отказался), отправились в извозчичьей карете на "Нору Крейн"
- Ах, какой милый кораблик! - воскликнула Мэйми, увидев шхуну, и за-
тем повернулась к шаферу. - И как вы храбры, мистер Додд! - воскликнула
она. - На такой крохотной скорлупке отправиться далеко в океан! - И я
заметил, что ее мнение обо мне заметно улучшилось.
На "милом кораблике" царил ужасный беспорядок, а все его обитатели
валились с ног от усталости и были настроены чрезвычайно кисло. Кок
расставлял в кладовой консервы, и четыре угрюмых матроса, обливаясь по-
том, перебрасывали их по цепочке со шкафута. Джонсон клевал носом, сидя
у стола, а капитан, лежа на койке в своей каюте, угрюмо курил сигару.
- Вот что, - сказал он, вставая, - зря вы сюда пожаловали. Раз нам
завтра отплывать, мы не можем прервать работу, и вообще на корабле, го-
товящемся к отплытию, не место посторонним. Вы только помешаете матро-
сам.
Я собирался было ответить что-то резкое, но Джим, хорошо знавший по-
добных людей, - ему не раз приходилось иметь с ними дело, - поспешил
пролить масло на бушующие поды.
- Капитан, - сказал он, - я знаю, что мы здесь всем мешаем и что вам
сейчас не до нас, но мы просто хотели попросить вас выпить с нами стакан
шампанского, которое прислал Лонгхерст, чтобы отметить мою свадьбу и
отъезд Лаудена... мистера Додда.
- Ну, дело ваше, - сказал Нейрс, - полчаса, конечно, роли не играют.
Эй вы, шабаш! - крикнул он матросам. - Полчаса можете отдыхать, но
только чтоб потом дело шло живее. Джонсон, поищите-ка стул для дамы!
Тон его был столь же нелюбезен, как и его слова, ню когда Мэйми под-
няла на него свои сияющие глаза, сообщила ему, что он первый настоящий
морской капитан, с которым ей довелось познакомиться, выразила восторг
перед его отвагой и каким-то необъяснимым образом дала ему понять, что
находит его внешность красивой и мужественной, наш медведь постепенно
смягчился и принялся перечислять неприятности этого дня, словно извиня-
ясь за свое дурное настроение.
- Черт знает что такое! - сказал он. - Половина припасов никуда не
годится. Джон Смит дождется, что я сверну ему шею. Затем явились два не-
годяя-газетчика и пытались взять у меня интервью, пока я не пригрозил
изукрасить их так, что родная мать не узнает. Потом приполз какой-то
миссионер, предлагая бесплатно свои услуги в качестве матроса, чтобы мы
отвезли его на Раиатэа или куда-то там еще... Я "пообещал ему хорошего
пинка, и он ушел, ругаясь на чем свет стоит. Так бы я и позволил ему
портить вид моей шхуны.
Пока капитан произносил эту речь, где юмор так странно сочетался с
самомнением, я заметил, что Джим смотрит на него внимательным, оцениваю-
щим взглядом, словно на что-то интересное, но давно знакомое.
- На одно слово, Лауден, - сказал Джим, неожиданно повернувшись ко
мне, и, когда мы вышли на палубу, продолжал: - Он всегда будет стараться
настоять на своем, но ты, пожалуйста, с ним не спорь. Я знаю эту породу:
он скорее умрет, чем кого-нибудь послушается, а если ты его разозлишь,
он растопчет тебя. Я редко навязываюсь с советами, Лауден, и только ког-
да твердо знаю, что говорю.
Столь неудачно начавшаяся беседа благодаря смягчающему влиянию шам-
панского и присутствию женщины стала гораздо дружелюбнее и оживленнее.
Мэйми в великолепной широкополой шляпе и в шелковом пунцовом платье ка-
залась на фоне убогой каюты настоящей королевой. Беспорядок вокруг под-
черкивал ее свежесть и аккуратность, неуклюжий Джонсон оттенял ее хруп-
кое изящество, и она сияла в этой жалкой каморке, как звезда, так что
даже я, не принадлежавший к числу ее поклонников, почувствовал легкое
восхищение. А капитан, который отнюдь не был дамским угодником, предло-
жил, чтобы я увековечил эту сцену своим карандашом.
