чтобы с ними рассчитаться. Они не могли предъявить мне ни единой претен-
зии, кроме той, о которой и сами не ведали, - что я беглец. Хуже всего в
моем фальшивом положении было то, что, прежде чем отблагодарить кого-ни-
будь, мне всякий раз надобно было как следует подумать. Приходилось пом-
нить, что не годится оставлять на своем пути ни недовольных, ни слишком
благодарных. Но во всей этой истории с самого начала было столько шуму и
треску, а пятый акт, где были и выстрелы, и примирение отца с дочерью, и
похищение почтовой лошади, так отзывался мелодрамой, что сохранить это в
тайне не было никакой надежды. Конечно же, будет теперь судить и рядить
об этом на кухне прислуга всех гостиниц и постоялых дворов на тридцать
миль вокруг по меньшей мере добрых полгода. А потому мне оставалось
только отблагодарить всех так, чтобы благодарность моя вызвала как можно
меньше толков, - достаточно щедро, чтобы никто не ворчал, и достаточно
скромно, чтобы никто не стал хвастать: Решение мое было скорое, но не-
достаточно мудрое. Один из молодцов плюнул на свои чаевые, как он выра-
зился, "на счастье"; другой, вдруг обнаружив нежданное благочестие, стал
пылко просить господа одарить, меня своею милостью. Я понял, что вот-вот
начнутся шумные изъявления благодарности, и вознамерился как можно ско-
рее унести ноги. Приказав моему форейтору и Роули быть готовыми в путь,
я поднялся на веранду и со шляпой в руке предстал перед мистером Гринс-
ливзом и архидиаконом.
- Надеюсь, вы меня извините, - начал я, - мне совестно нарушать при-
ятные излияния родственных чувств, которым я в некотором роде имел честь
способствовать.
И тут разразилась буря.
- В некотором роде! В некотором роде, сэр! - воскликнул папенька. -
Да что это вы такое говорите, мистер Сент-Ив! Ежели я получил назад мою
голубку, ежели ее в целости-сохранности вырвали из лап этого мерзкого
негодяя, я уж знаю, кого благодарить! Вашу руку, сэр, я по уши у вас в
долгу! Хоть вы и француз, но, ейбогу, вы хорошей породы. И, ей-богу,
сэр, ничего для вас не пожалею, просите, что хотите, хоть бы и руку Дол-
ли!
Все это он пророкотал громовым басом, весьма неожиданным в столь кро-
хотном человечке. И каждое его слово доносилось и до слуг, которые вслед
за господами высыпали из дому и толпились теперь вокруг нас на веранде,
и до Роули и пятерых форейторов, стоявших внизу, на посыпанной гравием
подъездной дороге. Чувства, выраженные отцом, были всем понятны, и ка-
кой-то осел, которого не иначе как бес попутал, предложил трижды прокри-
чать "ура" в мою честь, что и было тотчас же с охотою исполнено. Услы-
шать, как имя твое отдается в Уэстморлендских горах, среди приветствен-
ных кликов, наверно, даже лестно, но в ту минуту, когда (как я полагал)
полицейские афишки уже неслись вслед за мною со скоростью ста миль в
день, это было совсем некстати.
Мало того. Воздать мне хвалу пожелал и архидиакон, и ему понадобилось
всенепременно угостить меня вестиндским хересом, так что он повел нас в
превосходную просторную библиотеку и там представил своей высокородной
супруге. Покуда мы сидели в библиотеке за хересом, на веранде всех обно-
сили элем. Наконец, речи были произнесены, мы обменялись рукопожатиями,
малютка по настоянию папеньки подарила мне на прощание поцелуй, и все
общество вышло на веранду проводить меня, и, пока моя карета не скрылась
у них из глаз, все махали платками и шляпами и громогласно желали мне
доброго пути, а во всех окрестных горах им усердно откликалось эхо.
Мне же горы твердили другое: "Глупец, ну и натворил же ты дел?"
- Выходит, они разузнали ваше имя, мистер Энн, - сказал Роули. -
Только уж на этот раз я не виноват.
- Это одна из тех случайностей, которые невозможно предвидеть, - от-
вечал я с достоинством, которого вовсе не ощущал. - Кто-то из них меня
узнал.
- Кто же это, мистер Энн? - спросил негодник.
- Бессмысленный вопрос. Какая разница кто? - отвечал я.
