и скучной игре, где все зависело только от случайности. Однако писать об
этом отцу оказалось тяжелой задачей, и я пустил в ход все свое красноре-
чие. Я доказывал (и это было абсолютной правдой), что студенты, удачно
играющие на бирже, не получают никакого образования, и, следовательно,
если он хочет, чтобы я чему-нибудь научился, ему следует радоваться мое-
му разорению. Затем я (не очень последовательно) обратился к нему с
просьбой снабдить меня новым капиталом, обещая в этом случае иметь дело
только с надежными акциями железных дорог. Несколько увлекшись, я заклю-
чил свое письмо уверениями, что не гожусь в дельцы, и горячей просьбой
забрать меня из этого отвратительного места и отпустить в Париж зани-
маться искусством. В ответ я получил короткое, ласковое и грустное
письмо, в котором он писал только, что до каникул осталось совсем немно-
го, а тогда у нас будет достаточно времени, чтобы все обсудить.
Когда я приехал домой на каникулы, отец встретил меня на вокзале, и я
был потрясен, увидев, как он постарел. Казалось, он думал только о том,
как утешить меня и вернуть мне бодрость духа (которую я, по его мнению,
должен был утратить). Не надо унывать, убеждал он меня, сотни опытнейших
биржевиков начинали свою карьеру с неудачи. Я заявил ему, что не создан
быть финансистом, и его лицо омрачилось.
- Не говори так, Лауден, - сказал он. - Я не могу поверить, что мой
сын оказался трусом.
- Но мне не нравится эта жизнь! - умоляюще произнес я. - Меня интере-
сует не биржа, а искусство. На этом поприще я способен достичь гораздо
большего!
И я напомнил ему, что известные художники зарабатывают большие
деньги, что любая картина Мейсонье стоит много тысяч долларов.
- А не думаешь ли ты, Лауден, - возразил он, - что человек, способный
написать тысячедолларовую картину, сумел бы показать свою закалку и на
бирже? Уж поверь, этот Мэзон, о котором ты сейчас упомянул, или наш соо-
течественник Бьерстадт, очутись они завтра на хлебной бирже, показали
бы, из какого материала они скроены. Послушай, Лауден, сынок, ведь я,
видит бог, думаю только о твоем благе, и я хочу заключить с тобой дого-
вор: в следующем семестре я снова дам тебе десять тысяч ваших долларов,
и, если ты покажешь себя настоящим мужчиной и удвоишь этот капитал, я
позволю тебе поехать в Париж, коли тебе еще будет этого хотеться, в чем
я сильно сомневаюсь. Но разрешить тебе уйти с позором, словно тебя вы-
секли, мне не позволяет гордость.
Когда я это услышал, сердце мое забилось от радости, но тут же меня
снова охватило уныние. Ведь, как мне казалось, куда легче было тут же,
не сходя с места, написать картину не хуже Мейсонье, чем заработать де-
сять тысяч долларов на нашей академической бирже. Не мот я также не по-
дивиться столь странному способу проверки, есть ли у человека талант ху-
дожника. Я даже осмелился выразить свое недоумение вслух.
- Ты забываешь, мой милый, - сказал отец с глубоким вздохом, - что я
могу судить только об одном, но не о другом. Будь у тебя даже гений са-
мого Бьерстадта, я бы этого не заметил.
- А кроме того, - продолжал я, - это не совсем справедливо. Другим
студентам помогают их родные: присылают им телеграммы с указаниями. Вот,
например, Джим Костелло, он и шага не сделает, пока отец из Нью-Йорка не
подскажет ему, как поступить. А кроме того, как ты не понимаешь - ведь
если кто-то наживается, значит, кому-то нужно разоряться.
- Я буду держать тебя в курсе выгодных сделок, - вскричал мой отец,
просияв. - Я не знал, что это разрешается вашими правилами. Я буду посы-
лать тебе телеграммы, зашифрованные нашим коммерческим шифром, и мы уст-
роим нечто вроде фирмы "Лауден Додд и сын", а? - Он похлопал меня по
плечу, а затем повторил с нежной улыбкой: - "Додд и сын", "Додд и сын".
