кольких ярдов и мы оба покатились по земле. Едва отдышавшись, он принял-
ся клясть меня на чем свет стоит, потом стал оплакивать палец, который
сломал, падая, а потом опять начал меня бранить. Я попросил его утихоми-
риться: не стыдно ль быть таким слюнтяем? Разве он не слышит, что в кре-
пости идет смена караула? И как знать, быть может, шум от его падения
донесся наверх и в эту самую минуту часовые на стенах наклонились и
прислушиваются?
Однако дозор прошел, ничего не обнаружив; третий беглец спустился на
землю без всяких затруднений; для четвертого это была уже поистине детс-
кая игра; и, когда нас набралось около десятка, я решил, что без малей-
шего ущерба для моих товарищей могу позаботиться о себе.
План их был мне известен: у них имелись карта и календарь, и они хо-
тели добраться до Грейнджмута и завладеть там кораблем. Даже если бы им
это и удалось, я не очень был уверен, что они сумеют с ним управиться.
Что и говорить, вся эта затея была чистейшим безумием: только нетерпение
пленников и солдатское невежество могли породить столь нелепый замысел;
и хоть я вел себя как верный товарищ и вместе со всеми рыл подкоп, но
после того, что сообщил мне поверенный дядюшки, мне следовало предоста-
вить им действовать дальше без меня. Что ж, теперь они уже не нуждались
в моей помощи, как прежде не нуждались в моих советах, и, не сказавши
никому ни слова и ни с кем не простясь, я отделился от остальных. Прав-
да, я предпочел бы дождаться Лакла и пожать ему руку, но в том, кто
только что спустился, я как будто узнал Клозеля, а с памятной сцены под
навесом я решительно ему не доверял. Я не сомневался, что он способен на
любую подлость, и последующие события подтвердили мою правоту.
ГЛАВА VII
"ЛЕБЯЖЬЕ ГНЕЗДО"
У меня было два намерения. Первое, естественно, скрыться из крепости
и из города и, разумеется, от моих товарищей; второе - пока темно, проб-
раться как можно дальше на юг и к утру быть у "Лебяжьего гнезда". Что я
стану делать, оказавшись там, я понятия не имел и не слишком о том тре-
вожился, ибо издавна поклонялся двум божествам, что зовутся Случаем и
Удачей. Подготовься, если возможно; если же невозможно, иди напролом,
смотри в оба и не скупись на лесть. Острый ум и приятная внешность -
вот, коротко говоря, и все, что требуется в жизни.
Поначалу путешествие мое оказалось полно превратностей: я плутал в
огородах, натыкался на стены домов, а один раз даже имел несчастье раз-
будить целую семью, и кто-то, должно быть, отец, появился в окне и при-
целился в меня из мушкетона. Словом, хотя с тех пор, как я покинул своих
товарищей, времени прошло немало, я все еще ушел недалеко, когда по нес-
частной случайности побег наш был обнаружен. Ночь внезапно огласилась
отчаянным воплем. За ним послышался тяжелый удар оземь и следом - муш-
кетный выстрел с крепостной стены. Странно было слышать, как распростра-
нялась по городу тревога. В крепости забили барабаны, и запоздало зазво-
нил колокол. Со всех сторон застучали колотушки йторожей. Даже в этом
преддверии ада, по которому я пробирался, в домах зажглись огни, распах-
нулись ставим; я слышал, как соседи переговаривались из окон, наконец
окликнули и меня.
- Кто там? - загремел густой бас.
Голос этот принадлежал крупному мужчине, что высунул из окна первого
этажа голову в высоченном ночном колпаке; и, поскольку я еще не порав-
нялся с его домом, я почел за благо ответить. Не впервые мне доводилось
вот так ставить жизнь на карту, когда все зависело от моего умения
объясняться на чужом языке, и всякий раз, делая эту ставку, я, как зап-
равский игрок, входил в азарт и ощущал прилив вдохновения. Я завернулся
в одеяло, превратив его в некое подобие дорожного плаща, чтобы скрыть
свою ярко-желтую ливрею, и смело отозвался:
- Друг!
- Что это там за баламутия? - вопросил он.
Я никогда в жизни не слыхал этого диковинного слова - "баламутия", -
но при той кутерьме, какая стояла в городе, сразу понял, о чем он спра-
шивает.