- И впрямь, не все ли равно! - воскликнул Роули. - Я говорю, мистер
Энн, сэр, ну и каша заварилась, а? Вот уж, как говорится, дали маху,
правда?
- Я перестаю тебя понимать, Роули.
- Да я просто хотел спросить, что же нам теперь делать вот с ним. - И
Роули кивнул на форейтора, который маячил перед нами и в такт идущей
рысью лошади то приподнимался на стременах (и тогда видны были заплаты
на штанах), то снова опускался. - Нынче поутру, когда вы на его глазах
садились в карету, вы звались мистер Рейморни... помните, сэр, я все
время исправно вас так величал... а теперь опять сели в карету и уже зо-
ветесь мистер Сент-Ив, а когда станете выходить из кареты, у вас, может,
будет еще какое новое имя? Вот что меня заботит, сэр. Коли вы меня спро-
сите, так, по-моему, стратегия у нас сейчас самая никудышная.
- Parrrbleu! [52]. Оставишь ты меня наконец в покое! - не выдержал я.
- Мне надобно поразмыслить. А ты никак не возьмешь в толк, что твоя ду-
рацкая трескотня мне докучает.
- Прошу прощения, мистер Энн, - сказал он и тут же прибавил: - А
французским вы сейчас не желаете заняться, мистер Энн?
- Мне не до французского! Поиграй-ка на своем флажолете.
Нечистая совесть и в самом деле обращает всех нас в трусов! Я так был
удручен своим необдуманным поведением нынче утром, что прятал глаза от
своего мальчишки-слуги, и даже в его безобидном дуденье мне чудилась
насмешка.
Я взял иголку с ниткой, снял плащ и по солдатской привычке сам при-
нялся его чинить. Нет занятия лучше, когда требуется поразмыслить, особ-
ливо же в трудных обстоятельствах, и за шитьем я и вправду мало-помалу
обрел ясность мыслей. Прежде всего надобно немедля избавиться от малино-
вой кареты. Продать ее на следующей же станции, сколько бы за нее ни да-
ли. После этого мы с Роули выйдем на дорогу и немалое время вынуждены
будем шагать на своих на двоих, а потом, уже под новыми именами, сядем в
дилижанс, направляющийся в Эдинбург! Столько хлопот и трудов, такой ог-
ромный риск, такие расходы, такая потеря времени - и все оттого, что не
удержался и сболтнул лишнее малютке в голубом!
ГЛАВА XXIV
ХОЗЯИН ГОСТИНИЦЫ В КЕРКБИ-ЛОНСДЕИЛЕ
До этого времени мне ясно было, как нам следует себя вести, и этот
дорогой моему сердцу замысел мне отчасти удалось исполнить. Мы с Роули
выходим из малиновой кареты, два безупречно одетых оживленных молодых
человека с блестящими глазами, два молодца из хорошего, хоть и не слиш-
ком знатного дома, которые заняты только своими собственными делами и
разговаривают единственно друг с другом, да к тому же наилюбезнейшим и
наиучтивейшим образом. Сквозь небольшую толпу, собравшуюся у дверей, мы
проходим рассеянно-озабоченные, как и подобает хорошо воспитанным людям,
сохраняя на лучший английский манер необидное для окружающих высокоме-
рие, и скрываемся в доме, провожаемые восхищенными и завистливыми взгля-
дами, - образец идеального господина и столь же идеального слуги. И ког-
да мы подъехали к гостинице в Керкби-Лонсдейле, мне трудно было прими-
риться с мыслью, что сцена эта будет разыграна в последний раз. Увы!
Знал бы я, как неудачно она окончится!
Я неблагоразумно щедро рассчитался с форейторами чужой четверни. И
вот предо мною с протянутой рукой предстал мой собственный форейтор, тот
самый, в заплатанных штанах, - глаза его горели алчностью. Он явно
предвкушал, что уж ему-то я отвалю pourboire [53] целое состояние. При-
нимая во внимание все наши марши и контрмарши, стычку с мистером Белами,
когда в ход пошло огнестрельное оружие, и пример глупейшей расточи-
тельности, который я показал, расплачиваясь с другими форейторами, мне и
вправду следовало бы одарить его по-царски. Но чаевые - дело тонкое,
особливо для чужеземца: дашь чуть меньше - и прослывешь скупцом, а дашь
чуть больше - и уже попахивает подкупом за молчание. Все еще под впечат-
лением сцены во дворе у архидиакона и ликуя при мысли, что вот сейчас
наконец-то разделаюсь с малиновой каретой, грозящей столькими опасностя-
ми, я положил в руку форейтора пять гиней, но это лишь разожгло его ап-
петит.
