господа с вымышленными именами - это им все без надобности.
Я поднял стакан вина и поглядел его на свет - пускай хозяин видит,
что рука моя не дрожит.
- Да, - согласился я, - наверно, вы правы.
- У вас, конечно, имеются бумаги, какое-нибудь свидетельство, что ка-
рета эта ваша? - спросил хозяин гостиницы.
- Вот счет с печатью и подписью, - отвечал я и перебросил ему через
стол бумагу.
- И это все? - спросил он, взглянув на счет.
- Довольно и этого, - сказал я. - Здесь сказано, где я купил вещь и
сколько за нее заплатил.
- Право, не знаю, - сказал хозяин. - Обыкновенно требуется бумага,
удостоверяющая личность.
- Личность кареты? - удивился я.
- Нет, зачем же: вашу личность, - отвечал он.
- Вы забываетесь, любезный, - сказал я. - Документы, устанавливающие
мое право на поместье, хранятся вот в этой кожаной сумке, но неужто вы
думаете, что я позволю вам их смотреть?
- Видите ли, эта ваша бумага подтверждает, что некий мистер Рейморни
заплатил за некий экипаж семьдесят фунтов, - сказал хозяин. - Что же,
прекрасно! Ну, а кто мне докажет, что вы и есть мистер Рейморни?
- Почтеннейший! - воскликнул я.
- К вашим услугам, - сказал он. - Всей душой. Это дела не меняет. Я,
может, и почтеннейший, а может, и навязчивый и дерзкий, ежели вам так
желательно... ну, а вы-то кто? Я слыхал, что у вас два имени; слыхал,
что вы похищаете молодых девиц и что вас приветствуют как француза, это
ли не диво? И повторяю, покажу хоть под присягой: когда форейтор давеча
принялся про вас всякое рассказывать, у вас прямо поджилки тряслись. Ко-
ротко сказать, сэр, может, вы и порядочный господин, да я-то слишком ма-
ло вас знаю, а потому желаю поглядеть ваш документ, а не то пожалуйте к
судье. Так что выбирайте: со мной вам объясняться невместно, так уж
судья-то вам, надо полагать, ровня.
- Л-лю-безный, - произнес я, заикаясь; я с трудом обрел дар речи, но
еще не пришел в себя. - Ваши требования весьма странны и грубы. Что же,
у вас в Уэстморленде это в обычае - оскорблять благородных людей?
- Смотря кого, - отвечал он. - Ежели есть подозрение, что человек -
шпион, так в обычае, и обычай этот не так уж и плох. Э, - нет! - крикнул
он, заметив, что у меня дернулась рука. - Обе руки на стол, господин хо-
роший! Мне дырки от пуль в стенках без надобности.
- Право, сэр, вы ко мне на редкость несправедливы! - сказал я, уже
вполне овладев собой. - Вы же видите, я само спокойствие; надеюсь, вы не
примете за обиду, ежели я налью себе еще вина?
Я занял эту позицию просто из отчаяния. У меня не было никакого пла-
на, никаких Надежд. Я собирался потянуть еще немного и сдаться, ничего
другого мне не оставалось. Но уж торопиться-то я, во всяком случае, не
желал.
- Так, стало быть, вы не согласны? - спросил он.
- Вы имеете в виду ваше деликатное предложение? - отозвался я. - Ста-
ло быть, как вы изволили выразиться, почтеннейший, я не согласен. Разу-
меется, я не стану показывать вам свои бумаги, и, разумеется, я не желаю
вставать из-за стола и плестись к вашим судьям. Я слишком дорожу своим
пищеварением и слишком мало интересуюсь мировыми судьями.
Он перегнулся через стол, поглядел на меня в упор и протянул руку к
шнуру от звонка.
- Послушайте, приятель, - заявил он, - видите этот шнур? Так знайте
же, что внизу ждет мальчишка: только я дерну - и он по первому же звонку
побежит за полицейским.
- Вот как? - сказал я. - Что ж, о вкусах не спорят! Я не любитель
проводить время в обществе полицейских, но ежели вам вздумалось получить
такового в качестве десерта... - Тут я слегка пожал плечами. - Знаете, -
прибавил я, - это весьма забавно. Я человек светский и, уверяю вас, с
интересом слежу за тем, какой еще стороной повернется ко мне ваша в выс-
шей степени своеобычная натура.
