довые устремления? Куда девалась его жажда культуры? Или он забыл о сво-
их обязательствах перед своей страной?
- Это правда, Лауден! - вскричал он и принялся бегать по комнате,
ероша волосы. - Ты абсолютно прав. Я низок, я меркантилен. О, до чего я
дошел! Лауден, так больше продолжаться не может. Ты снова показал себя
моим верным другом. Дай мне твою руку, ты снова спас меня! Мне надо по-
заботиться и о духовной стороне. Я должен принять отчаянные меры -
взяться за изучение какой-нибудь сухой и трудной науки... Но какой? Бо-
гословия? Алгебры? А что такое алгебра?
- Ну, она достаточно суха и трудна, - сказал я, - a2+2ab+b2.
- Но она стимулирует духовный рост? - спросил он.
Я ответил утвердительно и добавил, что она считается необходимой
частью всякой истинной культуры.
- Вот это мне и нужно. Значит, я буду изучать алгебру, - заключил он
наш разговор.
На следующий день, обратившись к одной из своих машинисток, он узнал
о существовании молодой образованной девушки, некой мисс Мейми Макбрайд,
которая готова была служить ему проводницей по безводным пустыням прес-
ловутой науки. Поскольку она нуждалась в учениках и плата была умерен-
ной. Пинкертон начал брать у нее уроки - два в неделю. Он очень скоро
проникся удивительным энтузиазмом: казалось, он не мог оторваться от ал-
гебраических символов, часовой урок превратился в целый вечер, а два
урока в неделю - в четыре, а потом и в пять. Я посоветовал ему остере-
гаться женских чар.
- Ты не успеешь оглянуться, как влюбишься в свою алгебраичку, - ска-
зал я.
- Не говори так даже в шутку! - вскричал он. - Я благоговею перед
ней. Мне так же не придет в голову обнять ее, как не придет в голову об-
нять ангела. Лауден, на земле нет другой женщины с такими высокими и
благородными помыслами.
Это пылкое заявление меня отнюдь не успокоило.
К тому времени я уже вел с моим другом новый спор.
- Я пятое колесо в телеге, - повторял я снова и снова. - Тебе от меня
нет никакой пользы. На письма, которые ты мне поручаешь, мог бы отвечать
и несмышленый младенец. Вот что, Пинкертон: либо ты найдешь мне ка-
кую-нибудь работу, либо я сам себе ее найду.
Говоря это, я, как всегда, надеялся вернуться к искусству и не подоз-
ревал, что готовит мне судьба.
- Я нашел тебе работу, Лауден, - в один прекрасный день сказал мне
Пинкертон в ответ на мою тираду. - Мысль о ней пришла мне в конке. Ока-
залось, что карандаша у меня нет, я позаимствовал его у кондуктора и всю
дорогу вычислял и прикидывал. Все уже обдумано. Для тебя это настоящая
находка. Все твои таланты и дарования найдут себе применение. Вот пред-
варительный набросок афиши. Прочти-ка его. "Солнце, озон и музыканты.
Пинкертоновские Гебдомадерные [17] Пикники (очень хорошее это словечко
"гебдомадерные", хоть его и нелегко выговорить; я на него наткнулся в
словаре, когда смотрел, как пишется "гексогональный". "Да ты просто царь
всех слов! - сказал я. - Не пройдет и месяца, как я тебя использую и к
тому же пущу шрифтом не мельче тебя самого". И вот оно, как видишь).
Пять долларов с головы, дамы бесплатно. Чудо из чудес! (Как тебе это
нравится?) Бесплатное угощение под зеленой листвой. Танцы на мягкой му-
раве. Возвращение домой в сиянии заката. Почетный распорядитель - Лауден
Додд, эсквайр, известный знаток искусства".
