брата, окажись он на моем месте, а я - на его. Мне понадобится не только
еда, но и платье.
- Положите деньги на пол, - сказала Флора. - Я не могу остановиться,
пока не собью яйца.
- Вы не обиделись? - воскликнул я.
Она ответила взглядом, который уже сам был мне наградой и, казалось,
в будущем сулил еще больше. Была в нем и тень упрека и такое тепло и
нежность, что я лишился дара речи. И пока она не кончила приготовлять
кушанье, я не сводил с нее глаз.
- Ну вот, - сказала она, - теперь отведайте.
Я отведал - и поклялся, что это поистине нектар. Флора собрала ос-
тальные яйца, присела напротив меня и смотрела, как я ем. В ту минуту от
этой высокой юной девушки веяло материнской нежностью, и на нее невоз-
можно было смотреть без восхищения. Аппетит у меня был хоть куда, и я по
сей день удивляюсь умеренности, с которой тогда ел.
- Какое платье вам понадобится? - спросила Флора.
- То, которое приличествует джентльмену, - отвечал я. - Прав я или
нет, но, думаю, эта роль подходит мне более всего. По моему замыслу,
мистер Сент-Ив (а так я буду именоваться во время предстоящего мне путе-
шествия) будет фигурой в достаточной мере экзотической, и костюм у него
должен быть под стать.
- Но тут есть одна трудность, - сказала Флора. - Если на вас грубая
одежда, никто не смотрит, как она сидит. Но если речь идет о платье
джентльмена... О, тут уж совершенно необходимо, чтобы оно сидело безуп-
речно! А особливо при том, - она не сразу нашла нужное слово, - при том,
что манеры у вас несколько необычные и все вас тотчас приметят.
- Увы, бедные мои манеры! - сказал я. - Но что поделаешь, милый друг
Флора, человечество принуждено мириться со всеми этими незначительными
приметами и различиями. Вот хотя бы вы - вас мигом приметишь даже в тол-
пе посетителей, что приходят в крепость навестить несчастных узников.
Я вдруг убоялся, что спугнул своего доброго ангела, и, не переводя
дыхания, стал говорить, какая материя и какие цвета желательны для моего
туалета.
- Но, мистер Сент-Ив! - воскликнула Флора, глядя на меня широко раск-
рытыми глазами. - Мистер СентИв, если таково отныне ваше имя, я не гово-
рю, что все это не будет вам к лицу, но благоразумно ли так наряжаться
для дальнего пути? Боюсь, - продолжала она с милым смешком, - боюсь, не
слишком ли это сумасбродно!
- Ну, а сам я разве не сумасброд? - спросил я.
- Я и вправду начинаю так думать, - отвечала она.
- Вот видите! Меня достаточно долго выставляли на посмешище. Неужто
вы не чувствуете, что в плену для меня горше всего была одежда, в кото-
рой я вынужден был ходить? Можете заключить меня в тюрьму, можете, если
угодно, заковать в цепи, но дайте мне остаться самим собой. Вы и помыс-
лить не можете, каково это - чувствовать себя клоуном, да еще среди вра-
гов, - с горечью прибавил я.
- Но вы глубоко несправедливы! - воскликнула Флора. - Вы говорите
так, словно кому-нибудь приходило на ум над вами смеяться. Ничего подоб-
ного не было. Все мы болели за вас душой. Даже моя тетушка, хоть, боюсь,
порою ей и не хватало деликатности. Видели бы вы ее дома, слышали бы,
что она говорит! Она принимала в вас такое участие! Нас огорчала каждая
заплата на вашем платье; тут нужна бы сестринская забота.
- Вот чего я лишен... У меня никогда не было сестры, - сказал я. - Но
если вы говорите что вид мой не был вам смешон...
- Что вы, мистер Сент-Ив! - воскликнула она. - Никогда. Ни одной ми-
нуты. Все это слишком печально. Видеть джентльмена...
- В шутовском наряде и к тому же с протянутой рукой, точно нищего? -
перебил я ее.
- Видеть джентльмена в беде, который переносит ее с таким досто-
инством, - возразила Флора.
