добудился. Пора было на вахту.
- А Майка? - спросил я спросонок, но тут же спохватился. Впрочем,
Вандерхузе сделал вид, что не расслышал.
Я принял душ, оделся и пошел в рубку. Давешние неприятные ощущения
вновь овладели мною. Не хотелось ни с кем разговаривать, не хотелось
никого видеть. Вандерхузе сдал вахту и ушел спать, сообщив, что вокруг
корабля ничего не происходит и что через шесть часов меня сменит Комов.
Было ровно двадцать два по бортовому времени. На экране играли
сполохи над хребтом, дул сильный ветер с океана - рвал в клочья туманную
шапку над горячей трясиной, прижимал к промерзшему песку оголенные кусты,
швырял на пляж клочья мгновенно замерзающей пены. На посадочной полосе,
слегка кренясь навстречу ветру, торчал одинокий Том. Все сигнальные огни
его сообщали, что он в простое, никаких заданий не имеет и пребывает в
готовности выполнить любое приказание. Очень грустный пейзаж. Я включил
внешнюю акустику, с минуту послушал рев океана, свист и завывание ветра,
дробный стук ледяных капель по обшивке, и снова отключился.
Я попытался представить себе, что сейчас делает Малыш, вспомнил
горячий ячеистый туман, размытые сгустки света, а точнее - не света,
конечно, а тепла, и это ровное сияние, наполненное кашей странных звуков,
и загадочный строй отражений, которые не были отражениями... Ну, что ж,
ему там, наверное, тепло, уютно, привычно и есть, ох, есть, о чем
поразмышлять. Забился, наверное, в какой-нибудь каменный угол и тяжело
переживает обиду, которую нанесла ему Майка ("Мам-ма..." - "Да,
колокольчик", - вспомнил я.) С точки зрения Малыша все это должно
выглядеть крайне нечестно. Я бы на его месте больше сюда никогда бы не
пришел... А ведь Комов так обрадовался, когда Майка нацепила на Малыша
свой обруч. "Молодец, Майя, - сказал он. - Это хороший шанс, я бы не
рискнул..." Впрочем, все равно из этой идеи ничего не получилось бы.
Все-таки конструкторы ТГ многого не додумали. Объектив, например, надо
было делать стерео... Хотя, конечно, ТГ предназначается совсем для других
целей... Но кое-что подсмотреть все-таки удалось. Скажем, как Малыш летел.
Только - каким образом летел, почему летел, на чем летел?.. И эта сцена у
разбитого "Пеликана"... Планета невидимок. Да, наверное, любопытные вещи
можно было бы здесь увидеть, если бы Комов разрешил запустить
сторожа-разведчика. Может быть, теперь разрешит? Да и сторожа-разведчика
не нужно. На первый случай просто пройтись локатором-пробником по
горизонту...
Запел радиовызов. Я подошел к рации. Незнакомый голос очень вежливо,
я бы даже сказал робко попросил Комова.
- Кто вызывает? - осведомился я не очень приветливо.
- Это такой член Комиссии по контактам. Горбовский моя фамилия. - Я
сел. - Мне очень нужно поговорить с Геннадием Юрьевичем. Или он, может
быть, спит?
- Сейчас, Леонид Андреевич, - забормотал я. - Сию минутку, Леонид
Андреевич... - Я торопливо включил интерком. - Комова в рубку, - сказал я.
- Срочный вызов с базы.
- Да не такой уж срочный... - запротестовал Горбовский.
- Вызывает Леонид Андреевич Горбовский! - торжественно добавил я в
интерком, чтобы Комов там не слишком копался.
- Молодой человек... - позвал Горбовский.
- На вахте Стась Попов, кибертехник! - отрапортовал я. - За время
моей вахты никаких происшествий не произошло!
Горбовский помолчал, потом неуверенно произнес:
- Вольно...
Послышался стук торопливых шагов, и в рубку быстро вошел Комов. Лицо
у него было осунувшееся, глаза стеклянные, под глазами темные круги. Я
поднялся и уступил ему место.
- Комов слушает, - проговорил он. - Это вы, Леонид Андреевич?
