузе. - На озеро?
Вандерхузе слегка запрокинул лицо, выпятил нижнюю губу и сонно
посмотрел на меня поверх кончика носа, сразу сделавшись похожим на
пожилого верблюда с рысьими бакенбардами.
- Скучно тебе здесь одному, - сочувственно произнес он. - Однако
придется потерпеть, как ты полагаешь?
- Полагаю, что придется.
Вандерхузе еще сильнее запрокинул голову и с той же верблюжьей
надменностью поглядел в сторону айсберга.
- Да, - сочувственно произнес он. - Это очень похоже на Землю, но это
не Земля. В этом вся беда с землеподобными мирами. Все время чувствуешь
себя обманутым. Обворованным чувствуешь себя. Однако и к этому можно
привыкнуть, как ты полагаешь, Майка?
Майка не ответила. Совсем она что-то загрустила сегодня. Или наоборот
- злилась. Но с Майкой это вообще-то бывает, она это любит.
Позади, легонько чмокнув, лопнула перепонка люка, и на песок соскочил
Комов. Торопливо, на ходу застегивая доху, он подошел к нам и отрывисто
спросил:
- Готовы?
- Готовы, - сказал Вандерхузе. - Куда мы сегодня, Геннадий? Опять на
озеро?
- Так, - сказал Комов, возясь с застежкой на горле. - Насколько я
понял, Майя, у вас сегодня квадрат шестьдесят четыре. Мои точки: западный
берег озера, высота семь, высота двенадцать. Расписание уточним в дороге.
Попов, вас я попрошу отправить радиограммы, я оставил их в рубке. Связь со
мной через глайдер. Возвращение в восемнадцать ноль-ноль по местному
времени. В случае задержки предупредим.
- Понятно, - сказал я без энтузиазма: не понравилось мне это
упоминание о возможной задержке.
Майка молча подошла к глайдеру. Комов справился, наконец, с
застежкой, провел ладонью по груди и тоже пошел к глайдеру. Вандерхузе
пожал мне плечо.
- Поменьше глазей на все эти пейзажи, - посоветовал он. - Сиди по
возможности дома и читай. Береги цветы своей селезенки.
Он неспешно забрался в глайдер, устроился в водительском кресле и
помахал мне рукой. Майка, наконец, позволила себе улыбнуться и тоже
помахала мне рукой. Комов, не глядя, кивнул, фонарь задвинулся, и я
перестал их видеть. Глайдер неслышно тронулся с места, стремительно
скользнул вперед и вверх, сразу сделался маленьким и черным и исчез,
словно его не было. Я остался один.
Некоторое время я стоял, засунув руки глубоко в карманы дохи, и
смотрел, как трудятся мои ребятишки. За ночь они поработали на славу,
поосунулись, отощали и теперь, развернув энергозаборники на максимум,
жадно глотали бледный бульончик, который скармливало им хилое лиловое
светило. И ничто иное их не заботило. И ничего больше им было не нужно,
даже я им был не нужен - во всяком случае, до тех пор, пока не исчерпается
их программа. Правда, неуклюжий толстяк Том каждый раз, когда я попадал в
поле его визиров, зажигал рубиновый лобовой сигнал, и при желании это
можно было принимать за приветствие, за вежливо-рассеянный поклон, но я-то
знал, что это просто означает: "У меня и у остальных все в порядке.
Выполняем задание. Нет ли новых указаний?" У меня не было новых указаний.
У меня было много одиночества и много, очень много мертвой тишины.
Это не была ватная тишина акустической лаборатории, от которой
закладывает уши, и не та чудная тишина земного загородного вечера,
освежающая, ласково омывающая мозг, которая умиротворяет и сливает тебя со
всем самым лучшим, что есть на свете. Это была тишина особенная -
пронзительная, прозрачная, как вакуум, взводящая все нервы, - тишина
огромного, совершенно пустого мира.
Я затравленно огляделся. Вообще-то, наверное, нельзя так говорить о
себе; наверное, следовало бы сказать просто: "Я огляделся". Однако на
самом деле я огляделся не просто, а именно затравленно. Бесшумно трудились
киберы. Бесшумно слепило лиловое солнце. С этим надо было как-то кончать.
Например, можно было собраться, наконец, и сходить к айсбергу. До
айсберга было километров пять, а стандартная инструкция категорически
запрещает дежурному удаляться от корабля дальше, чем на сто метров.
Наверное, при других обстоятельствах чертовски соблазнительно было бы
рискнуть и нарушить инструкцию. Но только не здесь. Здесь я мог уйти и на
пять километров, и на сто двадцать пять, и ничего бы не случилось ни со
мной, ни с моим кораблем, ни с десятком других кораблей, рассаженных
сейчас по всем климатическим поясам планеты к югу от меня. Не выскочит из
этих корявых зарослей кровожаждущее чудовище, чтобы пожрать меня, - нет
здесь никаких чудовищ. Не налетит с океана свирепый тайфун, чтобы вздыбить
корабль и швырнуть на эти угрюмые скалы, - не замечено здесь ни тайфунов,
ни прочих землетрясений. Не будет здесь сверхсрочного вызова с базы с
объявлением биологической тревоги, - не может здесь быть биологической
тревоги, нет здесь ни вирусов, ни бактерий, опасных для многоклеточных
существ. Ничего здесь нет, на этой планете, кроме океана, скал и
карликовых деревьев. Неинтересно здесь нарушать инструкцию.
