убедительнее. Во все время этой нашей встречи она их почти не подымала и
лишь изредка на мгновение взглядывала на меня серьезно и ласково.
- Вы, должно быть, понимаете, друзья мои, что это довольно тягостное
признание, - продолжал я. - Стоять здесь перед вами побежденным солда-
том, узником и открывать свое имя - это нелегко тому, кто горд. И все же
я хочу, чтобы вы знали, кто я такой. Пройдет время, и мы, быть может,
еще услышим друг о друге - может случиться, мы с мистером Гилкристом ус-
лышим друг о друге на поле брани, а будем мы в разных странах, и пе-
чально было бы услышать о другом, как о незнакомце.
Брат и сестра были тронуты и тут же стали настойчиво предлагать мне
всяческие услуги: хотели принести книги, табак, если я курю, и прочее в
том же духе. Все это было бы весьма кстати, пока не был закончен подкоп.
Теперь же это значило лишь, что можно перейти к главному, из-за чего я и
затеял весь разговор.
- Дорогие друзья, - начал я, - надеюсь, вы позволите называть вас так
тому, у кого на сотни миль вокруг нет больше ни единого друга. Быть мо-
жет, вы сочтете меня чудаком и человеком излишне чувствительным, навер-
но, так оно и есть, но я прошу вас об одном-единственном одолжении. Все
свои дни я вынужден проводить на вершине этой скалы посреди вашего горо-
да. Даже при той малой толике свободы, что мне дана, я могу видеть бесс-
четно крыш и, пожалуй, на тридцать миль окрест море и сушу. И все это
мне враждебно! В домах под этими крышами живут мои враги; стоит мне за-
видеть дымок над трубой, и я поневоле представляю, что кто-то сидит у
камина и радуется, читая о поражениях, которые терпят мои соотечествен-
ники. Простите меня, дорогие мои друзья, я знаю, что и вы не можете не
испытывать те же чувства, но на вас я не в обиде. Вы - это совсем другое
дело. Так вот, покажите мне ваш дом, хотя бы трубу, или, если его отсюда
не видно, покажите, в какой части города он стоит. И тогда, глядя вниз,
на город, я смогу сказать: "Вот единственный дом, где обо мне вспоминают
не без доброго чувства".
- Как вы славно придумали, - чуть помедлив, сказала Флора, - и пос-
кольку это касается Рональда и меня, вы совершенно правы. Пойдемте, мне
кажется, я смогу показать вам даже дым над нашей трубой.
С этими словами она повела меня к противоположной стене, с южной сто-
роны крепости, и остановилась у бастиона, обращенного как раз туда, куда
выходил наш подкоп. Отсюда виднелись дома предместья у подножия скалы,
казавшиеся с высоты еще приземистей, а дальше - зеленая, открытая, хол-
мистая равнина, что постепенно поднималась к Пентлендским горам. Одна из
вершин, примерно в двух лье от нас, была изборождена белыми шрамами. К
этой-то вершине Флора и привлекла мое внимание.
- Видите вон те светлые полосы? - спросила она. - Мы называем их Семь
Сестер. Посмотрите чуть пониже, и вы заметите как бы складку на склоне
холма и над ней вершины деревьев, а меж ними вьется струйка дыма. Это и
есть "Лебяжье гнездо", там живем мы с братом и наша тетушка. Если вам
доставит удовольствие глядеть на наш дом, я буду рада. Нам из угла сада
тоже видна - крепость, и мы часто по утрам приходим туда - ведь правда,
Рональд? - и думаем о вас, мсье де Сент-Ив, но, к сожалению, мысли эти
не слишком веселые.
- Мадемуазель! - воскликнул я (боюсь, голос мой невольно задрожал). -
Если бы вы только знали, как ваши великодушные слова и самая возможность
видеть вас помогают мне сносить тягость заключения, я верю, я надеюсь, я
знаю, вы бы этому порадовались. Всякий день я стану приходить сюда, ста-
ну глядеть на милый дымок, на эти зеленые холмы и всем сердцем благос-
ловлять вашу доброту и, несчастный грешник, буду молиться за вас. Ах,
если бы знать, будут ли услышаны мои молитвы!
- Кому дано это знать, мсье де Сент-Ив? - мягко отвечала девушка. -
Но, я думаю, нам уже надобно уходить.
