- Если этот Фенн служит моему кузену, - заметил я, - не лучше ли мне
держаться от него подальше?
- Нас навели на его след кое-какие бумаги вашего кузена, - отвечал
поверенный. - Но если в этой скверной истории вообще можно на что-либо
полагаться, думаю, вы спокойно можете обратиться к упомянутому Фенну. Вы
даже могли бы сослаться на самого виконта, ваше фамильное сходство, по-
жалуй, окажется вам на руку. Что, если вам назваться его братом?
- Можно, - отвечал я. - Но послушайте! Вы предлагаете мне вступить в
весьма нелегкую игру, я получаю опаснейшего противника в лице моего ку-
зена, а при том, что я военнопленный, козыри уж, наверно, не у меня. Ка-
ковы же ставки, стоит ли мне ввязываться в эту затею?
- Ставки очень крупные, - сказал поверенный. - Ваш двоюродный дед
безмерно богат... безмерно. В свое время он поступил мудро: задолго
предчувствуя приближение революции, продал все что возможно и всю движи-
мость переправил через нашу фирму в Англию. Он владеет в Англии обширны-
ми землями. Эмершем, где он сейчас живет, - великолепное поместье; кроме
того, у него много денег, и все они помещены весьма благоразумно. Он ок-
ружен поистине царственной роскошью. А для чего ему это? Он потерял все,
ради чего стоит жить, - семью, отчизну; он видел гибель своего короля и
королевы, видел невзгоды и бесчестье... - Поверенный говорил все громче,
горячее, и даже покраснел, и вдруг оборвал свою речь "а полуслове. - Ко-
роче говоря, сэр, он видел ее прелести нового правительства, которому
служит его племянник, и, на беду, они пришлись ему не по нраву, - закон-
чил он.
- В ваших словах слышится горечь, которую я, вероятно, должен изви-
нить, - сказал я. - И все же у кого из нас больше оснований для горечи?
Этот человек, мой дядя мсье де Керуаль, бежал из Франции. Мои же родите-
ли, которым, быть может, не хватило мудрости, остались. Вначале они даже
стали республиканцами и до самого конца не поддавались никаким уговорам
и не изверились в своем народе. То было великолепное безумство - и я, их
сын, могу лишь глубоко чтить это. И вот отец мой погиб, а затем погибла
и матушка. Быть может, во мне еще сохранились черты джентльмена, но все,
кому я этим обязан, погибли на эшафоте, и последние уроки благородства я
получил в Аббатстве [11]. Неужто вы думаете, что человеку с моим прошлым
незнакома горечь?
- У меня этого и в мыслях не было, - отвечал он, - но одного не могу
понять: как случилось, что человек вашего происхождения и вашей судьбы
стал служить корсиканцу. Не понимаю. Мне кажется, все, что в вас есть
благородного, должно было бы восстать против этого... этого самовластья.
- А быть может, - возразил я, - если бы вы провели детство среди вол-
ков, вы бы с радостью приветствовали корсиканского пастуха.
- Хорошо, хорошо, - сказал мистер Роумен, - все может быть. Есть ве-
щи, о которых - не стоит спорить.
И, махнув мне рукой, он резко поворотился, почти сбежал по ступеням и
растаял в тени тяжеловесной арки.
ГЛАВА V
СЕНТ-ИВУ ПОКАЗЫВАЮТ НЕКИЙ ДОМ
Едва поверенный дядюшки ушел, как я понял, сколько допустил оплошнос-
тей, и, самое главное, не потрудился спросить адрес Берчела Фенна. Это
было очень серьезное упущение, и я кинулся к лестнице, но слишком позд-
но. Поверенного уже не было видно; в сводчатом проходе перед воротами
замка краснели мундиры и поблескивали ружья часовых, и мне оставалось
только вернуться на свое место у крепостного вала.
Не уверен, что я имел право там находиться. Но в крепости ко мне бла-
говолили, и никто из офицеров да, пожалуй, и солдаты тоже не стали бы
гнать меня оттуда, разве что под горячую руку, и всякий раз, как мне хо-
телось побыть одному, они не мешали мне укрыться здесь за пушкой, и ник-
то меня не тревожил. У ног моих скала обрывалась почти отвесно, но вся
поросла цепким кустарником, на дне долины вздымалась башня внешнего бас-
тиона, а за долиною, на широком уступе горы, тянулась Принцесс-стрит -
обычное место прогулок здешней аристократии. Подумать только, чтобы из
военной тюрьмы открывался вид на самую оживленную улицу города!