Он по-прежнему молча изучал мое лицо, рука его по-прежнему сжимала
шнур, а глаза буквально впились в мои глаза. То была решающая минута.
Мне казалось, что под его взглядом лицо мое слиняло, выражение измени-
лось, улыбка (ибо вначале я улыбался) обернулась гримасой мученика, пы-
таемого на дыбе. Притом меня терзали сомнения. Человек ни в чем не по-
винный уже давно положил бы конец всем этим дерзостям, а раз я терплю, я
тем самым подписываю и скрепляю печатью свое признание; силам моим при-
шел конец.
- Вы не возражаете, ежели я засуну руки в карманы панталон? - спросил
я. - Прошу прощения, что я заговорил об этом, но всего минуту назад вы
изволили очень уж взволноваться.
Голос мой звучал не совсем так, как мне хотелось бы, но вполне снос-
но. Сам я слышал, как он дрожит, но содержатель гостиницы, по всей види-
мости, не мог этого заметить. Он отворотился и перевел дух, и можете не
сомневаться, что я мигом последовал его примеру.
- Что ж, вы по крайней мере не робкого десятка, а я таких люблю, -
сказал он. - Кто бы вы там ни были, а я обойдусь с вами по чести. Возьму
у вас карету за сто фунтов, и обед сюда же войдет.
- Как вы сказали? - воскликнул я, пораженный этой загадочной речью.
- Вы заплатите мне сто фунтов, - разъяснил он, - а я избавлю вас от
кареты. Это ведь лишь немногим больше, чем она стоит, - прибавил он, ух-
мыляясь, - и сами знаете, вам надо поскорей сбыть ее с рук.
Кажется, я уже давно так не веселился, как услыхав это наглое предло-
жение. Оно и вправду было на
редкость забавно, хотя ничуть не соблазнительно. Од-
нако же я крайне ему обрадовался, ибо оно давало мне
случай посмеяться. И уж посмеялся я всласть, покуда по
щекам у меня не потекли слезы; немного поуспокоясь,
я взглядывал в лицо своему собеседнику - и меня одо-
левал новый приступ смеха.
- Ай, шутник, да вы ж меня уморите! - воскликнул я наконец, утирая
слезы.
Содержатель гостиницы окончательно растерялся; он не знал, куда де-
вать глаза, что сказать; впервые он заподозрил, что принял меня не за
того.
- Вы, видать, любитель посмеяться, сэр, - вымолвил он наконец.
- О, да! Я известный оригинал, - отвечал я и снова расхохотался.
Вскорости, совсем переменив тон, он предложил мне двадцать фунтов; я
запросил двадцать пять, но кончил тем, что согласился на двадцать: по
правде сказать, я рад был получить за эту карету хоть что-нибудь и тор-
говался не ради денег, но единственно для того, чтобы любой ценой обес-
печить себе безопасное отступление. Ибо хотя военные действия и были
приостановлены, но в любую минуту могли начаться вновь: собеседник мой
все полон был подозрительности, я читал это в его хмуром взгляде, вновь
и вновь на меня устремлявшемся.
Наконец подозрения его вылились в слова.
- Ну ладно, - сказал он, - испытание вы выдержали лучше некуда, но
как хотите, а мне надобно исполнить свой долг.
Теперь мне только и оставалось, что взять его на испуг и хоть покура-
житься над ним напоследок, а там будь что будет!
- Подите прочь, - сказал я, вставая. - Это уже слишком. В своем ли вы
уме? - И словно бы тут же устыдившись такой вспышки, прибавил: - Я не
хуже всякого другого понимаю шутку, но вы совсем забылись. Пошлите-ка
мне моего слугу и счет.
Оставшись один, я сам подивился своей отчаянной выходке. Я его оскор-
бил, выгнал вон, вот теперь-то ему и кликнуть полицейского. Но по некое-
му прирожденному вероломству он невольно избегал прямых путей. И при
всей своей ловкости он на сей раз упустил отличную возможность просла-
виться. Мы с Роули взяли свой багаж и, туманно объяснив, что направляем-
ся "полюбоваться озерами" - какими и где мы пояснять не стали, - пешком
покинули дом моего любезного друга, и он нам не препятствовал, лишь,
опершись подбородком на руку, провожал нас угрюмым взором, все не зная,
не дал ли он маху.