- Давно пора, - отозвался Рональд, о котором, сказать по правде, я
чуть вовсе не позабыл.
На обратном пути, когда я изо всех сил старался вновь завоевать утра-
ченное доверие юноши и изгладить, если возможно, из его памяти мою пос-
леднюю и, пожалуй, слишком пылкую речь, нам повстречался - кто бы вы ду-
мали? - майор Шевеникс. Когда он проходил, мне пришлось отступить в сто-
рону и отдать ему честь, но глаза его, казалось, видели одну только Фло-
ру.
- Кто этот человек? - спросила она.
- В некотором роде мой друг, - отвечал я. - Он берет у меня уроки
французского и очень добр ко мне.
- Он смотрел на меня, - сказала Флора, - не то чтобы дерзко, но...
почему он смотрел так пристально?
- Если вам не угодно, чтобы на вас смотрели, мадемуазель, позвольте
дать вам совет: носите вуаль, - отвечал я.
Мне показалось, она взглянула на меня сердито.
- Говорю вам, он смотрел слишком пристально, - повторила она.
- Ну, я полагаю, у него в мыслях не было ничего дурного, - вступился
Рональд. - Наверно, он просто удивился, что мы гуляем с плен... с мсье
Сент-Ивом.
Но на другое утро, когда я пришел к Шевениксу и, послушный долгу,
проверил его упражнения, он сказал:
- Хвалю ваш вкус.
- Прошу прощения?
- О, нет, это я прошу прощения, - сказал он. - Вы отлично меня пони-
маете, не хуже, чем я вас.
Я пробормотал что-то насчет загадок.
- Что ж, хотите я дам вам ключ к этой загадке? - сказал он, откидыва-
ясь на спинку стула. - Это та самая юная особа, которую оскорбил Гогла и
за которую вы ему отомстили. Я вас не осуждаю. Она поистине небесное
создание.
- Согласен, дважды, трижды согласен! Готов под этим подписаться обеи-
ми руками, и подо всем прочим тоже, лишь бы доставить вам удовольствие!
В последнее время вы делаете такие успехи, что было бы просто грешно вам
перечить!
- Как ее имя? - спросил он.
- Помилуйте! Неужели, по-вашему, она могла мне его сказать?
- Я даже уверен в этом.
Я не мог не рассмеяться.
- Но если так, неужели вы думаете, что я скажу его вам? - воскликнул
я.
- Вовсе нет, - отвечал он. - Но давайте-ка займемся уроком!
ГЛАВА VI
ПОБЕГ
День побега приближался, и чем ближе он подходил, тем словно бы
меньше мы ему радовались. Покинуть замок, не теряя достоинства, не рис-
куя жизнью, можно было только через главные ворота, но беглецам нечего
было об этом и думать: ворота охранялись стражей и выходили на главную
улицу верхней части города. Все другие склоны скалы, на которой стояла
крепость, были совершенно отвесны, а обрести свободу (если это вообще
нам было суждено) мы могли единственно, достигнув подножия скалы. Многое
множество темных ночей мы работали по очереди со всяческими предосторож-
ностями, избегая малейшего шума, и наконец прокопали ход к юго-западному
углу крепости - место это называлось Локоть Сатаны. Мне еще не доводи-
лось встречать сию знаменитость, и, ежели во всем остальном он походил
на этот свой локоть, у меня, право, нет ни малейшего желания с ним зна-
комиться. Прямо от основания стены начинается чудовищный, головокружи-
тельный обрыв - отвесная круча, совершенно неожиданная среди пустошей,
беспорядочно раскинувшихся меж городских предместий, и новых, еще не
достроенных домов. У меня никогда не хватало смелости разглядывать этот
откос, а при мысли, что однажды темной ночью придется по нему спус-
каться, перехватывало дыхание, и, право же, при взгляде на этот Локоть
Сатаны всякого начнет мутить, если только он не моряк и не верхолаз.
