шаль, из-под которой выглядывала белоснежная ночная рубашка, а голову ее
венчал весьма внушительный ночной чепец. Так явилась она пред нами; пос-
тавила свечу, положила пистолет, видимо, заключив, что в них более нет
необходимости, молча оглядела комнату - но молчание это было красноречи-
вей самых гневных слов - и, оборотясь ко мне с неким подобием поклона,
произнесла дрожащим от негодования голосом:
- С кем имею честь?
- Счастлив вас видеть, сударыня, - отвечал я. - Объяснять все в под-
робностях было бы слишком долго. И хотя встреча наша мне чрезвычайно
приятна, но, признаться, я к ней сейчас никак не подготовлен. Я уве-
рен... - Но тут я понял, что ни в чем я не уверен, и начал сначала: - Я
весьма польщен... - И опять же понял, что нисколько я не польщен, а от-
чаянно сконфужен. И тогда я смело отдался на ее милость: - Сударыня, я
буду с вами совершенно откровенен. Вы уже доказали свое милосердие и
сострадание к французским пленникам. Я один из них. И если бы наружность
моя так сильно не изменилась, вы, верно, признали бы во мне того "ориги-
нала", который имел счастье не однажды вызывать у вас улыбку.
По-прежнему глядя на меня в лорнет, она сердито хмыкнула и обороти-
лась к племяннице.
- Флора, - сказала она, - как он сюда попал?
Обвиняемые пытались было что-то пролепетать в объяснение, но вскорос-
ти беспомощно умолкли.
- Уж с теткой-то могли бы быть пооткровеннее, - презрительно фыркнула
она.
- Сударыня, - вмешался я, - они так и хотели сделать. Это я виноват,
что вы ничего не узнали сразу. Но я умолял не нарушать ваш сон и подож-
дать до утра, когда вам представили бы меня по всем правилам приличия.
Старая дама взглянула на меня с нескрываемым недоверием, и в ответ на
этот взгляд я не нашел ничего лучшего, как отвесить глубокий и, надеюсь,
изящный поклон.
- Военнопленные французы очень хороши на своем месте, - заявила она,
- но я не нахожу, что им место у меня в гостиной.
- Сударыня, - сказал я, - надеюсь, вы не сочтете это за обиду, но,
если не считать Эдинбургского замка, нет, пожалуй, другого места, откуда
я с большей радостью готов был бы исчезнуть.
Тут, к моему облегчению, я заметил на ее суровом лице проблеск улыб-
ки, который она, немедля погасила.
- Ну-с, так как же вас величать, если не секрет?
- Виконт Энн де Сент-Ив к вашим услугам, - отвечал я.
- Мы люди простые, мусью виконт, так что, боюсь, вы оказываете нам
чересчур уж большую честь.
- Почтеннейшая сударыня, - сказал я, - станем же хоть на минуту
серьезны. Что мне было делать? Куда идти? И можно ли гневаться на этих
добросердечных детей за то, что они пожалели горемыку? Ваш покорный слу-
га вовсе не такой головорез, чтобы на него стоило ополчаться со столь
внушительным пистолетом и (тут я улыбнулся) подсвечником. Я всего лишь
молодой дворянин, гонимый злой судьбою; меня травят, как дикого зверя, и
мне нужно только одно: спастись от преследователей. Я знаю вашу натуру,
я читаю по вашему лицу... - При этих дерзких словах сердце мое затрепе-
тало. - В этот самый день, быть может, в этот самый час во Франции то-
мятся несчастные пленники-англичане. Быть может, в этот час они, как и
я, преклоняют колени, и берут руку той, которая может укрыть их и помочь
им, и, как я, прижимают эту руку к губам...
- Ну-ну! - вскричала старая дама, отмахиваясь от меня. - Ведите себя
прилично, не забывайтесь! Видано ли что-нибудь подобное? Но, дорогие
мои, что же нам с ним делать?
- Выпроводите его, сударыня! - сказал я. - Выпроводите этого дерзкого
наглеца, да поскорей! И если это возможно, если ваше доброе сердце поз-
воляет вам это, помогите ему хоть немного в начале его долгого и многот-
рудного пути.
- А что это за пирог? - вдруг сварливо осведомилась она. - Откуда пи-
рог. Флора?
Мои злополучные и, я бы сказал, павшие духом сообщники как в рот воды
набрали.