Как я ни торопился, прошло около полутора часов, прежде чем мой рису-
нок был закончен: портрет Мэйми был отделан во всех деталях, а изображе-
ния остальных только набросаны, в том числе на заднем плане - изображе-
ние самого художника, которое было найдено очень похожим. Но больше все-
го Мэйми понравился ее собственный портрет.
- Ах! - воскликнула она. - Неужели я действительно такая? Неудиви-
тельно, что Джим... - Она запнулась и закончила, перефразируя строку из-
вестных стихов: - Портрет так же прелестен, как Джим хорош.
Мы все засмеялись, и вскоре уже прощались с ней и Джимом, и смотрели
им вслед, когда они проходили по освещенной фонарями пристани.
Так мы расстались среди шуток и смеха. И я осознал, что произошло,
только когда все было кончено. Фигуры новобрачных исчезли в вечернем
сумраке, их шаги замерли, на борту шхуны матросы снова взялись за рабо-
ту, а капитан - за свою сигару, и после долгого дня, заполненного самыми
разнообразными делами и чувствами, я наконец остался наедине с собой. У
меня было очень тяжело на сердце, но, возможно, это объяснялось уста-
лостью. Я стоял" облокотившись о борт, глядел то на затянутое облаками
небо, то на отражение фонарей, дрожащее в волнах, и чувствовал себя как
человек, утративший всякую надежду и мечтающий о могиле, словно о спо-
койном приюте. Но тут я вдруг подумал о "Городе Пекине", приближающемся
со скоростью тринадцати узлов к Гонолулу, с ненавистным Трентом (а может
быть, и с таинственным Годдедаалем) на борту. И при этой мысли кровь за-
кипела у меня в жилах. Мне показалось, что нам ни за что их не опередить
- ведь мы до сих пор стоим у причала и занимаемся какими-то глупыми кон-
сервами, теряя драгоценные минуты! "Ну, пусть они доберутся туда первы-
ми, пусть! Мы тоже туда явимся". Я считаю, что в этот миг круг моего
жизненного опыта замкнулся - я с радостью подумал о возможном кровопро-
литии, и больше мне испытать было нечего.
Кроме того, еще одна мысль радовала меня. Я понял, что моему другу
удалось меня воспитать, что романтика делового предприятия (если только
наша нелепая покупка заслуживала такого названия) опьянила мою душу ди-
летанта, и кровь янки в моих жилах ликовала и пела, пока мы выходили че-
рез бурлящий пролив из бухты.
Прошло много времени, прежде чем работа кончилась и я смог лечь. Но и
потом сон продолжал бежать моих глаз, а едва я заснул, как (по крайней
мере так мне показалось) был уже разбужен криками матросов и скрипом на-
тянувшихся канатов.
Мы отчалили прежде, чем я успел выйти на палубу. В туманном предрасс-
ветном сумраке я увидел впереди дым и огни буксира, который выводил нас
из гавани, и услышал, как он, пыхтя, режет крупную зыбь бухты. Над нами,
окутанный туманом, лежал на холмах СанФранциско, сверкая огнями. Мне по-
казалось странным, что фонари еще не погашены, - ведь без них, только
при бледном свете зари, я сумел узнать одинокую фигуру, стоящую у прича-
ла.
А может быть, я узнал ее не глазами, а сердцем, эту смутную фигуру на
темной пристани? Не могу сказать, но, во всяком случае, это был Джим -
Джим, пришедший проститься со мной. Мы успели только помахать друг другу
рукой на прощание, он что-то крикнул, но я не разобрал, что. Так мы
расстались во второй раз, но теперь наши роли переменились: я должен был
ускорять ход событий, планировать, добиваться цели, быть может, ценой
жизни, а ему пришлось остаться дома, считать дни и ждать.
Когда мы вышли в открытый океан, оказалось, что еще дует свежий севе-
ро-восточный бриз. Мы поспели вовремя. Солнце едва появилось над гори-
зонтом, когда буксир, сбросив канат, отсалютовал нам тремя гудками и по-
вернул назад к берегу, озаренному первыми лучами нового дня. "Нора
Крейн", подняв все паруса, начала свое долгое плавание к выброшенному на
мель бригу.