Не стану утруждать вас подробным изложением всех мыслей, вызванных
только что описанным разговором, и надежд, которые он во мне пробудил.
Гораздо важнее, что даже поглощенный своими мыслями я невольно следил за
оживленным движением на Принцесс-стрит: прохожие сновали взад и вперед,
встречали знакомых, здоровались, раскланивались, заходили в лавки, кото-
рые на этой улице на редкость хороши для британской провинции. Мысли мои
были заняты совсем не тем, что происходило на улице, и я не сразу заме-
тил, что вот уже несколько времени слежу взглядом за рыжеволосым молодым
человеком в белом пальто; в тот час мне до этого человека не было ника-
кого дела, и вполне вероятно, что до, самой смерти я о нем так ничего и
не узнаю. Казалось, ему знаком весь город: поминутно раскланиваясь, он
не успевал надевать шляпу; смею сказать, что у меня на глазах он уже ус-
пел обменяться поклонами с полдюжиной прохожих и наконец остановился пе-
ред молодым человеком и девушкой, статные фигуры и величавая осанка ко-
торых показались мне знакомыми.
Разумеется, на таком расстоянии я не мог быть уверен, что не ошибся,
но и одного предположения было довольно: я высунулся из амбразуры и про-
вожал их взглядом, пока они не скрылись из виду. Неужто я мог так взвол-
новаться, неужто сердце мое могло так бешено забиться всего лишь от слу-
чайного сходства, неужто меня привела бы в такой трепет женщина вовсе не
знакомая! При виде Флоры или девушки, - издали столь па нее похожей, ход
моих мыслей мгновенно изменился. Новости мистера Роумена весьма приятны,
и, разумеется, совершенно необходимо повидаться с дядей; однако дядя,
вернее, двоюродный дед, которого я никогда прежде не видел, не может
взволновать мое воображение; а ведь если я покину Эдинбургскую крепость,
мне, вероятно, уже никогда более не представится случай вновь повстре-
чать Флору. Даже если предположить, что я произвел на нее хоть какое-то
впечатление, как же скоро оно поблекнет! Как скоро я превращусь в приз-
рачное воспоминание, которым она когда-нибудь, пожалуй, станет развле-
кать мужа и детей! Нет, прежде чем я покину Эдинбург, надобно оставить
неизгладимый след, надобно покрепче запечатлеть себя в ее памяти. И тут
два желания, что боролись в моей груди, слились и превратились в одно. Я
хотел снова увидеть Флору и нуждался в ком-нибудь, кто посодействовал бы
моему побегу и раздобыл мне партикулярное платье. Выход напрашивался сам
собой. Кроме крепостной стражи, для которой было делом чести и воинского
долга держать меня в плену, я во всей Шотландии знал только двоих. Если
побег вообще возможен, то лишь с их помощью. Открыться им, пока я нахо-
жусь в замке, значило бы поставить их перед труднейшим выбором. И мог ли
я быть уверен в том, как они поступят? Ведь окажись я на их месте, пра-
во, не знаю, как бы я поступил! Итак, прежде всего надо бежать. Когда
дело будет сделано, когда я предстану пред ними несчастным беглецом, я
меньше оскорблю их чувства просьбой о помощи, и это будет не столь опас-
но. Значит, первым делом надо было узнать, где они живут и как туда доб-
раться. И совершенно уверенный, что они вскорости вновь меня навестят, я
приготовил разные приманки, с помощью которых надеялся выудить нужные
мне сведения. Как вы увидите. Флора с братом клюнули на первую же.
Дня два спустя появился Рональд - один. Я еще не нашел с юношей обще-
го языка и отложил исполнение своего плана до той поры, пока не сумею
завоевать его расположение и пробудить в нем интерес. Он отчаянно конфу-
зился, ибо прежде совсем не заговаривал со мною, а лишь кланялся да сму-
щенно краснел, и теперь подошел ко мне с видом человека, упрямо выполня-
ющего свой долг, подобно необстрелянному солдату под огнем. Я отложил
фигурку, которую вырезал из дерева, и поздоровался с ним с крайней учти-
востью, полагая, что это доставит ему удовольствие, и, так как он про-
должал молчать, я пустился расписывать сражения, в которых участвовал, и
хвастал так лихо, что заткнул за пояс самого Гогла. Рональд заметно от-
таял и повеселел, подошел ближе, расхрабрился до того, что засыпал меня
вопросами, и, наконец, снова покраснев, сообщил мне, что и сам ждет па-
тента на офицерский чин.