Я полагаю, что с блеском вышел из трудного положения. Я был уличен,
изобличен, и мне предложено было поступить, как поступил бы всякий на
моем месте, но этот естественный и неизбежный, казалось бы, шаг был бы
для меня роковым. Однако я не потерял головы, выдержал характер и против
всякого ожидания снова вырвался на свободу - и вот шагаю по большой до-
роге. Случай этот послужил мне уроком никогда не отчаиваться и в то же
время помог уяснить, какая в моем положении требуется предусмотри-
тельность и сколь неверное, сложное, чреватое всяческими неожиданностями
предприятие - мой побег! Пример сей - когда жизнь моя висела на волоске
из-за сущего пустяка, из-за pourboire - наглядно показывал, сколько
опасностей подстерегает нас на каждом шагу. Хотя, строго говоря, самую
первую ошибку я совершил еще прежде: ежели бы я не позволил себе сверх
меры разоткровенничаться с малюткой Долли, не было бы и всех этих тре-
волнений в Керкби-Лонсдейлской гостинице. Я накрепко запомнил урок и
обещал себе не давать отныне волю чувствам. Какое мне, собственно, дело
до сломанных фаэтонов и до потерпевших крушение путешественников! У меня
и так хватает забот, и безопаснее всего проявлять чуточку больше вполне
естественного себялюбия и чуточку меньше неразумного добросердечия.
ГЛАВА XXV
Я ЗНАКОМЛЮСЬ С ВЕСЕЛЫМ СУМАСБРОДОМ
О следующих пятидесяти или шестидесяти лье рассказывать не стану. Чи-
тателю, верно, уже прискучили дорожные сцены, да и у меня нет причины с
удовольствием вспоминать эту часть пути. Мы с Роули больше занимались
тем, что старались запутать наши следы, но, как оказалось, отнюдь в этом
не преуспели, ибо кузен Ален без всякого труда проследил путь малиновой
кареты до Керкби-Лонсдейла, где хозяин гостиницы, должно быть, кусал се-
бе локти, узнав, кого он упустил, а потом - и до ворот почтовой конторы
в Эдинбурге. Судьба не благоволила мне, и зачем стану я рассказывать о
взятых нами предосторожностях, если они никого не обманули, и об утоми-
тельных ухищрениях, которые ни к чему не привели?
Мы въехали с Роули в Эдинбург на склоне дня, под волнующие звуки сто-
рожевой трубы и цоканье копыт по мостовой. Вот я и на поле битвы: в том
уголке земли, где сидел в плену, где совершил свои знаменитые подвиги,
откуда бежал; в городе, где живет моя любимая. Сердцу сделалось тесно в
груди, редко я чувствовал себя таким героем, как в эту минуту. Я сидел
подле кучера, скрестив руки на груди, с каменным лицом, смело смотрел в
глаза встречным и каждое мгновение готов был к тому, что кто-нибудь уз-
нает меня и поднимет тревогу. Сотни жителей Эдинбурга бывали в Крепости,
где до появления Флоры я имел привычку держаться на виду, и мне кажется
просто непостижимым, что меня не узнали. Но выбритый подбородок уже сам
по себе неплохой маскарад, и человек, носивший зеленовато-желтую одежду
арестанта, совсем иначе выглядит, когда на нем тонкая сорочка, отлично
сшитый мышиного цвета плащ, подбитый черным мехом, узкие панталоны мод-
ного покроя и шляпа с неподражаемо изогнутыми полями. В конце концов ку-
да скорее сам я мог узнать кого-либо из наших посетителей, нежели они -
опознать несчастного узника в таком щеголе.
Я рад был оказаться наконец на вымощенном плитами тротуаре и скрыться
из глаз толпы, которая дожидалась почты. И вот на склоне субботнего дня,
в канун пресловутого шотландского воскресенья, мы идем по новому городу
Эдинбургу, обремененные своим багажом. Мы все несем сами. Я не пожелал
нанимать извозчика и даже от услуг носильщика отказался - ведь он потом
мог послужить связующим звеном между моей квартирой и почтовой станцией,
а тем самым между мною, малиновой каретой и Эйлсбери. Я твердо решил
окончательно оборвать цепь улик и во всем, что касается соблюдения осто-
рожности, начать жизнь сначала, на новый лад. Первым долгом надобно было
поскорее подыскать квартиру. Это было всего важнее, ибо в тот час и в
том квартале, где нам встречались по большей части люди состоятельные -
денди, щеголи, светские барышни - или почтенные адвокаты, доктора и иная
