во-вторых, у меня есть предчувствие, что все это мы временно отложим. В
конце концов, переживания мои касаются меня одного, а отставка моя
касается уже не только меня, но и, можно сказать, всех. Да и звуковая
завеса себя превосходно показала. Так что, пожалуй, все-таки отложим. Да.
Отложим...
Все эти мысли разом вылетели у меня из головы, едва я увидел лица
Майки и Вандерхузе. Комов - тот выглядел как обычно и, как обычно,
озирался с таким видом, словно все вокруг принадлежит ему персонально,
принадлежит давно и уже порядком надоело. А вот Майка была бледна
прямо-таки до синевы, как будто ей было дурно. Уже Комов соскочил на песок
и коротко осведомился у меня, почему я не откликался на радиовызовы (тут
глаза его скользнули по кристаллофону на моем ухе, он пренебрежительно
усмехнулся и, не дожидаясь ответа, прошел в корабль). Уже Вандерхузе
неторопливо вылез из глайдера и подходил ко мне, почему-то грустно кивая,
более чем когда-либо похожий на занемогшего пожилого верблюда. А Майка все
неподвижно сидела на своем месте, нахохлившись, спрятав подбородок в
меховой воротник, и глаза у нее были какие-то стеклянные, а рыжие веснушки
казались черными.
- Что случилось? - испуганно спросил я.
Вандерхузе остановился передо мной. Голова его задралась, нижняя
челюсть выдвинулась. Он взял меня за плечо и легонько потряс. Сердце у
меня ушло в пятки, я не знал, что и подумать. Он снова тряхнул меня за
плечо и сказал:
- Очень грустная находка, Стась. Мы нашли погибший корабль.
Я судорожно глотнул и спросил:
- Наш?
- Да. Наш.
Майка выползла из глайдера, вяло махнула мне рукой и направилась к
кораблю.
- Много убитых? - спросил я.
- Двое, - ответил Вандерхузе.
- Кто? - с трудом спросил я.
- Пока не знаем. Это старый корабль. Авария произошла много лет
назад.
Он взял меня под руку, и мы вместе пошли следом за Майкой. У меня
немного отлегло от сердца. Поначалу я, естественно, решил, что разбился
кто-нибудь из нашей экспедиции. Но все равно...
- Никогда мне эта планета не нравилась, - вырвалось у меня.
Мы вошли в кессон, разделись, и Вандерхузе принялся обстоятельно
очищать свою доху от приставших репьев и колючек. Я не стал его дожидаться
и пошел к Майке. Майка лежала на койке, подобрав ноги, повернувшись лицом
к стене. Эта поза мне сразу кое-что напомнила, и я сказал себе: а ну-ка,
поспокойнее, без всяких этих соплей и сопереживаний. Я сел за стол,
побарабанил пальцами и осведомился самым деловым тоном:
- Слушай, корабль действительно старый? Вандер говорит, что он
разбился несколько лет назад. Это так?
- Так, - не сразу ответила Майка в стену.
Я покосился на нее. Острые кошачьи когти пробороздили по моей душе,
но я продолжал все так же деловито:
- Сколько это - много лет? Десять? Двадцать? Чепуха какая-то
получается. Планета-то открыта всего два года назад...
Майка не ответила. Я снова побарабанил пальцами и сказал тоном ниже,
но все еще по-деловому:
- Хотя, конечно, это могли быть первопроходцы... Какие-нибудь вольные
исследователи... Двое их там, как я понял?
Тут она вдруг взметнулась над койкой и села лицом ко мне, упершись
ладонями в покрывало.
- Двое! - крикнула она. - Да! Двое! Коряга ты бесчувственная! Дубина!
- Подожди, - сказал я ошеломленно. - Что ты...
- Ты зачем сюда пришел? - продолжала она почти шепотом. - Ты к
роботам своим иди, с ними вот обсуждай, сколько там лет прошло, какая
чепуха получается, почему их там двое, а не трое, не семеро...
- Да подожди, Майка! - сказал я с отчаянием. - Я же совсем не то
хотел...
Она закрыла лицо руками и невнятно проговорила:
- У них все кости переломаны... но они еще жили... пытались что-то
делать... Слушай, - попросила она, отняв руки от лица, - уйди, пожалуйста.