- Это я, здравствуйте... - отозвался Горбовский. - Слушайте,
Геннадий, а нельзя ли нам сделать так, чтобы мы друг друга видели? Тут
какие-то кнопки...
Комов только глянул на меня, и руки мои сами протянулись к пульту и
подключили визор. Мы, радисты, обычно держим визор отключенным. По разным
причинам.
- Ага, - удовлетворенно сказал Горбовский. - Вот я вас начинаю
видеть.
На нашем экранчике тоже появилось изображение - знакомое мне по
портретам и описаниям длинное и как бы слегка вдавленное внутрь лицо
Леонида Андреевича. Правда, на портретах он обычно выглядел этаким
античным философом, а сейчас вид имел несколько унылый, разочарованный, и
на широком утином носу его к моему изумлению, имела место царапина -
по-моему, совсем свежая. Когда изображение установилось, я отступил и
тихонько уселся на место вахтенного. У меня появилось сильнейшее
предчувствие, что я сейчас буду выгнан, поэтому я принялся сосредоточенно
озирать терзаемые ураганом окрестности.
Горбовский сказал:
- Во-первых, большое вам спасибо, Геннадий. Я просмотрел все ваши
материалы и должен вам сказать, что это нечто совершенно особенное.
Безумно интересно. Изобретательно, изящно... Молниеносно...
- Польщен, - отрывисто сказал Комов. - Но?
- Почему "но"? - удивился Горбовский. - "И" - вы хотите сказать. И
большинство членов Комиссии придерживается того же мнения. Трудно
поверить, что такая колоссальная работа проделана за двое суток.
- Я здесь ни при чем, - сухо сказал Комов. - Благоприятные
обстоятельства, только и всего.
- Нет, не говорите, - живо возразил Горбовский. - Согласитесь, вы же
заранее знали, с кем имели дело. Это не просто - знать заранее. А потом -
ваша решительность, интуиция... энергия...
- Я польщен, Леонид Андреевич, - повторил Комов, чуть повысив голос.
Горбовский помолчал и вдруг очень тихо спросил:
- Геннадий, как вы представляете себе дальнейшую судьбу Малыша?
Ощущение, что меня сейчас же, немедленно, в мгновение ока, с
наивозможной быстротой и прямотой попросят из рубки, достигло во мне
апогея. Я съежился и перестал дышать.
Комов сказал:
- Малыш будет посредником между Землей и аборигенами.
- Я понимаю, - сказал Горбовский. - Это было бы прекрасно. А если
контакт не состоится?
- Леонид Андреевич, - произнес Комов жестко. - Давайте говорить
прямо. Давайте выскажем вслух то, о чем мы с вами сейчас думаем, и то,
чего мы опасаемся больше всего. Я стремлюсь превратить Малыша в орудие
Земли. Для этого я всеми доступными мне средствами и совершено беспощадно,
если так можно выразиться, стремлюсь восстановить в нем человека. Вся
трудность заключается в том, что человеческая психика, земное отношение к
миру в высшей степени, по-видимому, чужды аборигенам, воспитавшим Малыша.
Они отталкиваются от нас, они не хотят нас. И этим отношением к нам
насквозь пропитано все подсознание Малыша. К счастью или к несчастью,
аборигены оставили в Малыше достаточно человеческого, чтобы мы получили
возможность завладеть его сознанием. Ситуация, возникшая сейчас, -
ситуация критическая. Сознание Малыша принадлежит нам. Подсознание - им.
Конфликт очень тяжелый и рискованный, я это прекрасно сознаю, но этот
конфликт разрешим. Мне нужно еще буквально несколько дней, чтобы
подготовить Малыша. Я раскрою ему истинное положение дел, освобожу его
подсознание, и Малыш превратится целиком и полностью в нашего сотрудника.
Вы не можете не понимать, Леонид Андреевич, какую ценность представляет
для нас такое сотрудничество... Я предвижу множество трудностей. Например,
подсознательное отталкивание в принципе может превратиться у Малыша -
после того, как мы раскроем ему истинное положение дел, - в сознательное
стремление защитить от нас свой "дом", своих спасителей и воспитателей.
