единственные во всем свете живые куклы, под огромным морозным куполом
полуночи; комнаты прибраны, луна начищена до блеска, самые маленькие
звезды и те зажжены, пол подметен и натерт, не хватает лишь оркестра,
чтобы начать танцы. Радость переполняла мое сердце, и я взял музыку на
себя.
Весело плясала квакера жена,
Весело плясал сам квакер, - запел я бойко весьма подходящую к случаю
песенку, обхватил Даджена за талию и, приплясывая, пустился с ним вниз
по дороге. Он стал было упираться, но задорная мелодия, сама ночь, мой
пример увлекли и его. Должно быть, глиняный истукан - и тот не устоял
бы, и Даджен доказал, что он тоже человек. Мы выделывали все более за-
мысловатые антраша, тени от луны повторяли наши шутовские прыжки и жес-
ты, и вдруг мне пришло на ум - и мысль эта была для меня точно бальзам,
- как нелепа наружность человека, с которым я сейчас танцую, какая у не-
го длинная желчная физиономия и плешь и сколько пренеприятнейших минут
только что заставил меня пережить этот негодник.
Вскоре мы завидели огни Бедфорда. Мой высоконравственный спутник ос-
тановился и высвободился из моих объятий.
- Это, пожалуй, несколько infra dig [31], сэр, вы не находите? Любой
встречный подумает, что мы изрядно выпили.
- А вы и правда выпьете, Даджен, - пообещал я. - Вы не только
выпьете, старый вы лицемер, вы будете пьяны, милостивый государь, мерт-
вецки пьяны, и коридорный уложит вас в постель! Как придем, сразу же его
об этом и предупредим. Никогда не забывайте о предосторожностях! Никогда
не откладывайте на завтра то, что можно сделать сегодня!
Но все его легкомыслие как рукой сняло. Мы прошагали остаток пути и
вошли в гостиницу весьма чинно и степенно; тут было еще светло и царила
суматоха из-за множества запоздавших путников; мы отдавали распоряжения
быстро и с надлежащей суровостью, каковой невозможно было не подчи-
ниться, и скоро уже сидели за боковым столиком у самого камина и уплета-
ли при свечах такой ужин, о котором я мечтал долгие дни. Долгие дни я,
как вы помните, прятался в крытой повозке, жертва холода и голода и вся-
ких иных неудобств, которые смутили бы любого храбреца; белые скатерти и
салфетки, сверкающий хрусталь, огненные блики на бокалах, красные
портьеры, турецкий ковер, портреты на стенах, безмятежные лица двух или
трех засидевшихся гостей, которые все еще молча, неспешно наслаждались
процессом пищеварения, и (последнее, но отнюдь не самое маловажное) ста-
кан превосходного легкого сухого портвейна привели меня в то состояние,
какое иначе как блаженством не назовешь. Мысль о полковнике, о том, как
радовался бы он уютной комнате и буйному пламени камина, и о его холод-
ной могиле в лесу близ Маркет-Босуорта явилась и даже задержалась было
amari aliquid [32], как вкус, остающийся во рту после еды, но - со сты-
дом признаюсь - лишь в малой мере нарушила овладевшее мною ощущение до-
вольства. В конце концов своя рубашка ближе к телу, так уж повелось в
этом мире. Я, добровольный искатель приключений, только что довел до
благополучного конца весьма трудное и волнующее приключение или, по
крайности, завидел ему конец; и я глядел через стол на мистера Даджена,
чьи щеки разгорелись от портвейна, а жесткие черты смягчила почти довер-
чивая, чуть даже глуповатая улыбка, в которой была не только ублаготво-
ренность, но даже намек на доброту. Мошенник оказался отважен - качест-
во, которое я оценил бы в самом дьяволе, - и даже если поначалу он был
несговорчив, то теперь полностью искупил свою вину.
- Что ж, Даджен, пора объясниться, - начал я. - Я знаю вашего патро-
на, он знает меня, и он знает о моем странствии и одобряет его. Могу вам
даже сказать, что направляюсь я в Эмершем.
- Ого! - промолвил Даджен, - я начинаю понимать.
- Сердечно рад, - сказал я, передавая ему бутылку, - ибо ничего более
сказать я вам не могу. В остальном вы должны положиться на мое слово.