ГЛАВА XII
"НОРА КРЕИН"
Я люблю вспоминать приятное однообразие плавания по Тихому океану,
когда дует ровный и сильный пассат и корабль дни и ночи летит вперед, не
замедляя хода. Громоздящиеся горы пассатных облаков, которыми можно лю-
боваться (а я к тому же и писал их) при любой прихотливой игре света,
когда они закрывают звезды, когда купаются в ярком блеске луны, когда
они темной грядой перерезают горизонт, пылающий на западе багряными ог-
нями заката, и, наконец, когда они в полдень вздымают свои снежные вер-
шины между синим сводом небес и синим простором океана. Неторопливая
жизнь маленького хлопотливого мирка шхуны, такая незнакомая и интерес-
ная: ловля дельфинов гарпуном с бушприта, священная война с акулами,
кок, месящий тесто у главного люка, взятие рифов на парусах перед нале-
тающим шквалом; самый шквал, когда падает сердце и словно все хляби не-
бесные обрушиваются на шхуну, а когда он проносится - неизъяснимая ра-
дость, обновленная прелесть океана, над которым снова сияет солнце, а
наш побежденный враг - уже только пятнышко с подветренной стороны. Я
люблю вспоминать эту жизнь, и как хотелось бы мне точно восстановить все
незабываемое и уже давно забытое! Память, столь мудро отказывающаяся ре-
гистрировать боль, в то же время не сохраняет для нас и пережитого удо-
вольствия, если оно длилось долго. Мы просто смутно помним чтото прият-
ное, окутанное розоватой дымкой, и все.
Но в одном блаженном воспоминании я уверен. Термометр виноторговца в
позолоченной солнцем каюте день за днем показывал двадцать восемь граду-
сов, день за днем воздух сохранял все ту же животворность и нежность -
он был прохладен и сладок, как напиток здоровья. День за днем сияло
солнце, ночь за ночью светила луна или мерцали мириады звезд. Я замечал
в себе какую-то перемену, обновление всего моего организма.
У меня было такое ощущение, словно я наконец нашел себе климат по
сердцу, и я с жалостью вспоминал ту промозглую сырость, которая поче-
му-то называется умеренным климатом.
- Два таких года, хорошее местечко на каком-нибудь острове - и чело-
век совсем размягчается, - как-то сказал капитан. - Он уже нигде больше
счастлив быть не может. Вот так и произошло с одним моим земляком. У них
на корабле случился пожар, и он выбрался на один из островов архипелага
Навигаторов. Потом он мне писал, что не покинет этого острова, пока жив.
А ведь он из богатой семьи, у его отца есть свои корабли. Но Билли пред-
почитает валяться на песке и есть горячие булочки с хлебных деревьев.
Внутренний голос шепнул мне, что я могу разделить судьбу Билли. Но не
помню, когда это было. К острову Мидуэй мы шли северным курсом, и, воз-
можно, я бессознательно распространил на все плавание впечатление от
нескольких дней, а может быть, это чувство возникло во мне много позже,
когда мы уже направлялись к Гонолулу... Но в одном я уверен: я проникся
преданной любовью к Южным Морям задолго до того, как увидел хотя бы один
из их островов, достойный этого названия. Под таким синим небом не может
надоесть даже однообразие океана, и нет на земле места лучше палубы шху-
ны, там, где дуют пассаты.
Если бы не постоянная тревожная мысль о том, что ждет нас, когда пла-
вание кончится, само плавание было бы чудесным отдыхом. Я чувствовал се-
бя великолепно; облака и волны давали достаточно материала для моего
альбома, а кроме того, у меня было и другое развлечение - я изучал про-
тиворечивый характер моего друга капитана. Я уже называю его другом, хо-
тя тогда до этого было еще далеко. В те дни меня слишком ужасало то, что
я считал его варварством, слишком озадачивала изменчивость его настрое-
ний, слишком раздражали довольно безобидные проявления его тщеславия,
чтобы я мог смотреть на него иначе, как на свой тяжкий крест. И только
постепенно, в те редкие часы, когда он бывал в хорошем расположении ду-
ха, когда он словно забывал (и заставлял забывать меня) о своих недос-
татках, во мне начинало просыпаться чувство, похожее на привязанность. В
конце концов я понял, что эти недостатки - как диссонансы в музыкальном
