пить от своего правила. Дядя - преподнес мне подарок, что называется,
рождественский подарок, он в этой сумке. Каков этот подарок, я не знаю,
и ты тоже не знаешь; возможно, меня надули, а возможно, я уже обладатель
несметных богатств; в этом скромном на вид вместилище может оказаться
пятьсот фунтов.
- Да неужто, мистер Энн! - воскликнул Роули.
- Так вот, Роули, протяни, правую руку и повторяй за мною слова клят-
вы, - сказал я, положив сумку на стол. - Чтоб меня перекосило, чтоб мне
почернеть и посинеть, если я когда-нибудь открою мистеру Поулю, или ви-
конту мистера Поуля, или кому-либо из родни мистера Поуля, из его друзей
и знакомых, не говоря уже о мистере Доусоне и о докторе, какие сокровища
содержатся в сей сумке; чтоб мне провалиться в самые черные тартарары,
если я не буду весь век охранять, блюсти, оберегать, любить и почитать
нижепоименованного, вышеупомянутого (тут я спохватился, что назваться-то
и позабыл) виконта Энна де Керуаля де Сент-Ива, попросту называемого ви-
контом мистера Роули, если я не буду повиноваться ему беспрекословно,
служить верой и правдой, следовать за ним по всему свету, по земле, по
воде и под землей. Быть по сему. Амиль!
Он повторил слова клятвы с той же преувеличенной серьезностью, с ка-
кой я их произносил.
- А теперь, - сказал я, - вот тебе ключ. Я же обеими руками буду дер-
жать крышку. - Роули повернул ключ, - Принеси все свечи, какие здесь
есть, и поставь их рядом с этой сумкой. Что там может быть? Голова Гор-
гоны? Чертик-попрыгунчик? Пистолет-самострел? На колени, сэр, и ждите
чуда.
С этими словами я перевернул сумку вверх дном. И в изумлении застыл
перед грудой золота и кредиток, что рассыпались на столе меж свечами и
попадали на пол.
- О господи! - воскликнул Роули. - Ох, господи боже милостивый! - и
кинулся подбирать упавшие на пол гинеи. - Ох, мистер Энн, да вы только
поглядите, сколько денег! Все равно как в книжке! Все равно как в сказке
про Али Бабу и сорок разбойников.
- Ну, вот что, Роули, будем вести себя хладнокровно и по-деловому, -
сказал я. - Богатство обманчиво, в особенности же когда оно несчитанное,
и прежде всего надобно узнать, каково же мое... ну, скажем, скромное
состояние. Ежели я не ошибаюсь, тут с лихвой хватит на то, чтобы ты до
конца жизни ходил в ливрее с золотыми пуговицами. Собери золото, а я
займусь кредитными билетами.
Итак, мы расположились на коврике перед камином, и некоторое время в
комнате только и слышно было, что шелест ассигнаций да позвякиванье ги-
ней, изредка прерываемые восторженными восклицаниями Роули. Подсчеты
оказались долгими и кого другого, наверно, сильно бы утомили, но только
не меня и не моего помощника...
- Десять тысяч фунтов, - провозгласил я наконец.
- Десять тысяч! - эхом отозвался Роули.
И мы уставились друг на друга.
У меня захватило дух - так огромно было это богатство. С такими
деньгами мне не страшны никакие враги. В девяти случаях из десяти в
тюрьму попадают не оттого, что полиция хитра и проницательна, но оттого,
что у людей мало денег; а в сумке для бумаг, лежащей передо мною, храни-
лись самые разнообразные возможности и ухищрения, которые обеспечивали
мне совершеннейшую безопасность. Более того, вдруг подумал я - и при од-
ной мысли об этом затрепетал от волнения, - обладая десятью тысячами, я
становился весьма достойным женихом. Все ухаживания, что я позволял себе
прежде, когда был простым солдатом в военной тюрьме или беглым военноп-
ленным, можно было объяснить или даже извинить как поступки вконец отча-
явшегося человека. Теперь же я могу войти в дом с парадного крыльца, мо-
гу приблизиться к грозному дракону в сопровождении стряпчего и предло-
жить вполне солидное обеспечение. Несчастный военнопленный француз Шан-
дивер ежеминутно опасался ареста, но богатый англичанин Сент-Ив, разъез-
жающий в собственной карете с туго набитой деньгами сумкой для бумаг,
может ничего не бояться, может смеяться над тюремщаками. Я с торжеством
повторил про себя пословицу: "Любовь смеется над замками". В одно мгно-
вение, оттого только, что у меня появились деньги, любовь моя перестала
быть запретной, она приблизилась ко мне, стала достижимой, и, возможно,
таковы уж странности человеческой натуры, но от этого она разгорелась
еще ярче.
