ваших лошадей.
Я думал, он набросится на меня с кулаками.
- Впрочем, у вас есть выбор: дожидайтесь тут, покуда приедет па-
пенька, - прибавил я.
Он мигом утихомирился. Еще раз затравленно поглядел назад, на дорогу
- и сдался.
- Ну, конечно, сэр, леди будет вам очень благодарна, - нехотя вымол-
вил он.
Я подал ей руку; она, как птичка, впорхнула в экипаж; Роули, ухмыля-
ясь во весь рот, закрыл за нами дверцу; бесстыжие наглецы форейторы зак-
ричали нам вслед что-то одобрительное и громко захохотали, мне же с мес-
та пустил лошадей крупной рысью. Видно, все они сочли, что я лихо и
дерзко похитил невесту у похитителя.
Меж тем я украдкой глянул на мою юную спутницу. Бедняжка была в отча-
янном волнении, и лежащие на коленях руки ее в черных кружевных митенках
дрожали.
- Сударыня... - начал я.
Но тут она, обретя наконец дар речи, воскликнула:
- Ах, что вы должны обо мне подумать!
- Сударыня, что должен подумать любой порядочный человек, когда он
видит юность, красоту и невинность в беде? Я бы рад был, если бы мог
сказать, что гожусь вам в отцы; к сожалению, это не так, - продолжал я с
улыбкой. - Однако, мне кажется, то, что я сейчас скажу, успокоит ваше
сердечко и докажет вам, насколько мое общество для вас безопасно. Я
влюблен. Не знаю, позволено ли сказать так о самом себе - я не очень ис-
кушен во всех тонкостях английского языка, - но я верно и преданно влюб-
лен! Есть на свете одна особа, я восхищаюсь ею, поклоняюсь и повинуюсь
ей; она столь же добра, сколь прекрасна; будь она здесь, она заключила
бы вас в свои объятия; считайте, что это она послала меня вам на помощь,
сказала: "Иди, будь ее рыцарем!"
- Ах, я знаю, уж верно она очень хорошая, она уж верно достойна вас!
- воскликнула малютка. - Она бы никогда не забыла приличия... никогда не
сделала бы такой ужасной erratum [51], как я!
При этих словах голос у ней зазвенел, и она разрыдалась.
Слезы ее нисколько не помогли делу; напрасно просил я ее успокоиться
и рассказать мне все по порядку об ее злоключениях; вместо этого она ле-
петала какойто немыслимый вздор, обличавший в ней и примерную школьницу
и несчастную наивную девушку, попавшую в ложное положение: в ее лепете
чувствовалась привитая воспитанием строгая добропорядочность и прирож-
денная непоследовательность.
- Ну, конечно, всему виной моя слепота, - всхлипывала она. - Как же я
этого не увидала? Но ведь не увидала. А он совсем не такой, правда? А
потом пелена спала с моих глаз... Ах, какая ужасная минута! Но про вас я
сразу поняла; только вы показались из своего экипажа, и я поняла. Ах,
какая же она, должно быть, счастливица! И с вами мне не страшно, ни чу-
точки не страшно... я совершенно вам доверяюсь.
- Сударыня, - сказал я, - пред вами джентльмен.
- Ну да, об том я и говорю... вы джентльмен! - воскликнула она. - А
он... а этот... он - нет. Ах, как же я осмелюсь поглядеть в глаза па-
пеньке! - Тут она обернула ко мне свое заплаканное личико и трагически
всплеснула руками. - И я совсем опозорена, что теперь скажут девицы из
нашего пансиона!
- Ну-ну, все не так уж плохо! - воскликнул я. - Вы преувеличиваете,
дорогая мисс... Прошу извинить мою нескромность, но я не знаю вашего
имени.
- Мое имя Дороти Гринсливз, сэр. Зачем мне его скрывать? Боюсь, те-
перь оно только на то и годится, чтобы стать притчей во языцех, а ведь я
совсем не о том мечтала! Кажется, во всем нашем графстве ни одна девица
так не старалась заслужить всеобщее одобрение, как я. И до чего же я
низко пала! Ах, господи, какая же я грешница, и упрямая какая, и во
всем, во всем сама виновата! А теперь мне уж не на что надеяться! Ах,
мистер...
Тут она прервала свою речь и осведомилась, как меня звать.