И выполнять ее здесь неинтересно. На любой порядочной
биологически-активной планете фига с два я стоял бы вот так, руки в
карманах, на третий день после посадки. Я бы мотался сейчас как угорелый.
Наладка, запуск и ежесуточный контроль настройки сторожа-разведчика.
Организация вокруг корабля - и вокруг строительной площадки, между прочим,
- Зоны Абсолютной Биологической Безопасности. Обеспечение упомянутой ЗАББ
от нападения из под почвы. Каждые два часа контроль и смена фильтров -
внешних бортовых, внутренних бортовых и личных. Устройство могильника для
захоронения всех отходов, в том числе и использованных фильтров. Каждые
четыре часа стерилизация, дегазация и дезактивация управляющих систем
кибермеханизмов. Контроль информации роботов медслужбы, запущенных за
пределы ЗАББ. Ну и всякие мелочи: метеозонды, сейсмическая разведка,
спелеоопасность, тайфуны, обвалы, сели, карстовые сбросы, лесные пожары,
вулканические извержения...
Я представил себе, как я, в скафандре, потный, невыспавшийся, злой и
уже слегка отупевший, промываю нервные узлы толстяку Тому, а
сторож-разведчик мотается у меня над головой и с настойчивостью идиота в
двадцатый раз сообщает о появлении вон под той корягой страшной крапчатой
лягушки неизвестного ему вида, а в наушниках верещат тревожные сигналы
ужасно взволнованных роботов медслужбы, обнаруживших, что такой-то местный
вирус дает нестандартную реакцию на пробу Балтерманца и, следовательно,
теоретически способен прорвать биоблокаду. Вандерхузе, который, как и
подобает врачу и капитану, сидит в корабле, озабоченно ставит меня в
известность, что возникла опасность провалиться в трясину, а Комов с
ледяным спокойствием сообщает по радио, что двигатель глайдера съеден
маленькими насекомыми вроде муравьев и что муравьи эти в настоящий момент
пробуют на зуб его скафандр... Уф! Впрочем, на такую планету меня бы,
конечно, не взяли. Меня взяли именно на такую планету, для которой
инструкции не писаны. За ненадобностью.
Перед люком я задержался, отряхнул с подошв приставшие песчинки,
постоял немного, положив ладонь на теплый дышащий борт корабля, и ткнул
пальцем в перепонку. В корабле тоже было тихо, но это все-таки была
домашняя тишина, тишина пустой и уютной квартиры. Я сбросил доху и прошел
прямо в рубку. У своего пульта я задерживаться не стал - я и так видел,
что все хорошо, - а сразу сел за рацию. Радиограммы лежали на столике. Я
включил шифратор и стал набирать текст. В первой радиограмме Комов сообщал
на базу координаты предполагаемых стойбищ, отчитывался за мальков, которые
были вчера запущены в озеро, и советовал Китамуре не торопиться с
пресмыкающимися. Все это было более или менее понятно, но вот из второй
радиограммы, адресованной в Центральный информаторий, я понял только, что
Комову позарез нужны данные относительно игрек-фактора для двунормального
гуманоида с четырехэтажным индексом, состоящим в общей сложности из девяти
цифр и четырнадцати греческих букв. Это была сплошная и непроницаемая
высшая ксенопсихология, в которой я, как и всякий нормальный гуманоид
индекса ноль, не разбирался абсолютно. И не надо.
Набрав текст, я включил служебный канал и передал все сообщения в
одном импульсе. Потом я зарегистрировал радиограммы, и тут мне пришло в
голову, что пора бы и мне послать первый отчет. То есть, собственно, что
значит - отчет... "Группа ЭР-2, строительные роботы по стандарту 15,
выполнение столько-то процентов, дата, подпись". Все. Мне пришлось встать
и подойти к своему пульту, чтобы взглянуть на график выполнения, и я сразу
понял, почему это меня вдруг потянуло на отчет. Не в отчете здесь было
дело, а просто я, наверное, уже достаточно опытный кибертехник и почуял
перебой, даже ничего не видя и не слыша: Том опять остановился, совсем как
вчера, ни с того ни с сего. Как и вчера, я раздраженно ткнул пальцем в
клавишу контрольного вызова: "В чем дело?" Как и вчера, сигнал задержки
сейчас же погас - и вспыхнул рубиновый огонек: "У нас все в порядке,
выполняем задание. Нет ли новых указаний?" Я дал ему указание возобновить
работу и включил видеоэкран. Джек и Рекс усердно работали, и Том тоже
двинулся, но в первые секунды как-то странно, чуть ли не боком, однако тут
же выровнялся.
- Э, брат, - сказал я вслух, - видно, ты у меня переутомился и
надобно тебя, брат, почистить. - Я заглянул в рабочий дневник Тома.
Профилактику ему надлежало делать сегодня вечером. - Ладно, до вечера мы с
тобой как-нибудь дотянем, как ты полагаешь?
Том не возражал. Некоторое время я смотрел, как они работают, а потом
выключил видеоэкран: айсберг, туман над болотом, темные скалы... Хотелось