- И неужто вы не понимаете, мой прелестный неприятель, - сказал я, -
что даже если все так и было, как вы говорите, даже если вы находили,
что шутовской наряд мне к лицу, ради меня самого, ради моей отчизны и
ради вашей доброты я только еще сильней хочу, чтобы вы наконец увидели
того, кому так облегчили существование, в том обличье, какое ему пред-
назначено богом! Чтобы вы могли вспомнить его не только в ярко-желтой
хламиде и три дня небритым!
- Вы придаете чересчур большое значение одежде, - заметила Флора. -
Для меня же это не так важно.
- А для меня, боюсь, это очень важно, - сказал я. - Но не судите меня
слишком строго. Ведь я пекусь лишь о том, чтобы было чем вспомнить чело-
века. У меня у самого их много, этих бесценных памяток, милых сердцу по-
дарков, и, пока я жив, пока мне не изменила память, я с ними не расста-
нусь. Немало воспоминаний храню я и о великих делах и о высоких доброде-
телях - о милосердии, сострадании, вере. Но иной раз нельзя забывать и о
мелочах. Помните ли вы, мисс Флора, тот день, когда я увидел вас впер-
вые, день, когда задувал сильный восточный ветер? Сказать вам, какое на
вас было тогда платье, мисс Флора?
К этому времени мы оба уже поднялись, и она взялась за ручку двери,
собираясь уйти. Быть может, сознание, что она уходит, придало мне храб-
рости воспользоваться этими последними минутами, а это, в свою очередь,
помогло ей ускользнуть.
- Право же, вы слишком романтичны! - со смехом сказала она, и на этом
солнце мое закатилось, очаровательница моя исчезла, и я вновь остался в
полутьме в обществе наседок.
ГЛАВА IX
ВТРОЕМ ХОРОШО, А ЧЕТВЕРТЫЙ УЖЕ ЛИШНИЙ
Остаток дня я спал в углу курятника на шали Флоры и проснулся лишь
оттого, что в глаза мне ударил свет; я вскочил, едва не задохнувшись
(ибо в эту минуту мне, разумеется, привиделось, что я все еще спускаюсь
с крепостных стен), и увидел, что надо мною склонился Рональд с фонарем
в руке. Оказалось, что уже за полночь, что проспал я чуть не шестнадцать
часов, что Флора уже загнала кур в курятник, а я и не слыхал, как она
входила. Невольно я спросил себя: наклонилась ли она надо мною, когда я
спал, взглянула ли на меня? Мои высоконравственные соседки спали непро-
будным сном; приободренный мыслью о предстоящем ужине, я насмешливо по-
желал им доброй ночи, вышел в сопровождении Рональда в сад и был бесшум-
но введен в спальню на первом этаже. Там меня ждали мыло, вода, бритва,
застенчиво предложенная мне юным хозяином, который сам пока еще в этом
предмете не нуждался, и новое платье. Какая это была восхитительная,
хоть и несколько ребяческая радость - вновь побриться самому, не полага-
ясь на тюремного цирюльника! Волосы мои сильно отросли, но у меня хвати-
ло благоразумия не пробовать остричься собственноручно. От природы они у
меня вьются, и я, право же, не находил, чтобы прическа эта меня слишком
уродовала. Платье оказалось почти так хорошо, как я надеялся. Жилет из
тончайшей шерсти был очень мил, панталоны - отличного кашемира, и сюртук
сидел превосходно. Когда я облачился во все это и глянул на себя в зер-
кало, я поневоле послал своему изображению воздушный поцелуй.
- Дорогой мой, - сказал я Рональду, - а духов у вас нет?
- Господи помилуй, конечно, нет! - воскликнул тот. - Зачем они вам
понадобились?
- Самонужнейшая штука в походе, - отвечал я. - Ну ничего, обойдемся.
Теперь с теми же предосторожностями, стараясь не производить ни ма-
лейшего шума, меня ввели в маленькую столовую с эркером. Ставни были
закрыты, фитиль в лампе опасливо приспущен. Красавица Флора поздорова-
лась со мною шепотом, и, когда меня усадили за стол, оба продолжали соб-
людать такие предосторожности, которые показались бы чрезмерными, даже
если бы мы находились в Ухе Диониса [14].
- Она спит вон там, - пояснил Рональд, указывая в потолок, и при мыс-
ли, что я нахожусь в такой близости от места, где покоится золотой лор-
нет, даже и я ощутил некоторое смятение.