- А портвейн этот мой? - продолжала она. - Каково! Даст мне кто-ни-
будь наконец глоток моего собственного портвейна?
Я поспешил налить ей.
Она посмотрела на меня поверх бокала странным взглядом.
- Надеюсь, он вам пришелся по вкусу? - спросила она.
- Более того, вино просто редкостное, - отвечал я.
- То-то, это еще из запасов моего батюшки, - сказала она. - Мало кто
знал толк в портвейне лучше моего батюшки, упокой господи его душу! - И
с устрашающей решимостью в лице она опустилась на стул. - Итак, надумали
ли вы, куда направиться?
- Да ведь я вовсе не какой-нибудь бродяга без роду без племени, нап-
расно вы так думаете, - сказал я и, следуя примеру почтенной дамы, тоже
сел. - У меня есть друзья, только мне надобно до них добраться, так что
я хочу одного: покинуть Шотландию; деньги на дорогу у меня есть.
И я достал пачку ассигнаций.
- Английские деньги? - сказала она. - В Шотландии их не очень-то жа-
луют. Вам, видно, их дал какой-нибудь дурень англичанин. Сколько у вас
тут?
- Бог свидетель, я и не подумал сосчитать! - воскликнул я. - Но эту
ошибку легко исправить.
И я пересчитал деньги - десять кредиток по десяти фунтов каждая, все
с подписью Абрахама Ньюлендса, и еще пять чеков на пять гиней каждый от
разных провинциальных банкиров.
- Сто двадцать пять фунтов и пять шиллингов! - воскликнула старая да-
ма. - И вы носите при себе такие деньги и даже не потрудились их сосчи-
тать! Ежели вы не вор, то, согласитесь сами, весьма схожи с вором!
- И однако, сударыня, эти деньги - моя законная собственность, - ска-
зал я.
Она взяла одну бумажку и, поднявши, спросила:
- А не может ли случиться, что эти бумажки наведут на след их вла-
дельца?
- Полагаю, что нет, - отвечал я. - А даже если бы и так, не беда. Со
свойственной вам прозорливостью вы угадали. Мне дал эти деньги англича-
нин. Они попали ко мне через его поверенного; англичанин же сей - мой
двоюродный дед граф де Керуаль де Сент-Ив, вероятно, самый богатый фран-
цузский эмигрант в Лондоне.
- Мне остается только поверить вам на слово, - сказала она.
- Надеюсь, сударыня, что именно так вы и поступите, - отвечал я.
- Что ж, в таком случае делу можно помочь. Я обменяю вам по курсу
один чек в пять гиней на серебро и шотландские ассигнации - этого вам
хватит до английской границы. А уж как перейдете границу, мусью виконт,
придется вам положиться на самого себя.
Я вежливо усомнился, достанет ли этих денег на столь длительное путе-
шествие.
- Но вы ж меня не дослушали, - возразила она. - Если вы не фат, не
неженка и не погнушаетесь обществом двух гуртовщиков, сдается мне, я
придумала как раз то, что надобно. И да простит мне господь, ежели на
старости лет я изменяю отечеству! На ферме у нашего пастуха остановились
двое гуртовщиков, а завтра они погонят стадо в Англию, выйдут, наверно,
чуть свет. Так вот, по-моему, вам лучше всего проделать этот путь в об-
ществе молодых бычков, - заключила она.
- Помилуйте, да неужто вы считаете меня за неженку! - воскликнул я. -
Ведь я старый наполеоновский солдат! Но, дражайшая сударыня, куда это
меня приведет? И чем мне поможет общество сих почтенных людей?
- Дражайший сэр, - ответствовала она, - вы сами не понимаете, сколь
опасно ваше положение, так что уж извольте слушаться тех, кому видней.
Ручаюсь, что вы и слыхом не слыхали про гуртовщиков и про гуртовые доро-
ги, а я вовсе не намерена сидеть тут всю ночь напролет и просвещать вас.
Довольно того, что я берусь все устроить - позор на мою седую голову! И
именно этим путем вы отправитесь. Рональд, - продолжала она, - беги к
пастухам, разбуди их и втолкуй Симу, чтоб нипочем не уходил, покуда не
повидается со мной.
Рональд явно рад был покинуть общество своей тетушки и с такой молча-
ливой поспешностью вышел из комнаты и из дома, словно не ее же поручение
выполнял, а спасался от нее бегством. Меж тем старая дама поворотилась к
племяннице.