Хотите верьте, хотите нет. Если не верите, наймет карету, и завтра вы
привезете меня на Хай Холборн и представите пред светлые очи мистера Ро-
умена; тем самым вы успокоите свою совесть... и смешаете все карты свое-
го патрона. Если я верно о вас сужу (а я почитаю вас за неглупого мало-
го), это вовсе не в ваших интересах. Сами знаете, как поступают с подчи-
ненным, который сует нос не в свое дело; если мне не изменяет память, на
лицо старика Роумена, когда он гневается, не так-то приятно смотреть; и
я осмелюсь предсказать, что этот опрометчивый поступок всенепременно от-
разится на вашем еженедельном жалованье, - в том случае, если вам платят
раз в неделю. Коротко говоря, либо предоставьте меня самому себе, и на
том все кончится, либо везите в Лондон, и это будет только начало, при-
чем, на мой взгляд, начало многих неприятностей. А теперь выбирайте.
- Тут и выбирать нечего, - сказал он, - отправляйтесь завтра в Эмер-
шем или, если вам угодно, к самому дьяволу, я умываю руки. Нет уж, не
стану я встревать между Роуменом и его клиентом! Отменно деловой чело-
век, сэр, но безжалостный, что твой жернов. Я бы не удивился, если бы он
выкинул меня за дверь! Но жаль, очень жаль, - прибавил он, вздохнул, по-
качал головой и с грустью отодвинул от себя стакан.
- Кстати, - сказал я, - меня разбирает любопытство, а вы можете его
удовлетворить. Отчего вы привязались к бедняге Дюбуа? Отчего перенесли
свое внимание на меня? И вообще с какой стати вы так всем докучали?
Мистер Даджен побагровел;
- Позвольте, сэр, - отвечал он. - Ведь существует же такое чувство -
патриотизм!
ГЛАВА XVI
ВИКОНТ МИСТЕРА РОУЛИ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ
Мы расстались с Дадженом на другое утро, часов в восемь. К этому вре-
мени мы" уже чувствовали себя друг с другом как давние и добрые знако-
мые; мне очень не хотелось отпускать его от себя, я охотно взял бы его в
Эмершем. Выяснилось, однако, что он должен воротиться в трактир, где мы
с ним повстречались, ибо его туда призывали дела моего дядюшки, у кото-
рого в этой части графства находилось одно из отдаленных его имений.
Ежели бы прошлой ночью Даджен одержал надо мною верх, я был бы арестован
на земле моего дядюшки и с помощью его же служащего - вот уж это было бы
невезение так невезение!
Я нанял фаэтон и вскоре после полудня отправился к Данстейблу. При
одном упоминании об Эмершеме всяк расплывался в улыбке и старался мне
угодить. Имение и вправду было богатейшее, и дядя жил там на широкую но-
гу. По мере приближения к усадьбе слава ее росла, точно горная цепь: в
Бедфорде, услыхав слово "Эмершем", ломали шапку, в Данстейбле - падали
ниц. Я думал, хозяйка гостиницы бросится мне на шею: эта добрая женщина
приняла меня с таким трепетным радушием, лицо ее то и дело озарялось та-
кой счастливой улыбкой, она окружила меня таким трогательным вниманием и
так засуетилась, что кудряшки ее пустились в пляс, а звон ключей разнес-
ся по всему дому.
- Вас, верно, ждут в замке, сэр? Вам, уж конечно, лучше известно,
сэр, как изволит себя чувствовать его светлость? У нас говорят, будто
его светлость, мусью де Керуаль, очень плох. Ах, сэр, все мы будем об
нем жалеть, больно он хороший да благородный джентльмен, бедняжка, а уж
какой любезный - другого такого и не сыщешь! Говорят, сэр, богатство у
него прямо сказочное, а до революции он был ну что твой принц! Но вы уж
не взыщите, сэр, я совсем заболталась, а вы, небось, и без меня все зна-
ете! По лицу видать, что вы ихнего роду, сэр. Я бы вас где ни встретила,
враз бы признала, больно вы похожи на нашего дорогого виконта. Ах, бед-
няжка, у него, верно, сейчас так-то тяжело на сердце...
