новые ноты, лица наши невольно придвигались ближе к прутьям решетки и
одно к другому; не только она, но и я поддался очарованию этой минуты и
загорелся ее колдовским огнем. Мы стремимся пленить любимую и сами при
этом пленяемся еще безвозвратной. Покорить сердце можно только сердцем.
- А теперь я вам скажу, чем вы можете мне помочь, - продолжал я. -
Спору нет, положение мое сейчас не безопасно, однако ж вы и сами понима-
ете, что для человека чести это неизбежно. Но если... Если случится худ-
шее, я не намерен обогащать ни моих врагов, ни принца-регента. У меня с
собой почти все деньги, которые я получил от дядюшки. Тут больше восьми
тысяч фунтов. Возьмите их на хранение. Забудьте, что это всего лишь
деньги, храните их как память о друге или как дорогую вам частицу его
самого. Возможно, они мне очень скоро понадобятся. Знаете ли вы старую
легенду о великане, который отдал свое сердце на сохранение жене, потому
что больше надеялся на ее любовь и преданность, нежели на собственную
силу? Флора, я и есть этот великан, хоть я совсем невелик, - так не сог-
ласитесь ли вы стать хранительницей моей жизни? Вместе с этими деньгами
я вверяю вам мое сердце. Перед богом я предлагаю вам сейчас мое имя, ес-
ли только вы согласитесь его принять, и вручаю вам мое состояние. Если
случится худшее, если у меня не останется ни малейшей надежды назвать
вас женою, позвольте мне, по крайности, думать, что вы распорядитесь
наследством моего дядюшки, как моя вдова.
- Нет, нет, - прошептала Флора, - только не это.
- Что же тогда? - спросил я. - Как же иначе, мой ангел? Да и что для
меня слова? Я хочу знать тебя только под одним именем. Флора, любовь
моя!
- Энн! - шепнула она.
Что может быть слаще для уха влюбленного, нежели его собственное имя,
впервые слетевшее с уст любимой!
- Милая! - шепнул я в ответ.
Ревнивая решетка, накрепко заделанная в камень и известь, помешала
нам полностью вкусить восторг этой минуты, но я обнял Флору и притянул
ее к себе, насколько позволили железные прутья. Она не уклонилась от мо-
их поцелуев. Руки мои обвивали ее стан, и она сама с нежностью прильнула
ко мне. Так мы стояли, прижавшись друг к другу и в то же время разделен-
ные, и, сами того не замечая, обжигали лица о холодную решетку. И тут
насмешка судьбы - или, скорее, зависть богов - вновь обрушила на нас
злобу стихии. В кронах дерев засвистал ветер, с неба хлынули потоки ле-
дяного дождя, и, как на грех, с крыши дома из не замеченного нами прежде
желоба низвергнулся мне на голову и на плечи целый водопад. Вздрогнув,
мы с Флорой отпрянули друг от друга и вскочили на ноги, словно застигну-
тые врасплох непрошеным свидетелем. Через мгновение мы оба снова прибли-
зились к оконной решетке каждый со своей стороны, но на колени уже не
опустились.
- Флора, - заговорил я, - я не в силах предложить тебе легкую, безза-
ботную жизнь.
Она взяла мою руку и прижала ее к своей груди.
- Лучшего не пожелала бы даже королева, - сказала она, и ее прерывис-
тое дыхание было красноречивей всяких слов. - Энн, мой храбрый Энн! Я с
радостью согласилась бы стать твоей служанкой, я готова завидовать твое-
му Роули. Впрочем, нет, никому я не завидую... Зачем? Ведь я твоя!
- Моя навсегда, - сказал я. - Отныне и навеки моя!
- Вся твоя, - повторила Флора. - Вся и до гробовой доски.
И если некий ревнивый бог и вправду нам завидовал, то в ту минуту он,
верно, был горько разочарован, ибо увидел, что бессилен помешать нашему
счастью, счастью простых смертных. Я стоял под ливнем, Флора тоже про-
мокла насквозь - я обнимал ее мокрыми руками, дождь хлестал в окно. Све-
чи давно задуло ветром, нас окружала тьма. Только глаза моей любимой
сверкали во мраке ее спальни. Она же, верно, видела лишь мой силуэт в
ореоле дождя и струй, низвергавшихся из старинного готического водосто-
ка.