Раз мой отец обещал давать мне советы, а коммерческая академия стано-
вилась преддверием Парижа, я мог с надеждой взирать на будущее. К тому
же мысль о нашей "фирме" доставила моему старичку такое удовольствие,
что он сразу ободрился. И вот после грустной встречи на вокзале мы сели
ужинать, весело улыбаясь и в самом праздничном настроении.
А теперь я должен ввести в мое повествование нового героя, который,
не сказав ни слова и даже пальцем не пошевелив, определил всю мою
дальнейшую судьбу. Вам приходилось бывать в Штатах, и, возможно, вы ви-
дели его золоченую, хитро каннелированную голову, сверкающую над де-
ревьями посреди обширной равнины, ибо этот новый герой был не что иное,
как капитолий штата Маскегон, тогда еще только находившийся в проекте.
Мой отец приветствовал его постройку из патриотических чувств, к которым
в равной мере примешивалась деловая алчность, - и то и другое было со-
вершенно искренним. Он был членом всех комитетов, связанных с этой пост-
ройкой, он пожертвовал на нее значительную сумму, и он подготавливал
свое участие во всех связанных с ней подрядах. На конкурс было прислано
много проектов. Когда я приехал из академии, мой отец был занят их расс-
мотрением, и они так его заинтересовали, что в первый же вечер после мо-
его приезда он обратился ко мне за советом. Вот наконец был предмет, ко-
торым я мог заняться с искренним удовольствием! Правда, я ничего не
смыслил в архитектуре, но, во всяком случае, это было искусство, а я в
любом искусстве предпочитал классические образцы и, кроме того, был го-
тов ради него на любые труды - способность, которую какой-то прославлен-
ный идиот объявил равнозначной гению. Я тут же с головой ушел в работу:
ознакомился со всеми проектами, оценил их недостатки и достоинства, про-
чел множество книг по архитектуре, овладел теорией деформации, изучил
текущие цены на строительные материалы и, короче говоря, оказался нас-
только хорошим "натаскивателем", что, когда началось рассмотрение проек-
тов, Додд Голова Что Надо заслужил свежие лавры. Его доводы убедили
всех, его выбор был единодушно одобрен комитетом, а я мог втихомолку
торжествовать, зная, что и аргументы и выбор принадлежали мне и только
мне. Когда в принятый проект вносились некоторые дополнения и изменения,
моя роль оказалась еще более значительной, ибо я составил эскиз и сделал
модель каминных решеток для служебных помещений. Энергия и способности,
которые я при этом проявил, привели моего отца в полный восторг, а кроме
того, хотя мне самому, пожалуй, не следовало бы говорить об этом, именно
благодаря моим усилиям капитолий моего родного штата украшает, а не бе-
зобразит его.
В общем, когда я вернулся в Коммерческую академию, настроение у меня
было очень бодрое, и мои первые биржевые операции увенчались блестящим
успехом. Отец постоянно присылал мне письма и телеграммы. "Ты должен сам
решить, как поступить, Лауден, - не уставал повторять он. - Я сообщаю
тебе только цифры, но любую свою спекуляцию ты предпринимаешь на свой
страх и риск, и все, что ты заработаешь, ты заработаешь благодаря
собственной смелости и инициативе". Однако, несмотря на это, всегда было
легко угадать, чего он от меня ждет, и я всегда спешил оправдать его
ожидания. Через месяц у меня уже было около восемнадцати тысяч долларов
в "академической валюте". И тут я пал жертвой одного из пороков этой
системы. Как я уже упоминал, за "академическую валюту" можно было полу-
чить один процент ее номинальной стоимости в денежных знаках Соединенных
Штатов. Разорившиеся биржевые игроки постоянно продавали свою одежду,
книги, банджо и запонки, чтобы покрыть дефицит, а нажившиеся, наоборот,
не устояв перед соблазном, превращали часть своих "прибылей" в настоящие
доллары для оплаты каких-нибудь реальных удовольствий. А мне понадоби-
лось тридцать долларов, чтобы приобрести принадлежности для занятий жи-
вописью: я постоянно уходил в лес писать этюды, и, поскольку мои карман-
ные деньги были израсходованы, в один злосчастный день я реализовал три
тысячи в "академической валюте", чтобы купить себе палитру, - благодаря
советам моего отца я уже начал смотреть на биржу как на место, где
деньги сами плывут тебе в руки.