Мне нет нужды превозносить себя до небес, я ведь пишу не похвальное
слово для академии, а потому признаюсь, что совершил непростительную
глупость - назвал ей свое настоящее имя. Ежели бы вы оказались на моем
месте и увидели ее, такую хорошенькую, совсем еще девочку и годами и
умом, услышали бы, как она говорит - прямо как по-писаному, и во всей ее
повадке столько детской благовоспитанности и вместе простодушного отчая-
ния, - вы бы и сами не устояли и назвались настоящим именем. Она повто-
рила его, чтобы лучше запомнить!
- Я всю жизнь стану за вас молиться, - сказала она. - Каждый вечер
перед сном буду поминать вас в своих молитвах.
Недолго спустя мне удалось убедить ее, чтобы она поведала мне свою
историю, которая оказалась при - мерно такой, как я и ожидал: то был
рассказ о пансионе, об огороженном стеною парке, о плодовом дереве, в
тени которого пряталась скамейка, о дерзком, беспутном франте, которого
она приметила в церкви, о том, как они обменивались цветами и клятвами,
об ее глупенькой подружке-наперснице, о карете четверкой и о том, как
она быстро и полностью разочаровалась в своем избраннике.
- А теперь уже ничего не поделаешь! - горестно всхлипнув, заключила
она. - Я поневоле должна признать, что совершила непоправимую ошибку.
Ах, мсье де Сент-Ив, ну кто бы мог подумать, что я окажусь такой слепой,
такой упрямой дурочкой, такой грешницей!
Мне следовало бы сказать это прежде, только я, право, не знаю, когда
это произошло: Роули, мистер Белами (так звали мужлана) и два наши фо-
рейтора, все верхами, догнали нас и образовали своего рода конный эс-
корт; они скакали то впереди кареты, то позади, и Белами то и дело кра-
совался перед окошком и, пытался развлечь нас разговором. Принимали его
так дурно, что, помня, с какой высоты он падал и как всего несколько ча-
сов назад юная леди, смущенная и пылкая, сама кинулась в его объятия, я
чуть ли не пожалел его. Что ж, безжалостные удары судьбы обыкновенно
приходятся на долю недостойных, так что теперь я был вправе ему со-
чувствовать, а форейторы - над ним смеяться!
- Мисс Дороти, - сказал я, - желаете вы избавиться от этого человека?
- Ах, неужели это возможно? - воскликнула она. -
Но только по-хорошему.
- Ну, разумеется, сударыня, - отвечал я. - Что может быть проще! Мы с
вами в цивилизованном государстве, человек этот преступник и...
- Ах, нет, ни за что! - воскликнула она. - И думать не смейте! У него
много слабостей, но он совсем не преступник, я-то знаю.
- Но что бы вы ни говорили, в этой истории виноватый он; как ни по-
верни, а он пошел наперекор закону, - возразил я.
И тот же час я окликнул своего форейтора - все четверо всадников как
раз сильно опередили нас - и осведомился у него, кто здесь поблизости
мировой судья и где он живет. Архидиакон Клитрой, отвечал он, лицо
весьма высокопоставленное, и живет он всего в миле или двух в сторону, -
надо повернуть назад и свернуть на первый, не то на второй проселок.
- Везите леди туда да скачите во всю прыть, - распорядился я и пока-
зал ему золотой.
- Слушаюсь, сэр! Домчу единым духом, только держитесь! - отозвался
форейтор.
И не успел я и глазом моргнуть, как он заворотил экипаж, и мы галопом
поскакали на юг.
Верховая свита наша вмиг заметила этот маневр, в свой черед повороти-
ла коней и, что-то громко крича, пустилась за нами вдогонку, так что
изящная мирная картина - карета и провожатые верхами, - которую мы явля-
ли всего лишь минуту назад, в мгновение ока преобразилась в подобие шум-
ной и беспорядочной травли, будто на охоте за лисицей. Оба форейтора и
мой веселый плутишка-слуга были, разумеется, просто незаинтересованными
участниками этой комедии - их гнал вперед один только спортивный инте-
рес; они держались все вместе, громко хохотали, размахивали шляпами и
выкрикивали все, что придет в голову:
- Ату его!
- Держи вора!
- Разбойник! Разбойник!