Мало-помалу мы опомнились и стали разговаривать более трезво, а когда
последний порыв бури утих, уже обсуждали, что делать дальше и где искать
помощи. Обнаружилось, что Флора знакома с мистером Робби, к которому ме-
ня словно бы мимоходом адресовал Роумен, и даже приглашена к нему в дом
на вечер в понедельник; она метко обрисовала мне нрав почтенного
джентльмена, проявив при этом незаурядную проницательность, и сведения
эти очень скоро пришлись мне весьма кстати. Мистер Робби оказался
страстным коллекционером всяческих древностей, особливо же увлекался ге-
ральдикой. Я счастлив был это узнать, ибо и сам благодаря мсье Кюламберу
приобрел основательные познания в этой области и недурно знал гербы
большинства знатных родов Европы. И, слушая Флору, я порешил (хотя от-
нюдь не собирался заранее ставить ее об этом в известность) непременно
добиться приглашения в дом мистера Робби на понедельник вечером и встре-
титься там с моей любимой.
Я отдал Флоре все мои деньги. Разумеется, я принес с собою только ас-
сигнации и объявил, что это моя часть по нашему брачному контракту.
- Неплохое приданое для вольноопределяющегося солдата, - смеясь, ска-
зал я и протянул ей деньги сквозь решетку.
- Где же мне их хранить, Энн? - встревожилась Флора. - А вдруг тетуш-
ка их найдет? Что я ей скажу?
- Храни их у себя на сердце, - посоветовал я.
- Тогда ты всегда будешь рядом со своим богатством! - воскликнула
Флора. - Ведь ты всегда у меня в сердце.
И вдруг темноты как не бывало. Небо очистилось от облаков и засверка-
ло звездами. Я взглянул на часы и поразился - было уже около пяти утра.
ГЛАВА XXVII
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Мне давно пора было покинуть "Лебяжье гнездо", но куда пойдешь в та-
кой час? Накануне вечером я велел Роули сказать нашей квартирной хозяй-
ке, что повстречал друга и ночевать домой не ворочусь. Придумано было
неплохо, но теперь все так обернулось, что я не мог явиться домой даже
утром. Прежде следовало найти какое-нибудь пристанище, где можно было бы
высушить у огня насквозь промокшую одежду, да еще постель, чтобы тем
временем хоть немного отдохнуть.
И тут судьба мне улыбнулась. Не успел я добраться до вершины ближай-
шего холма, как слева от меня, шагах в трехстах, мелькнул огонек. Я сра-
зу подумал, что там, верно, кто-нибудь болен, отчего бы иначе в такой
глуши и в такую рань гореть огню? Потом до меня едва слышно донеслось
пение; по мере того, как я приближался, оно звучало все громче, и нако-
нец я смог даже разобрать слова - песня эта на диво подходила и к неу-
рочному часу и к настроению невидимых певцов. "Петух закричит, и займет-
ся заря", - пели они, да так нестройно и фальшиво, с таким надрывом и
чувствительностью, что я сразу же понял: тут выпито никак не меньше трех
бутылок.
Я дошел до неказистого деревенского дома при дороге; над дверью кра-
совалась вывеска, а изнутри в предутреннюю мглу струился свет, и мне
удалось разобрать, что она гласила: "Привал охотников. Содержатель Алек-
сандр Хендри. Пиво и английские спиртные напитки. Ночлег".
Едва я постучал в дверь, пение смолкло, и хмельной голос спросил:
- Кто там?
- Честный путник.
Тот же час послышался стук отодвигаемого засова, и глазам моим предс-
тала компания таких рослых парней, каких я никогда еще не видывал. Все
они были пьянехоньки, но одеты вполне прилично, а один (пожалуй, самый
упившийся) держал в руке сальную свечу и преспокойно орошал тающим салом
всех своих собутыльников без изъятия. При виде этой компании я невольно
улыбнулся про себя: а я-то их боялся!