Палитра прибыла в среду, и я вознесся на седьмое небо. В это время
мой отец (сказать "я" значило бы отступить от истины) пытался устроить
"двойной опцион" на пшенице между Чикаго и Нью-Йорком - как вам извест-
но, спекуляции такого рода считаются одними из самых рискованных на шах-
матной доске финансов. В четверг удача повернулась к нему спиной, и к
вечеру моя фамилия второй раз красовалась на доске в списке банкротов.
Это был тяжелый удар. Надо сказать, что моему отцу в любом случае было
бы нелегко его перенести, потому что, как бы ни мучили человека промахи
его сына, его собственные промахи мучают его гораздо сильнее. Однако в
горькой чаше нашей неудачи была, кроме того, капля смертельного яда:
отец превосходно знал состояние моих финансов и заметил недостачу трех
тысяч "академических долларов", а это, с его точки зрения, означало, что
я украл тридцать настоящих долларов. Пожалуй, такое суждение было слиш-
ком строгим, но некоторые основания для него были, а мой отец, хотя его
биржевая деятельность, на мой взгляд, по самой своей сути исключала
честность, был необыкновенно щепетилен во всех сопутствующих ей мелочах.
Я получил от него только одно печальное, обиженное и ласковое письмо, и
больше до конца семестра он мне не писал, так что все это горькое время,
трудясь в качестве писца, продавая одежду и этюды, чтобы добыть средства
на очередную безнадежную спекуляцию, и с тоской стараясь забыть свою
мечту о Париже, я был лишен его поддержки и советов.
Однако все это время он, по-видимому, постоянно думал о своем сыне и
о том, что с ним дальше делать. Полагаю, он пришел в настоящий ужас от
моей беспринципности - именно так он оценивал мой поступок - и старался
изыскать способ, как в дальнейшем оградить меня от искушений. С другой
стороны, архитектор, строивший капитолии, похвально отозвался о моих ре-
шетках, и, пока отец колебался, не зная, на что решиться, вмешалась
судьба, и Маскегонский капитолии определил мою дальнейшую жизнь.
- Лауден, - сказал мне отец, встретив меня на вокзале сияющей улыб-
кой, - если ты поедешь в Париж, сколько времени тебе понадобится, чтобы
сделаться опытным скульптором?
- Я не понимаю, отец, что ты имеешь в виду? - вскричал я. - Что зна-
чит "опытным"?
- Это значит - скульптором, которому можно доверить самые сложные за-
казы, - ответил он. - Ну, например, обнаженную натуру, а также патриоти-
ческий и эмблематический стили.
- На это может потребоваться три года, - ответил я.
- И ты считаешь, что этому можно научиться только в Париже? - спросил
он. - Ведь и у нас тут есть всякие возможности, и, говорят, этот Прод-
жерс очень искусный скульптор, хотя он, наверное, слишком важный, чтобы
давать уроки.
- Кроме Парижа, этому нельзя научиться нигде, - заверил его я.
- Да, - признал он, - мне и самому кажется, что так будет гораздо
звучнее: "Молодой уроженец нашего штата, сын одного из наших видных
граждан, обучавшийся у самых опытных мастеров Парижа!"
- Но, папочка, я ничего не понимаю, - перебил я. - Я ведь никогда не
думал о том, чтобы стать скульптором.
- Дело вот в чем, - объяснил он. - Я взял подряд на снабжение нашего
капитолия скульптурами. Сперва я смотрел на это как на коммерческую
сделку, а потом мне пришло в голову, что лучше превратить ее в семейное
предприятие. Это придется тебе по вкусу, можно заработать большие деньги
и проявить патриотизм. Если ты согласен, то поезжай в Париж и возвращай-
ся через три года украшать капитолии своего родного штата. Пред тобой
открываются блестящие возможности, Лауден. И вот еще что: к каждому за-
работанному тобой доллару я добавлю один от себя. Но чем скорее ты уе-