Совсем иное дело Белами. Едва заметив, что мы изменили направление,
он тут же поворотил коня, да так круто, что бедное животное чуть не по-
валилось на бок, и пустил его в карьер вслед за нами. Когда он нагнал
нас, лицо у него было белое, как полотно, и в поднятой руке он держал
пистолет. Я быстро обернулся к бедняжке невесте, вернее, к той, что была
лишь недавно невестою, но более не желала ею быть, она, со своей сторо-
ны, отворотясь от окошка, рванулась ко мне.
- Ах, спасите, он убьет меня! - вскричала она.
- Не бойтесь, - сказал я.
Лицо ее было искажено страхом. Точно малое дитя, она обеими руками
безотчетно вцепилась в мою руку. Тут карета круто накренилась, пол ушел
у меня из-под ног, нас кинуло вповалку на сиденье. И почти в тот же миг
в окне, которое малютка так и не закрыла, появилась голова Белами.
Вы только вообразите себе эту картину! Мы с малюткой падаем, верней,
только что упали на сиденье, что, конечно же, выглядело со стороны нес-
колько двусмысленно. Карета с бешеной скоростью мчится по большаку, не-
истово подскакивая и кренясь то вправо, то влево. В этот шаткий ковчег
Белами просунул голову и руку с пистолетом; но конь его несся еще быст-
рей, нежели карета, и он вынужден был в тот же миг ретироваться. Он ис-
чез, но успел выстрелить - с умыслом или по нечаянности, я так никогда и
не узнаю, но думаю, скорее всего ненароком. Быть может, он только хотел
нас напугать в надежде, что мы остановимся. Но одновременно с выстрелом
малютка вскрикнула, и, решив, что пуля угодила в нее, господин сей при-
пустился по дороге, точно за ним гнались фурии, свернул на первом же по-
вороте, с ходу перемахнул через колючую изгородь и мгновенно исчез в по-
лях.
Роули жаждал погнаться за ним, но я его не пустил, ведь мы на удивле-
ние легко отделались от мистера Белами - царапиной у меня пониже локтя и
пулевым отверстием в левой стенке кареты. И теперь уже потише, не во
весь дух, мы продолжали путь к дому архидиакона Клитроя. Благодаря этой
драматической сцене и моей царапине, которую малютке угодно было окрес-
тить раной, восторг ее и благодарность не знали границ. Ей непременно
надобно было перевязать меня своим носовым платком, и при этом она чуть
не плакала. Я прекрасно мог обойтись без ее слез, ибо терпеть не могу
попадать в смешное положение, да и пострадал я не более, чем если бы ме-
ня оцарапала кошка. Право, я охотно попросил бы ее направить свои милые
заботы на рукав моего плаща, который пострадал куда более руки, но у ме-
ня достало ума не свести эту драматическую историю к обыденному проис-
шествию. Чтобы вновь обрести утраченное самоуважение, малютке было куда
как важно, что ее спас настоящий герой, что, защищая ее, герой этот был
ранен, и рану его она перевязала собственным платком (на котором, кстати
сказать, даже не видно было следов крови); мне уже слышалось, как она
рассказывает об этом событии "девицам из своего пансиона", следуя лучшим
образцам сочинений миссис Радклиф, и обращать ее внимание на порванный
рукав было бы не только невоспитанно, но, пожалуй, даже и бесчеловечно.
Вскоре мы завидели и усадьбу архидиакона. У крыльца стояла карета,
запряженная четверней курящихся паром лошадей: она несколько отъехала в
сторону, давая нам дорогу, и едва мы высадились, в дверях дома показался
рослый священник, а рядом с ним краснолицый и, сразу видно, упрямый че-
ловек, который явно был в страшном волнении и размахивал над головой ка-
ким-то свитком. При виде этого человечка мисс Дороти упала на колени и
обратила к нему, называя его папенькой, самые трогательные мольбы: она
уверяла, что совершенно излечилась от своего недуга, глубоко раскаивает-
ся в своем непослушании и умоляет ее простить; очень скоро я понял, что
ей нечего опасаться особой суровости со стороны мистера Гринсливза, -
судя по всему, человек он был шумный, любящий, жадный до ласки и щедрый
на слезы.
Желая не уронить своего достоинства, да и не замешкаться с отъездом,
едва к тому представится возможность, я поворотился к форейторам Белами,