- Право, не знаю, сэр, - отвечал я, - но, похоже, кто-то из военноп-
ленных сбежал из крепости.
- Черт их дери!
- Ничего, их быстро изловят, сэр. Их вовремя хватились. Мое почтение,
сэр!
- А вы поздненько гуляете, сэр, - заметил он.
- Ну, что вы, - со смехом отвечал я, - скорей уж раненько, если вам
угодно! - И с этими словами миновал его дом, очень довольный тем, как я
обвел его вокруг пальца.
Теперь я вышел на хорошую дорогу, которая, сколько я мог судить, вела
в нужном мне направлении. Она почти тотчас вывела меня на улицу - здесь
совсем близко слышалась колотушка сторожа, и я понимал, что чуть ли не
каждое пятое окно будет раскрыто и люди в самых разнообразных ночных
одеяниях будут переговариваться, приятно взволнованные нежданным перепо-
лохом. Тут мне снова пришлось пройти сквозь строй полудюжины вопросов, а
колотушка раздавалась все ближе и ближе; но, поскольку шел я не спеша,
изъяснялся как истый джентльмен, а уличные фонари горели слишком тускло,
чтобы можно было разглядеть, как я одет, мне и на сей раз все сошло с
рук. Правда, нашелся один любопытный, который спросил, куда это я соб-
рался в такой час.
Я отвечал туманно, но весело и, уже поворачивая за угол, увидел, что
в другом конце этой чересчур оживленной для меня улицы блеснул фонарь
сторожа. Но теперь я был уже в безопасности на темном деревенском
большаке, свет фонарей и страх повстречаться со сторожами остались поза-
ди; однако не прошел я и сотни ярдов, как с обочины дороги кто-то на ме-
ня ринулся. Я отскочил в сторону и изготовился к бою; я клял себя за то,
что в руках у меня нет хоть какого ни на есть оружия, гадал, кого же это
нанесла нелегкая - полицейского или просто разбойника, - и сам не пони-
мал, с кем бы сейчас предпочел иметь дело. Противник мой остановился по-
одаль, я в потемках я смутно видел, как он покачивается и словно бы де-
лает ложные выпады, готовясь половчее на меня наскочить. И вдруг он за-
говорил.
- Л-любезный друг, - сказал он, и при первом же слове я навострил
уши, - л-любезный друг, не будете ли вы столь д-добры с-сказать, к-кото-
рая тут д-дорога н-на Крэмонд?
Я громко, от души рассмеялся, подошел к этому славному гуляке, взял
его за плечи и повернул лицом к городу.
- Любезный друг, - отвечал я, - сдается мне, я куда лучше вашего
знаю, что вам требуется, и да простит вам бог, что вы так меня напугали!
Отправляйтесь-ка вы в Эдинбург!
Я дал ему пинка, и он, словно мяч, послушно покатился по дороге и тот
же час исчез во тьме в той стороне, откуда прибыл я сам.
Отделавшись от этого дурня, я опять пошел своей дорогой, которая под-
нималась на холм, за перевалом спускалась в долину, пересекала деревушку
и затем вновь поднималась в гору, к Пентленду, к тому самому месту, куда
я стремился.
Когда я уже забрался довольно высоко, туман стал рассеиваться; еще
немного - и вокруг меня засияла ясная, звездная ночь, а впереди отчетли-
во проступили вершины Пентленда, за ними - долина реки Форт и погружен-
ный в дымку город, где еще недавно я был пленником. За все время мне
почти никто не повстречался, лишь однажды издалека услыхал я в ночи
скрип колес; он все приближался, и наконец, едва забрезжил рассвет, я
точно во сне увидел деревенскую повозку - она медленно проплыла мимо,
две молчаливые фигуры, сидящие в ней, клевали носами в такт лошадиным
шагам. Они, видно, дремали; голову и плечи одной из них окутывала шаль,
и я решил, что это женщина. Понемногу светало, близился день, и туман
мало-помалу таял. Небо на востоке засветилось, по нему протянулись хо-
лодные розовые полосы, и постепенно Эдинбургский замок высоко на скале,
шпили и трубы верхней части города обрели явственные очертания и подня-
лись, точно острова в тающем озере тумана. Вокруг был тихий, мирный, ле-
систый край, все дышало покоем, дорога, петляя, поднималась в гору, не
видно было ни экипажа, ни прохожего, щебетали птицы, должно быть, раду-
ясь приближению солнца, ветки деревьев колыхал ветер, тихо кружились и
падали красные листья.