Я скоро выйду. Скоро.
Я осторожно поднялся и вышел. Мне хотелось ее обнять, сказать что-то
ласковое, утешительное, но утешать я не умел. В коридоре меня вдруг
затрясло. Я остановился и подождал, пока это пройдет. Ну и денек выдался!
И ведь никому не расскажешь. Да и не надо, наверное. Я разжмурил глаза и
увидел, что в дверях рубки стоит Вандерхузе и смотрит на меня.
- Как там Майка? - спросил он негромко.
Наверное, по моему лицу было видно - как, потому что он грустно
кивнул и скрылся в рубке. А я поплелся на кухню. Просто по привычке.
Просто так уж повелось, что сразу после возвращения глайдера все мы
садились обедать. Но сегодня, видно, все будет по-другому. Какой тут может
быть обед... Я накричал на повара, потому что мне показалось, будто он
переврал меню. На самом деле он ничего не переврал, обед был готов,
хороший обед, как обычно, но сегодня должно быть не как обычно. Майка,
наверное, вообще ничего не станет есть, а надо, чтобы поела. И я заказал
для нее повару фруктовое желе со сбитыми сливками - единственное ее
любимое лакомство, которое я знал. Для Комова я решил ничего дополнительно
не заказывать, для Вандерхузе, подумавши, - тоже, но на всякий случай ввел
в общую часть меню несколько стаканов вина - вдруг кто-нибудь захочет
подкрепить свои душевные силы... Потом я отправился в рубку и уселся за
свой пульт.
Ребятишки мои работали, как часы. Майки в рубке не было, а Вандерхузе
с Комовым составляли экстренную радиограмму на базу. Они спорили.
- Это не информация, Яков, - говорил Комов. - Вы же лучше меня
знаете: существует определенная форма - состояние корабля, состояние
останков, предполагаемые причины крушения, находки особого значения... ну
и так далее.
- Да, конечно, - отвечал Вандерхузе. - Но согласитесь, Геннадий, вся
эта проформа имеет смысл только для биологически активных планет. В данной
конкретной ситуации...
- Тогда лучше вообще не посылать ничего. Тогда давайте сядем в
глайдер, слетаем туда сейчас же и сегодня же составим полный акт...
Вандерхузе покачал головой.
- Нет, Геннадий, я категорически против. Комиссии такого рода должны
состоять из трех человек как минимум. А потом, сейчас уже стемнело, у нас
не будет возможности произвести детальный осмотр окружающей местности... И
вообще такие вещи надо делать на свежую голову, а не после полного
рабочего дня. Как вы полагаете, Геннадий?
Комов, сжав тонкие губы, легонько постучал кулаком по столу.
- Ах, как это некстати, - произнес он с досадой.
- Такие вещи всегда некстати, - утешил его Вандерхузе. - Ничего,
завтра утром мы отправимся туда втроем...
- Может быть, тогда сегодня вообще ничего не сообщать? - перебил его
Комов.
- А вот на это я не имею права, - сказал я с сожалением Вандерхузе. -
Да и зачем нам это - не сообщать?
Комов встал и, заложив руки за спину, посмотрел на Вандерхузе сверху
вниз.
- Как вы не понимаете, Яков, - уже с откровенным раздражением
произнес он. - Корабль старого типа, неизвестный корабль, бортжурнал
почему-то стерт... Если мы пошлем донесение в таком виде, - он схватил со
стола листок и помахал им перед лицом Вандерхузе, - Сидоров решит, что мы
не хотим или неспособны самостоятельно провести экспертизу. Для него это
еще одна забота - создавать комиссию, искать людей, отбиваться от
любопытствующих бездельников... Мы поставим себя в смешное и глупое
положение. И потом, во что превратится наша работа, Яков, если сюда явится
толпа любопытствующих бездельников?
- Гм, - сказал Вандерхузе. - То есть, иначе говоря, вы не хотите
скопления посторонних на нашем участке. Так?
- Именно так, - произнес Комов твердо.
Вандерхузе пожал плечами.