Они весьма благожелательно, хотя и косноязычно приветствовали и меня
самого и мою наспех состряпанную историю, будто я шел из Пиблса да зап-
лутался, и, теснясь и толкаясь, провели меня в комнату, где только что
пили: то был обычный грязный пивной зал, в камине пылал огонь, на полу
валялась пропасть пустых бутылок. Мне объявили, что теперь я произведен
на время в члены Клуба Шестифутовых верзил - спортивного сообщества мо-
лодых людей из высшего света, которые частенько удостаивают "Привал
охотников" своим присутствием. Они сказали мне, что я застал их во время
"ночного бдения", которому предшествовало дневное пешее хождение за со-
рок миль, и что к полуденной церковной службе, кажется, в Коллингвуде,
если мне не изменяет память, все они будут "свеженькие, как огурчики".
Услыхав это, я чуть было не рассмеялся, но почел за благо сдержаться.
Ибо, хотя мерилом для них и служили шесть футов росту, все они намного
его превышали - и, глядя на них снизу вверх, я вдруг почувствовал себя
маленьким мальчиком, который не знает, чего ждать от эдаких верзил. Но
они хотя и были сильно на взводе, нрава оказались весьма добродушного.
Хозяин
"Привала охотников" и все слуги давным-давно спали. То ли они были
наделены этим даром от природы, то ли привыкли и притерпелись, но под
невообразимый шум и гам, заполнивший весь дом, они безмятежно почивали
на кухне, улегшись в ряд, недвижные, точно египетские мумии, и только
мерный храп не смолкал ни на минуту, будто гудение волынки. И вот верзи-
лы ворвались в их сонное царство, пересчитали койки и спящих, а потом
предложили мне улечься в постель к одной из служанок либо согнать ка-
кую-нибудь с постели, чтобы освободить для меня место; при этом они по-
минутно натыкались на стулья и подняли такой грохот, что разбудили бы и
мертвых. Всю эту сцену освещал, но теперь уже двумя свечами, истекавшими
салом, тот же молодой факельщик, и он быстро начал походить на занесен-
ного снегом путника. Наконец ложе для меня было найдено, мокрая одежда
развешана перед огнем в зале, и, к величайшему моему облегчению, я ос-
тался один.
Проснулся я часов в девять утра, оттого что солнце било мне прямо в
глаза. На мой зов явился хозяин, принес мою высушенную и даже недурно
вычищенную одежду и сообщил приятную весть: Шестифутовые наконец угомо-
нились и теперь отсыпаются после бурно проведенной ночи. Сперва я не мог
понять, где же они все разместились, но, бродя по саду в ожидании завт-
рака, случайно наткнулся на большой сарай и заглянул туда: в куче соломы
там и сям виднелись багровые физиономии, словно сливы в пудинге.
- Уж и покуролесили они прошлой ночью! - сообщила здоровенная, муже-
подобная служанка, которая принесла мне кашу и посоветовала кушать, пока
не остыла. - Но вы не думайте, парни они славные и ничего худого никому
не делают. Вот только как быть с сюртуком Форби Форбса, ума не приложу,
- прибавила она со вздохом, - теперь его нипочем не отчистить.
Помяв, что Форбс и есть факельщик, я тоже про себя вздохнул.
Когда я вновь вышел на дорогу, утро было отличное: солнце так и сия-
ло, в воздухе пахло весной, прямо как в апреле или в мае, и в рощах за-
ливались какие-то бесшабашные пичуги. В то удивительное утро мне о мно-
гом надобно было подумать и за многое возблагодарить судьбу; и все же
сердце мое стучало тревожно. Войти в Эдинбург при ярком свете дня было
для меня все равно, что в полный рост шагать прямиком на вражескую бата-
рею: каждый встречный будет для меня не менее опасен, чем дуло пистоле-
та. И мне вдруг пришло на мысль, что я, бы меньше бросался в глаза, до-
будь я себе хоть какого-нибудь спутника.
Возле самого Мерчистона мне посчастливилось заметить господина весьма
солидной комплекции в платье тонкого черного сукна и в гамашах, который,
согнувшись в три погибели, разглядывал какой-то камень в стене. Уж, ко-
нечно, я не упустил желанного случая и, подойдя поближе, осведомился,
что интересного он тут нашел.
Джентльмен поднял голову, и оказалось, что лицо у него под стать его
широкой спине.
- Понимаете, сэр, стою и диву даюсь, до чего же я глуп: хожу мимо всю
свою жизнь, каждую неделю - разумеется, в хорошую погоду - и ни разу не
приметил этого камня! - И толстяк легонько постучал по камню крепкой ду-