- Что это вы, сэр, неужто хотите отделаться от меня эдакой малостью?
Ведь я, небось, видал, как в вас стреляли! - вскричал он.
Прибавить ему было невозможно, поступи я так, я тут же стану в Керк-
би-Лонсдейле притчей во языцех, а потому я твердо, но с улыбкой поглядел
ему прямо в глаза и сказал тоном, не допускающим возражений:
- Ежели тебе эта малость не по вкусу, верни ее мне.
С быстротой фокусника он засунул деньги в карман и, как истый сын
лондонских задворок, с места в карьер принялся поливать меня грязью.
- Ладно, будь по-вашему, мистер Рейморни... То бишь, мистер Сент-Ив,
или как там еще вы прозываетесь. Видали такую чертовщину? - воззвал он к
конюхам. - Вот уж впрямь чертовщина, по-другому и не скажешь. Взялся я
его возить, а он, треклятый сукин сын, как желает, так себя и прозывает,
а на поверку выходит, он чертов мусью. Цельный день я его катал
взад-вперед, и девиц увозили, и из пистолетов палили, и херес распивали
и эль. И чего же он мне дает за все мои труды? Да чтоб ему, такому-сяко-
му-разэтакому...
И он стал выражаться так забористо, что я не осмеливаюсь воспроизвес-
ти здесь его художества.
Тут я заметил, что Роули весь дрожит от ярости, еще минута - и он
окончательно поставит меня в смешное и дурацкое положение: схватится с
форейтором врукопашную.
- Роули! - с упреком воскликнул я.
Строго говоря, мне следовало назвать его Гэммоном, но в эту минуту
всем было не до того, и, надеюсь, промах мой никем не был замечен. В тот
же миг я перехватил взгляд почтмейстера. Был он высок, тощ, лицо имел
желчное и неприветливое; сразу видно, палец в рот не клади, человек сме-
калистый. Он тот же час приметил, что я в затруднении, не мешкая высту-
пил из толпы, вмиг прогнал форейтора и уже снова был подле меня.
- Обед прикажете подать прямо в номер, сэр? Будет исполнено. Джон, в
номер четвертый! Какое изволите заказать вино? Будет исполнено, сэр.
Свежую упряжку, сэр? Нет, сэр? Как вам будет угодно.
Каждую фразу он сопровождал чем-то вроде поклона и каждой предпосылал
нечто вроде улыбки, без чего я отлично мог бы обойтись. Любезность его
не была искренней, прикрываясь ею, он недоверчиво меня изучал - он, ко-
нечно же, взял на заметку и сцену, разыгравшуюся у его крыльца, и беспо-
рядочные выкрики форейтора, и когда меня наконец ввели в мой номер, я со
страхом подумал, что неприятностей не миновать. Я чуть было не решил от-
казаться от своего намерения. Но, сказать по правде, теперь, когда имя
мое стало всеобщим достоянием, страх мой перед почтовым дилижансом, ко-
торый вез афишки, вырос безмерно, и я чувствовал, что мне кусок в горло
не пойдет, пока я не избавлюсь от малиновой кареты.
И вот, кое-как отобедав, я велел коридорному передать мой поклон со-
держателю гостиницы и просить его выпить со мною стаканчик. Он явился:
мы обменялись положенными любезностями, и я приступил к делу.
- Кстати, - сказал я, - нынче поутру у нас в дороге произошла стычка.
Вы, я полагаю, уже слыхали о ней?
Он кивнул.
- Мне не повезло: пуля угодила прямиком в стенку моей кареты, - про-
должал я. - И, сами понимаете, она мне теперь без надобности. Не найдет-
ся ли у вас на нее охотника?
- Оно, конечно, - отвечал хозяин гостиницы, - я сейчас ее оглядел,
карета ваша почитай что вовсе погублена. Известное дело, никому не по
вкусу, ежели экипаж продырявлен пулей.
- Слишком попахивает "Лесным романом"? - подсказал я, вспомнив мою
давешнюю малютку, которая, без сомнения, зачитывалась сочинениями миссис
Радклиф.
- Вот это верно, - сказал он. - Может, они правы, а может, и нет, не
мне судить. Но вообще-то оно понятно: приличным людям сам бог велел же-
лать, чтобы и вещи у них выглядели прилично; дырки от пуль, лужи крови,