- Ну что ж... - Он подумал немного, отобрал у Комова листок и
приписал к тексту несколько слов. - А в таком виде пойдет? "ЭР-два базе, -
скороговоркой прочитал он. - Экстренная. В квадрате сто два обнаружен
потерпевший крушение земной корабль типа "Пеликан", регистрационный номер
такой-то, в корабле останки двух человек, предположительно мужчины и
женщины, бортжурнал стерт, подробную экспертизу... - тут Вандерхузе
повысил голос и значительно поднял палец, - начинаем завтра". Как вы
полагаете, Геннадий?
Несколько секунд Комов в задумчивости покачивался с носка на пятку.
- Ну что ж, - проговорил он наконец, - пусть будет так. Что угодно,
лишь бы нам не мешали. Пусть будет так.
Он вдруг сорвался с места и вышел из рубки. Вандерхузе повернулся ко
мне.
- Передай, Стась, пожалуйста. И пора уже обедать, как ты полагаешь? -
Он поднялся и задумчиво произнес одну из своих загадочных фраз: - Было бы
алиби, а трупы найдутся.
Я зашифровал радиограмму и послал ее в экстренном импульсе. Мне было
как-то не по себе. Что-то совсем недавно, буквально минуту назад,
вонзилось в подсознание и мешало там, как заноза. Я посидел перед рацией,
прислушиваясь. Да, это совсем другое дело - прислушиваться, когда знаешь,
что в корабле полно народа. Вот по кольцевому коридору быстро прошагал
Комов. У него всегда такая походка, словно он куда-то спешит, но вместе с
тем знает, что мог бы и не спешить, потому что без него ничего не
начнется. А вот гудит что-то неразборчивое Вандерхузе. Майка отвечает ему,
и голос у нее обыкновенный - высокий и независимый, видимо, она уже
успокоилась или, по крайней мере, сдерживается. И нет ни тишины, ни
пустоты, ни мух в паутине... И я вдруг понял, что это за заноза: голос
умирающей женщины в моем бреду и умершая женщина в разбитом звездолете...
Совпадение, конечно... Страшненькое совпадение, что и говорить.
3. ГОЛОСА И ПРИЗРАКИ
Сколь это не удивительно, но спал я как убитый. Утром я, по
обыкновению, поднялся на полчаса раньше остальных, сбегал на кухню
посмотреть, как там с завтраком, сбегал в рубку посмотреть, как там мои
ребятишки, а потом выскочил наружу делать зарядку. Солнце еще не поднялось
над горами, но было уже совсем светло и очень холодно. Ноздри слипались,
ресницы смерзались, я изо всех сил размахивал руками, приседал и вообще
спешил поскорее отделаться и вернуться на корабль. И тут я заметил Комова.
Сегодня он, как видно, встал раньше меня, сходил куда-то и теперь
возвращался со стороны стройплощадки. Шел он против обыкновения
неторопливо, словно бы задумавшись, и в рассеянности похлопывал себя по
ноге какой-то веточкой. Я уже заканчивал зарядку, когда он подошел ко мне
вплотную и поздоровался. Я, естественно, тоже поздоровался и вознамерился
было нырнуть в люк, но он остановил меня вопросом:
- Скажите, Попов, когда вы остаетесь здесь один, вы отлучаетесь
куда-нибудь от корабля?
- То есть? - Я удивился даже не столько его вопросу, сколько самому
факту, что Геннадий Комов снизошел заинтересоваться моим
времяпрепровождением. У меня к Геннадию Комову отношение сложное. Я его
недолюбливаю.
- То есть ходите вы куда-нибудь? К болоту, например, или к сопкам...
Ненавижу эту манеру, когда с человеком разговаривают, а сами смотрят
куда угодно, только не на человека. Причем сами в теплой дохе с капюшоном,
а человек в спортивном костюмчике на голое тело. Но при всем при том
Геннадий Комов есть Геннадий Комов, и я, обхватив руками плечи и
приплясывая на месте, ответил:
- Нет. У меня и так времени не хватает. Не до прогулок.
Тут он, наконец, соизволил заметить, что я замерзаю, и вежливо указал
мне веточкой на люк, сказав: "Прошу вас. Холодно". Но в кессоне он меня
остановил снова.
- А роботы от стройплощадки удаляются?
- Роботы? - никак я не мог понять, куда он клонит. - Нет. Зачем?