- Роули, - сказал я, - будущее твоего виконта обеспечено.
- И мое тоже, сэр, - отвечал Роули.
- Да, и твое тоже, - согласился я. - И ты будешь плясать на моей
свадьбе. - С этими словами я кинул в него пачкой кредиток, и только ус-
пел высыпать ему на голову горсть золотых, как дверь распахнулась и на
пороге встал мистер Роумен.
ГЛАВА XVIII
МИСТЕР РОУМЕН РАЗНОСИТ МЕНЯ В ПУХ И ПРАХ
Застигнутый врасплох за таким занятием, я почувствовал себя последним
дураком, неловко поднялся и поспешил приветствовать гостя. Он не отка-
зался пожать мне руку, но сделал это с такой сдержанностью и холод-
ностью, что я растерялся, и лицо его при этом выражало крайнюю озабочен-
ность и суровость.
- Итак, сэр, вы здесь? - сказал он голосом, не предвещавшим ничего
хорошего. - И ты здесь, Джордж? Можешь идти, у меня дело к твоему госпо-
дину.
Он выпроводил Роули и запер за ним дверь. Потом опустился в кресло у
камина и посмотрел на меня взглядом строгим и непреклонным.
- Право, не знаю, как начать, - заговорил он. - Вы завели нас в такой
редкостный лабиринт грубейших промахов и препон, что я решительно не
знаю, с чего начать. Пожалуй, лучше всего, если вы сперва прочитаете вот
это сообщение.
И он протянул мне газету.
Заметка оказалась совсем краткой. Она извещала о том, что схвачен
один из военнопленных, совершивших недавно побег из Эдинбургской крепос-
ти: имя его - Клозель. Далее говорилось, что он рассказал подробности
случившегося недавно в крепости гнусного убийства и открыл имя убийцы:
"Это рядовой солдат Шандивер, он также бежал из крепости и, по всей
вероятности, разделил судьбу своих товарищей. Несмотря на тщательные по-
иски вдоль залива Форт и по Восточному побережью, до сих пор не удалось
обнаружить никаких следов шлюпа, который эти лиходеи захватили в
Грейнджмуте, и теперь можно сказать почти с полной уверенностью, что они
покоятся на дне морском".
При чтении этой заметки сердце у меня упало. Мигом рушились мои воз-
душные замки, и сам я, минуту назад всего лишь беглый военнопленный, об-
ратился в преследуемого властями убийцу, которого ждет виселица; теперь
нечего было и мечтать о возлюбленной, которая еще несколько мгновений
назад казалась мне столь близкой и достижимой. Но отчаяние, охватившее
было меня, длилось недолго. Я понял, что товарищам моим все же удалось
осуществить их почти фантастический план и что считается, будто я был
вместе с ними и погиб при кораблекрушении - по общему мнению, именно так
и окончилось их дерзкое предприятие. Ежели полагают, что я покоюсь на
дне Северного моря, я могу не опасаться, что ко мне станут особенно
приглядываться на улицах Эдинбурга. Им нужен был Шандивер, а что у него
общего с Сент-Ивом? Конечно, повстречайся я с майором Шевениксом, он бе-
зусловно меня узнает - на этот счет не могло быть никаких сомнений: он
так часто меня видел, его интерес ко мне под конец так разгорелся, что
его не обмануть никакими хитростями и маскарадами. Ну что ж, даже если и
так, ему придется выбирать между объяснениями, которые я дал ему одному,
и показаниями Клозеля. Он знает Клозеля, знает меня и, конечно же, решит
в пользу человека чести. К тому же перед моим мысленным взором так осле-
пительно засиял образ Флоры, что я позабыл обо всех прочих соображениях;
кровь во мне закипела, и я поклялся, что увижу и завоюю ее, хотя бы и
ценою собственной жизни.
- Да, это неприятно, - сказал я, возвращая газету мистеру Роумену.