Может быть, возникнут новые опасные напряжения. Но я уверен: мы сумеем
убедить Малыша, что наши цивилизации - это равные партнеры со своими
достоинствами и недостатками, и тогда он, как посредник между нами, сможет
всю жизнь черпать и с той, и с другой стороны, не опасаясь ни за тех, ни
за других. Он будет горд своим исключительным положением, жизнь его будет
радостна и полна... - Комов помолчал. - Мы должны, мы обязаны рискнуть.
Такого случая больше не будет никогда. Вот моя точка зрения, Леонид
Андреевич.
- Понимаю, - сказал Горбовский. - Знаю ваши идеи, ценю их. Знаю, во
имя чего вы предлагаете рискнуть. Но согласитесь, риск не должен превышать
какого-то предела. Поймите, с самого начала я был на вашей стороне. Я
знал, что мы рискуем, мне было страшно, но я все думал: а вдруг обойдется?
Какие перспективы, какие возможности!.. И еще я все думал, что мы всегда
успеем отступить. Мне и в голову не приходило, что мальчик окажется таким
коммуникабельным, что дело зайдет так далеко уже через двое суток. -
Горбовский сделал паузу. - Геннадий, контакта ведь не будет. Пора бить
отбой.
- Контакт будет! - сказал Комов.
- Контакта не будет, - мягко, но настойчиво повторил Горбовский. - Вы
ведь прекрасно понимаете, Геннадий, что мы имеем дело со свернувшейся
цивилизацией. С разумом, замкнутым на себя.
- Это не замкнутость, - сказал Комов. - Это квазизамкнутость. Они
стерилизовали планету и явно поддерживают ее в таком состоянии. Они
почему-то спасли и воспитали Малыша. Они, наконец, очень неплохо
осведомлены о человечестве. Это квазизамкнутость, Леонид Андреевич.
- Ну, Геннадий, абсолютная замкнутость - это теоретическая
идеализация. Конечно, всегда остается какая-то функциональная
деятельность, направленная вовне, например, санитарно-гигиеническая. Что
же касается Малыша... Конечно, все это домыслы, но ведь если цивилизация
достаточно стара, гуманизм ее мог превратиться в безусловный социальный
рефлекс, в социальный инстинкт. Ребенок был спасен просто потому, что в
такой акции испытывалась потребность...
- Все это возможно, - сказал Комов. - Не в домыслах сейчас дело.
Важно то, что это квазизамкнутость, что лазейки для контакта остаются.
Конечно, процесс сближения будет очень длителен. Может быть, понадобится
на полтора, на два порядка больше времени, чем для сближения с обычной
разомкнутой цивилизацией... Нет, Леонид Андреевич. Обо всем этом я думал,
и вы сами хорошо понимаете, что ничего нового вы мне не сказали. Ваше
мнение против моего - и только. Вы предлагаете отступиться, а я хочу
использовать этот единственный шанс до конца.
- Геннадий, не только я думаю, что контакта не будет, - тихонько
сказал Горбовский.
- Кто же еще? - осведомился Комов с легкой иронией. - Август-Иоганн -
Мария Бадер?
- Нет, и не только Бадер. Честно говоря, я скрыл от вас одну козырную
карту, Геннадий... Вам никогда не приходило в голову, что Шура Семенов
стер бортжурнал не на планете, а еще в космосе; не потому, что увидел
разумных чудовищ, а потому, что еще в космосе подвергся нападению и решил,
что на планете господствует высокоразвитая агрессивная цивилизация? Нам
это в голову пришло. Не сразу, конечно, - вначале мы просто сделали
правильные выводы из неверной предпосылки, как и вы. Но как только эта
мысль пришла нам в голову, мы принялись обшаривать околопланетное
пространство. И вот два часа назад пришло сообщение, что он, наконец,
обнаружен. - Горбовский замолчал.
Я прилагал гигантские усилия, чтобы не закричать: "Кто? Кто
обнаружен?". По-моему, Горбовский ждал такого возгласа. Но не дождался.
Комов безмолвствовал. Горбовский был вынужден продолжать.
- Он великолепно замаскирован. Он поглощает почти все лучи. Мы бы
никогда не нашли его, если бы не искали специально, да и то пришлось
применить что-то совсем новое - мне объясняли, но я не понял, что именно -