Не знаю, где раздобыли веревку, и меня это не слишком заботило. Те-
перь, когда она сыскалась, меня тревожило другое: будет ли она пригодна
для нашей цели. Длину ее мы, понятно, сумели измерить, но кто мог нам
сказать, достанет ли этой длины, чтобы спуститься с обрыва? День за днем
кто-нибудь из нас старался ускользнуть к Локтю Сатаны и прикидывал расс-
тояние - либо на глазок, либо швыряя вниз камешки. Каждому рядовому са-
перу была известна простейшая формула расчета, а если часть формулы за-
былась, на помощь приходило услужливое воображение. Я никогда не доверял
этой формуле, и, даже знай мы ее назубок, применить ее было бы так слож-
но, что задача эта смутила бы и самого Архимеда. Мы не осмеливались ки-
нуть камень побольше, опасаясь, как бы не услыхала стража, и кидали ка-
мешки, звук падения которых и сами едва слышали. Часов у нас не было, по
крайней мере часов с секундной стрелкой, и, хотя каждый из нас мог уга-
дывать время с точностью до секунды, отчего-то все угадывали по-разному.
Короче говоря, если к Локтю Сатаны отправлялись двое, мнения их неизмен-
но расходились, и один нередко возвращался еще и с подбитым глазом. Все
это меня даже несколько забавляло, но чаще вызывало досаду и негодова-
ние. Я не терплю, когда дело делают из рук вон плохо, бестолково и неу-
мело, и мысль, что какой-то бедняга может поплатиться за это жизнью,
безмерно меня возмущала. А знай я, кому первому придется поставить на
карту свою жизнь, я бы, наверно, возмущался еще больше.
Теперь нам оставалось лишь избрать этого первого, и даже тут уже
кое-что определилось: жребий пал на нашу команду. С самого начала решено
было возместить больший риск некоторым преимуществом - кому бы это ни
выпало на долю, вслед за ним, впереди всех остальных, должны были спус-
каться и его товарищи по команде. Оттого в нашей команде царила радость;
правда, все радовались бы куда больше, если бы еще не предстояло выбрать
первого. Мы не знали точно ни длину веревки, ни высоту обрыва, а нашему
избраннику предстояло спуститься в непроглядной тьме то ли на пятьдесят,
то ли на семьдесят морских саженей по веревке, которая будет свободно
болтаться, ибо ее решительно некому будет придержать внизу; поэтому
простительно, что мы мешкали с выбором. Впрочем, мешкали мы больше поло-
женного, и вот почему. Все мы в нашем отделении, точно женщины, боялись
высоты; я и сам не раз оказывался hors de combat [12] из-за высоты, куда
меньшей, чем скала Эдинбургского замка.
Мы обсуждали это по ночам и между обходами караула; не знаю, где еще
можно было бы сыскать сборище мужчин, которым так откровенно не хотелось
бы идти на риск. Я уверен: иные из нас, и я первый, горько сожалели, что
между нами уже нет Гогла. Другие твердо верили, что спуск безопасен, и
на словах доказывали это весьма убедительно, но при этом приводили чрез-
вычайно веские доводы в пользу того, что первую попытку должен сделать
кто угодно, кроме них; третьи, в свой черед, осуждали всю затею как бе-
зумство, и в их числе, на беду, оказался единственный среди нас моряк -
он был настроен мрачнее всех. Скала наша выше самой высокой корабельной
мачты, уверял он, а веревка внизу не закреплена и будет болтаться как
попало; этими словами он словно бы бросал вызов самым сильным и храбрым.
Из тупика нас вывел наш драгунский старшина.
- Вот что, братцы, - сказал он, - я тут всех вас старше чином, и,
ежели вы хотите, я и пойду первым. Но, судите сами, может статься, я
окажусь и последним. Годы мои не малые - месяц назад стукнуло шестьде-
сят. В плену я отрастил брюшко. И руки обросли жиром, сила уже не та,
так что, ежели я на полдороге сорвусь и испорчу все дело, обещайте не
поминать меня лихом.
- Об этом не может быть и речи - вмешался я. - Мсье Лакла годами
старше всех нас, и не годится ему идти первым. Дело ясное - надо тянуть
жребий.
- Нет, - сказал старшина, - послушал я вас и вот что надумал. Есть
тут один, кто крепко в долгу у всех у нас, - мы его не выдали. К тому же
все мы люди простые, чернь, а он совсем из другого теста. Шандивер дво-
рянских кровей, вот пускай он и идет первым.
Должен признаться, что вышеназванный дворянин не сразу подал голос.
Но выбора у меня не было. Когда я вступил в полк, меня дернула нелегкая
упомянуть о своем происхождении. Из-за этого солдаты надо мной часто