- Вы полагаете это всего лишь неприятным? - спросил он.
- Если угодно, весьма досадным, - отвечал я.
- И это правда? - спросил он.
- Что ж, в известном смысле правда, - отвечал я. - Но, быть может,
дело станет вам яснее, если я изложу все обстоятельства?
- Разумеется, - согласился он.
Я поведал ему все, что мне казалось необходимым, о нашей ссоре, дуэли
и смерти Гогла и о том, что представляет собою Клозель. Мистер Роумен
слушал мрачно и безмолвно, что отнюдь меня не радовало, и ничем не выда-
вал своих чувств, только при описании поединка на ножницах его багровый
румянец заметно слинял.
- Надеюсь, я могу вам верить? - сказал он, когда я закончил свою по-
весть.
- В противном случае беседа наша окончена, - отвечал я.
- Неужто вы не в состоянии понять, что мы обсуждаем сейчас дела вели-
чайшей важности? Неужто вы не в состоянии понять, что я обременен тяжким
грузом ответственности за вашу судьбу и что сейчас не время разыгрывать
забияку, да еще перед кем - перед вашим же поверенным! Бывают минуты, от
которых зависит вся дальнейшая жизнь, мистер Энн, - продолжал он сурово.
- Вы совершили тяжкое уголовное преступление, оно носит поистине зверс-
кий характер и осложнено на редкость неприятными обстоятельствами: нали-
цо этот Клозель, который (судя по вашему же отзыву) относится к вам с
крайней враждебностью и способен под присягой утверждать, что черное
есть белое; все прочие свидетели рассеяны по свету или утонули в море;
прибавьте к этому естественное предубеждение против француза, да еще в
придачу беглого военнопленного; все это в совокупности ставит перед ва-
шим поверенным чрезвычайно трудную задачу, и ваше неисправимое легкомыс-
лие и безрассудство нисколько ее не облегчают.
- Виноват, как вы сказали?!
- О, я весьма тщательно выбирал выражения, - отвечал он. - За каким
занятием я застал вас, сэр, когда пришел объявить о сей катастрофе? Вы,
точно неразумное дитя, сидели на ковре и играли со своим слугой, не так
ли? И весь пол был усыпан золотом и кредитными билетами. Хороша картин-
ка, нечего сказать! Ваше счастье, что вошел я. А ведь с таким же успехом
вместо меня мог войти кто угодно - хотя бы, скажем, ваш кузен.
- Мне нечего вам возразить, сэр, - признался я. -
Я пренебрег всеми предосторожностями, и вы вправе негодовать. A
propos, мистер Роумен, как вы-то сами оказались в этом доме и давно ли
вы здесь? - прибавил я, задним числом удивившись, что не слышал, как он
подъехал.
- Я приехал в карете, запряженной парой лошадей, - отвечал он, - Лю-
бой мог бы меня услышать. Но вы, я полагаю, не прислушивались? Вы были
веселы и беззаботны, несмотря на то, что находитесь в доме своего закля-
того врага и к тому же вам грозит смертная казнь! Я здесь уже достаточно
давно и успел уладить ваши дела. Да-да, я сделал это, бог мне судья,
сделал, даже не спросив объяснений по поводу сей заметки. Завещание под-
готовлено было раньше, теперь оно подписано, и ваш дядя ничего не знает
о вашем последнем художестве. Вы спросите, почему? Да потому, что я не
желал тревожить его на смертном одре; могло оказаться, что обвинение
ложное, а кроме того, по мне уж лучше убийца, нежели шпион.
Да, спору нет, поверенный был на моей стороне, однако столь же бесс-
порно, что дурное расположение духа и тревога за исход всего предприятия
побуждали его выражаться весьма неделикатно.
- Быть может, вам покажется, что я излишне чувствителен, - заговорил
я, - но вы употребили одно слово...
- Я употребляю слова, которые точно определяют суть дела, сэр! -
воскликнул он, хлопнув ладонью по газете. - Вот тут все написано черным
по белому. И напрасно вы так спокойны: суда ведь еще не было и вас еще
не оправдали. Это - скверное дело, оно дурно пахнет. Сейчас все это
весьма некстати. Я отдал бы на отсечение собственную руку... вернее ска-
зать, я выложил бы сотню фунтов, лишь бы не иметь к этому никакого каса-