- Что ж, - сказал я, - ваши британские войска очень хороши - те, что
на Пиренейском полуострове. Храбрый молодой джентльмен вправе гордиться,
если ему выпадет честь стать во главе таких солдат.
- Знаю, - отвечал он, - я только об том и мечтаю. По-моему, стыдно и
глупо сидеть дома и заниматься, изволите ли видеть, собственным образо-
ванием, когда другие, ничуть не старше меня, участвуют в сражениях.
- Не могу с вами не согласиться, - сказал я, - вот и я так чувство-
вал.
- Ведь правда... правда, наши войска самые лучшие? - спросил он.
- Видите ли, - отвечал я, - у них есть один недостаток: на них нельзя
положиться во время отступления. Я сам был тому свидетелем: во время
отступления с ними не было никакого сладу.
- Да, все мы, англичане, такие, - гордо заявил он, бог ему судья.
"Я видел, как вы, англичане, удирали со всех ног, и имел честь гнать
вас, как зайцев" - вот какие слова просились мне на язык, но у меня хва-
тило ума сдержаться. Всякому приятна лесть, а уж молодым людям, и женщи-
нам чем больше льстить, тем лучше, и оставшееся время я занимал его
рассказами о доблести англичан, однако не поручусь, что все рассказы мои
были правдивы.
- Я просто поражен, - сказал наконец Рональд. - Говорят, будто фран-
цузы - народ неискренний, а я нахожу, что ваша искренность просто вели-
колепна. Вы благородный человек. Я вами восхищаюсь. Я очень вам благода-
рен за то, что вы так ко мне добры, ведь я... я еще очень молод.
И он протянул мне руку.
- Надеюсь, мы скоро снова увидимся? - сказал я.
- Ну, как же! Конечно, очень скоро, - сказал он. - Я... я должен вам
сказать. Я не позволил Флоре... то есть мисс Гилкрист... прийти сегодня.
Я сперва хотел сам поближе с вами познакомиться, Надеюсь, вы не обиди-
тесь, вы же понимаете: с незнакомыми людьми надо вести себя с осторож-
ностью.
Я похвалил его предусмотрительность, и он удалился, а я остался, обу-
реваемый противоречивыми чувствами: мне и стыдно было, что я столь без-
застенчиво провел этого легковерного юнца, и злился я на себя, оттого
что пришлось так старательно тешить истинно британское тщеславие; однако
в глубине души я ликовал: ведь я завязал дружбу с братом Флоры или по
крайней мере сделал к этому первый шаг.
Как я отчасти и надеялся, они оба появились на другой же день. Когда
я пошел им навстречу, на лице моем так тонко смешались гордость, прили-
чествующая солдату, и вместе горькое смирение, подобающее пленнику, что
я мог бы послужить отличной моделью живописцу. Признаюсь, я ловко это
разыграл; но едва я увидел смуглое лицо и выразительные глаза Флоры, я
залился краской - и это была уже не игра! Я поблагодарил их, отнюдь не
высказывая бурной радости, - моя роль требовала, чтобы я был печален и
относился к ним обоим совершенно одинаково.
- Я все думаю, - сказал я, - вы оба так добры ко мне, чужестранцу и
пленнику, я просто ума не приложу, как выразить вам свою благодарность.
И пусть это покажется странным, но я хочу доверить вам свою тайну; здесь
никто, даже мои товарищи, не знает моего настоящего имени и титула. Для
них я просто Шандивер, на это имя я имею право, но не его следовало бы
мне носить, а другое, которое еще совсем недавно я должен был скрывать
как преступление. Мисс Флора, позвольте вам представиться: виконт Энн де
Керуаль де Сент-Ив, рядовой.
- Я так и знал! - воскликнул юный Рональд. - Я знал, что он дворянин!
И глаза мисс Флоры, как мне почудилось, сказали то же самое, но еще