Из окна гостиницы я видел, что по улице прошествовал слуга в ливрее,
какие носили у нас в доме, и какие, как вы, вероятно, полагаете, я не
мог ни видеть, ни тем более запомнить. А мне нередко представлялось, что
я стал маршалом или герцогом, что меня удостоили ордена Почетного легио-
на, и прочий подобный вздор, и что на пышных раутах в моем доме снуют
толпы лакеев, одетых, как полагается, в ливреи цветов нашего рода. Но
одно дело - воображать и совсем другое - увидеть наяву; одно дело, когда
бы все эти ливрейные лакеи расхаживали по моему дому в Париже, и совсем
другое - увидеть, как они щеголяют в этих ливреях в самом сердце вражес-
кой державы; и, боюсь, я поставил бы себя в смешное положение, если бы
лакей шел не по другой стороне улицы, а окно в моем номере не оказалось
слишком узко. Было что-то обманчивое в этом перемещении родовых богатств
и почестей: ведь по самой природе своей они глубоко, всеми корнями ухо-
дили в ту, другую землю; что-то обманчивое было в чувстве, будто возвра-
щаешься домой, когда на самом деле дом так далеко.
Начиная от Данстейбла подобные впечатления сыпались на меня чем
дальше, тем пуще. Мало с чем можно сравнить английские замки или, вер-
нее, загородные поместья английских аристократов и даже дворян помельче,
и нигде не встретишь такого подобострастия, как у окрестного простона-
родья. Хотя ехал я всего лишь в наемном фаэтоне, все здешние жители уже
знали, куда я направляюсь, и женщины, завидев мой экипаж, низко приседа-
ли, а мужчины уважительно кланялись. Когда я подъехал ближе, мне стало
понятнее, чем вызвана эта всеобщая почтительность. От стены, окружавшей
дядин парк, даже со стороны веяло царственным великолепием; а когда я
увидел самый дом, меня обуяло своего рода тщеславие, гордость за дядю, и
я буквально онемел и не мог отвести глаз от этого великолепного здания.
Размерами дом был едва ли не с Тюильрийский дворец. Фасад его выходил
прямо на север, и последние лучи солнца, которое, словно раскаленное
докрасна пушечное ядро, тонуло в беспорядочно громоздящихся снежно-белых
облаках, отражались в бесчисленных окнах. Портик, поддерживаемый дориче-
скими колоннами, украшал фасад и сделал бы честь любому храму. Слуга,
что встретил меня у дверей, был вежлив сверх всякой меры - я чуть было
не сказал, оскорбительно вежлив; вестибюль, куда он провел меня, распах-
нув двустворчатые стеклянные двери, обогревался и уже отчасти освещался
огромным камином, в котором ярко пылала груда буковых корней.
- Виконт Энн де Сент-Ив, - ответил я на вопрос слуги; тут он склонил-
ся еще ниже, отступил в сторону, и я оказался перед поистине грозным ли-
ком дворецкого. На своем веку я повидал немало сановников, но всем им
было далеко до сей замечательной личности, которая удостаивала отзы-
ваться на непритязательное имя Доусон. От него я узнал, что дядюшка сов-
сем плох, доктор неотлучно находится при нем, с часу на час ждут мистера
Роумена и нынче утром послали за моим кузеном, виконтом де Сент-Ивом.
- А что с ним, внезапный удар? - спросил я.
Нет, этого он бы не сказал. Постепенное угасание, сэр, но вчера его
сиятельству и вправду внезапно стало много хуже, и он послал за мистером
Роуменом, а несколько позднее дворецкий взял на себя смелость известить
и виконта.
- Мне кажется, милорд, - прибавил он, - что пришел час, когда всей
семье следует собраться вместе.
На словах, но отнюдь не в сердце своем я с ним согласился. Мне стало
совершенно ясно, что Доусон печется об интересах моего кузена.
- Когда я могу надеяться увидеть графа, моего двоюродного деда? -
спросил я.
Ввечеру - был ответ; а пока он проводит меня в мою комнату, которая
уже давно меня дожидается, и, если мое сиятельство ничего не имеет про-
тив, через час нам с доктором подадут обед.
Мое сиятельство решительно ничего не имело против.
- Но в дороге со мною произошел досадный случай, - сказал я. - По
несчастью, я лишился всего своего багажа, и у меня нет ничего, кроме то-
го, что на мне. Ежели доктор строго придерживается светского обихода, я,
право, даже не знаю, как быть, у меня нет никакой возможности явиться к