Милый юноша привез из города пирог с мясом, и мне отрадно было уви-
деть рядом с, ним, графин поистине великолепного портвейна. Пока я ужи-
нал, Рональд занимал меня рассказами о городских новостях: там, разуме-
ется, только и разговору было, что о нашем побеге - ежечасно во все сто-
роны рассылали солдат и верховых гонцов, но, согласно самым последним
сведениям, никто из беглецов пойман не был. Поступок наш в Эдинбурге
оценили очень высоко; отвага пришлась всем по вкусу, и многие открыто
сожалели, что надежда на спасение у нас все-таки ничтожна. Оказалось,
что со скалы упал Сомбреф, крестьянин, один из тех, кто спал под другим
навесом; таким образом, я мог быть уверен, что всем моим товарищам по
команде удалось уйти и под нашим навесом не осталось ни души.
Незаметно для нас самих мы заговорили о другом. Никакими словами не
передать удовольствия, которое я испытывал, сидя за одним столом с Фло-
рой: я был на свободе, одет, как пристало джентльмену, находчив и остро-
умен, как всегда, когда бывал в ударе. Оба эти качества были мне сейчас
особенно необходимы, ибо приходилось играть одновременно две весьма нес-
хожие роли: Рональду следовало по-прежнему видеть во мне веселого и бес-
печного солдата, Флоре же в моих словах и во всем поведении должен был
слышаться уже знакомый ей голос глубокой и чувствительной натуры. Быва-
ют, право, счастливые дни, когда всякое дело у человека спорится, когда
его ум, пищеварение, возлюбленная - все словно бы сговорились побаловать
его, и даже погода старается ему угодить. Скажу лишь, что в этот вечер я
превзошел самого себя и мне удалось доставить истинное удовольствие хо-
зяевам дома. Мало-помалу они забыли о своих страхах, а я об осторожнос-
ти; нас вернула на грешную землю катастрофа, которую совсем нетрудно бы-
ло предвидеть, но от этого она поразила нас ничуть не меньше.
Я налил всем вина.
- Позвольте мне предложить тост, - сказал я вполголоса, - вернее, три
тоста, но все они так переплетены друг с другом, что разделить их невоз-
можно. Прежде всего я хочу выпить за здоровье храброго, а тем самым и
великодушного неприятеля. Он встретил безоружного и беспомощного бегле-
ца. Он, точно лев, презрел столь легкую победу и, вместо того, чтобы без
труда доказать свою доблесть, предпочел обрести друга. Вслед за этим я
хотел бы, чтобы вы выпили за самого прекрасного, самого деликатного нед-
руга - за ту, что заметила узника в темнице и своим бесценным сострада-
нием вселила в него бодрость; я знаю, всеми ее поступками с того часу
руководило милосердие, и я могу лишь молиться (надеяться не смею!), что-
бы она и впредь не оставила меня своими милостями. И еще я хотел бы
впервые и, должно быть, в последний раз выпить за того, боюсь, вернее
надо сказать, - за воспоминание о том, кто сражался не всегда бесславно
против ваших соотечественников, но пришел сюда уже побежденный, чтобы
вновь быть побежденным дружеской рукой одного из вас и незабываемыми
очами другой.
Быть может, в иные минуты я слишком возвышал голос, а быть может, Ро-
нальд, который за гостеприимством забыл обо всем на свете, слишком раз-
машисто, со звоном поставил на стол свой бокал. Но так или иначе, едва я
успел закончить свою заздравную речь, как мы услышали глухой удар в ком-
нате над нами, словно некое весьма грузное тело свалилось с постели на
пол. В жизни еще не доводилось мне видеть такого неописуемого ужаса, ка-
кой выразился на лицах моих хозяев! Было предложено поскорей вывести ме-
ня в сад либо спрятать под набитый конским волосом диван, стоящий у сте-
ны. Но приближающиеся шаги явственно сказали нам, что исполнить первый
план мы уже не успеем, второй же я с негодованием отверг.
- Милые мои друзья, - сказал я, - предпочитаю умереть, нежели поста-
вить себя в смешное положение.
Едва слова эти слетели с моих губ, как дверь растворилась, и на поро-
ге встала моя незабвенная приятельница с золотым - лорнетом. В одной ру-
ке тетушка держала подсвечник с зажженной свечой, в другой, твердостью
не уступавшей руке драгуна, - громаднейший пистолет. Тетушка куталась в