- Хотела бы я знать, куда мы его денем на ночь! - воскликнула она.
- Мы с Рональдом думали поместить его в курятнике, - отвечала Флора,
покраснев до ушей.
- Ничего подобного я не допущу, - возразила тетка. - Курятник, вон
что выдумали! Если уж он наш гость, не годится ему спать в курятниках.
Самая подходящая комната - твоя, ежели только он согласится ее занять,
ведь ты и приготовить-то ее толком не успеешь. Ну, а сама ляжешь у меня
в спальне.
Я невольно восхитился предусмотрительностью и тактом старой вдовы, и,
разумеется, неуместно мне было ей перечить. Не успел я и глазом морг-
нуть, как уже остался один на один с унылым подсвечником - общество не
из приятных! - и наполовину с радостью, наполовину с досадой разглядывал
нагар на свече. Бегство мое удалось: властная, уверенная в себе хозяйка
дома, которая взялась все уладить, внушала мне полнейшее доверие, и я
уже воображал, как подкатываю к дверям дядюшки. Но - увы! - сердечные
мои дела оставляли желать лучшего. Я видел Флору наедине и разговаривал
с нею; я держался смело до дерзости и принят был благосклонно. Я любо-
вался ею, когда щеки ее заливал нежнейший румянец, радовался откровенной
доброте, что светилась в ее взоре, обращенном ко мне, - и вдруг на сце-
ну, словно предвестник страшного суда, выходит грозное видение в нелепом
чепце и с огромнейшим пистолетом и в мгновение ока разлучает меня с моей
возлюбленной! Благодарность и восхищение спорили в душе моей с вполне
естественной жгучею досадой. Тайное и дерзкое вторжение мое в ее дом не
могло не вызвать самых дурных подозрений. Но старуха повела себя превос-
ходно. Ее великодушие оказалось столь же несомненным, как и мужество, и
я опасался, что проницательность ее нисколько им не уступит. Мисс Флоре,
разумеется, приходилось выдерживать зоркие теткины взгляды, и, разумеет-
ся, она была встревожена. Короче говоря, мне оставалось только одно:
воспользоваться мягкой постелью, попытаться поскорее уснуть и пораньше
подняться в надежде, что утром мне больше посчастливится. Сказать так
много и, однако, так и не договорить, уйти бог весть куда, даже не прос-
тясь по-настоящему, - нет, это было выше моих сил!
Я уверен, что благожелательная ведьма сия всю ночь не сомкнула глаз,
чтобы в нужную минуту помешать моим замыслам. Задолго до рассвета она со
свечой в руке уже стояла у моей постели, разбудила меня, положила передо
мною какую-то мерзкую, грубую одежду, а мое платье велела свернуть в
узел, ибо оно никак не годилось для предстоящего путешествия. С горечью
и неохотой я облачился в деревенское платье домотканой материи, жесткой,
как дерюга, изяществом покроя напоминающее саван, и, выйдя из спальни,
обнаружил, что мой грозный цербер уже состряпал мне обильный завтрак.
Она села во главе стола, налила себе чаю и все время, пока я ел, занима-
ла меня разговором, полным здравого смысла и начисто лишенным обаяния.
Сколько раз я сожалел, что это она сидит со мною за столом! Сколько раз
проклинал тетушку, сравнивая ее с очаровательной племянницей! Но если
хозяйка моя была отнюдь не красавица, зато она не пожалела хлопот, чтобы
мне помочь. Она уже переговорила с моими будущими спутниками, и план,
предложенный ею, показался мне на редкость разумным. Я должен был выда-
вать себя за молодого англичанина, который сбежал от полиции; в Шотлан-
дии выдан ордер на мой арест, и мне надобно как можно скорее тайком пе-
рейти границу.
- Я отозвалась о вас наилучшим образом, - сказала она, - и, надеюсь,
вы меня не подведете. Я сказала им, что вы провинились только в том, что
влезли в долги, и за это, ежели я верно выражаюсь, вас засадили в яму.
- Дай бог, сударыня, чтобы выражение это оказалось неверным, - сказал
я. - Я не из тех, кого легко напугать, но, согласитесь, в обычае и в са-
мих этих словах есть нечто варварское, средневековое, отчего несчастный
чужестранец вполне может утратить душевное равновесие.