Когда я завидел цель своего путешествия, уже совсем рассвело, но
солнце еще не взошло и холод пробирал до костей. Над холмом поднимался
конек единственной крыши и труба; немного поодаль и чуть выше меж де-
ревьев, у сбегающего вниз ручья стоял старый высокий оштукатуренный дом,
а дальше по холмам раскинулись пастбища. Мне вспомнилось, что пастухи
встают спозаранку, и если кто-нибудь завидит, как я тут брожу, это может
означать конец всем моим надеждам; прячась в тени живой изгороди, я до-
шел до ограды, окружающей сад моих друзей: дом их был невелик, но при-
чудлив, с несколькими грубоватыми фронтонами и серыми скатами крыш. Ка-
залось, это беспорядочно построенный крохотный собор, главный корабль
которого возвышается посредине на два этажа и увенчан непомерно высокой
двускатной крышей, а со всех сторон к нему примыкают, словно приделы,
часовенки или поперечные нефы, одноэтажные приземистые пристройки. К то-
му же он был нелепо изукрашен лиственным орнаментом и выступающими во-
досточными трубами в виде чудищ с широко разинутыми пастями, словно в
каком-нибудь средневековом храме. Дом будто прятался от сторонних взо-
ров, скрытый не только деревьями сада, но с той стороны, откуда я подо-
шел, еще и складкой холма - той самой, над которою виднелась одна лишь
крыша. Вдоль садовой ограды выстроились могучие вязы и буки, - вязы уже
совсем облетели, на буках еще уцелела багряная листва, а посредине зеле-
нели заросли благородного лавра и падуба, в которых были прорублены арки
и вились тропинки.
Итак, до моих друзей рукой подать, но что толку. В доме еще, видно,
спали, но даже если бы я попытался их разбудить, кто мне порукой, что
первой выйдет не тетушка со своим старомодным лорнетом, о которой я не
мог вспомнить без дрожи, или какая-нибудь дура служанка, завидев меня,
не поднимет отчаянный визг. Повыше, на каменистом склоне, размашисто ша-
гал пастух, покрикивал на собак, и я понял, что надо не мешкая где-то
укрыться. Заросли падуба, без сомнения, послужили бы отличным прибежи-
щем, но на ограде висела табличка, способная обескуражить любого
смельчака; такие предостережения не редкость в Британии, особливо в про-
винции. Надпись на табличке гласила: "Мушкеты с пружиной и капканы".
После я узнал, что в трех случаях из четырех то были пустые угрозы, но
тогда это мне еще не было известно, да все равно рисковать не стоило.
Ибо я тысячу раз предпочел бы воротиться в свой угол на бастионе Эдин-
бургской крепости, нежели оставить ногу в стальном капкане или получить
в живот заряд из мушкетона-самострела. Оставалось только надеяться на,
счастливый случай, что первыми из дому выйдут Рональд или Флора, и, что-
бы этот случай не упустить, я взобрался на стену в том месте, где ее
закрывали густые ветви бука, уселся в их сени и принялся ждать.
День разгорался, стало пригревать солнышко. Я всю ночь не сомкнул
глаз, прошел через тяжкие душевные и телесные испытания, и нет ничего
удивительного, что я задремал, хотя это было, разумеется, как нельзя бо-
лее безрассудно и опрометчиво. Проснулся я от звука, который трудно было
не распознать: кто-то копал землю лопатой, - я посмотрел вниз и увидел
прямо перед собой спину садовника в холщовой куртке. Казалось, он всеце-
ло погружен в свое занятие; но вскоре, к моему ужасу, он распрямил спи-
ну, потянулся, оглядел сад, где, кроме него, не было ни души, и сунул в
нос солидную понюшку табаку. Первой моей мыслью было соскочить наземь по
другую сторону ограды. Но сразу же стало ясно, что и этот путь для меня
отрезан: на поле, по которому я сюда пришел, расположились теперь два