Удивительно, как человек выбирает Харибду вместо Сциллы! Я с таким
рвением добивался уничтожения одного-единственного эпитета, что без ма-
лейшего протеста принял остальную часть объявления и все, что из него
проистекало. И вот слова "известный знаток искусств" были вычеркнуты, но
Лауден Додд стал почетным распорядителем "Пинкертоновских Гебдомадерных
Пикников"; впрочем, это название вскоре было единодушно сокращено публи-
кой в "Дромадер".
В восемь часов утра каждое воскресенье праздные зеваки могли любо-
ваться мною на пристани. Мое официальное одеяние состояло из черного
фрака с красной ленточкой в петлице, карманы которого были набиты слас-
тями и дешевыми сигарами, небесно-голубых брюк, цилиндра, сверкавшего,
как зеркало, и лакированного деревянного жезла. Позади меня пыхтел и
стучал машиной довольно большой пароход, украшенный пестрыми флагами.
Передо мной находилась билетная касса, которой ведал добродетельный шот-
ландец с такой же красной ленточкой в петлице, как и у почетного распо-
рядителя, неизменно выкуривавший одну сигару в знак того, что сегодня
праздник. В половине девятого, убедившись, что бесплатное угощение пог-
ружено, я сам закуривал сигару и принимался ждать, когда заиграет ор-
кестр. Ждать приходилось недолго - оркестранты все были немцы и поэтому
весьма пунктуальны, - и едва стрелка часов проходила условную черту, как
на улице раздавался грохот барабанов и появлялся оркестр, впереди кото-
рого бежал десяток бескорыстных болванов в медвежьих шапках и кожаных
передниках, размахивая сверкающими топорами. Оркестру мы, разумеется,
платили, но в Сан-Франциско настолько сильна страсть ко всяческим пуб-
личным процессиям, что пресловутые болваны, как я уже упомянул, работали
бескорыстно, из любви к искусству, и нам только приходилось уделять им
часть бесплатного угощения.
Оркестр выстраивался на носу парохода и начинал играть веселую
польку; болваны становились на стражу у сходен и вокруг кассы, которую
вскоре начинала осаждать праздная публика - семьи, состоявшие из отца,
матери и полдюжины детей, влюбленные парочки и, наконец, одиночки. Всего
набиралось от четырехсот до шестисот человек (большей частью немцев),
веселившихся, как дети. Когда все они препровождались на пароход и
двое-трое опоздавших успевали вскочить на палубу под одобрительные возг-
ласы зевак, отдавались концы, и мы выходили в бухту.
И затем наступал час славы, час трудов почетного распорядителя. Я
медленно проходил среди публики, рассыпая любезности и улыбки, не ску-
пясь на конфеты и сигары. Я шутил с девочками-подростками, лукаво подми-
гивая, говорил застенчивым влюбленным, что это пароход только для жена-
тых, игриво спрашивал рассеянных молодых людей, не мечтают ли они о сво-
их возлюбленных, угощал отца семейства сигарой, поражался красотой его
младшего отпрыска и спрашивал у любящей мамаши, сколько лет этому милому
ребенку, который (восторженно уверял я ее) скоро перерастет свою мамоч-
ку, или спрашивал ее совета - потому что ее лицо внушало мне большое до-
верие, - не знает ли она какого-нибудь особенно живописного местечка на
берегу бухты, где мы могли бы устроить свой пикник (считалось, что мы
этого заранее никогда не решаем). А через минуту я уже снова перебрасы-
вался шутками с молодежью, возбуждая повсюду смех и слыша у себя за спи-
ной похвалы вроде: "Ну до чего же мистер Додд остроумен!" Или: "Ах, как
он любезен".
После часа таких развлечений я совершал второй обход палубы, держа в
руках сумку с разноцветными флажками на булавках. На этих флажках было
написано: "Старая добрая Германия", "Калифорния", "Истинная любовь",
"Старики чудаки", "Прекрасная Франция", "Зеленый Эрин", "Страна слас-
тей", "Голубая сойка", "Красногрудый реполов" - по двадцать флажков с
одним названием, так как за бесплатное угощение мы сажали наших гостей
группами по двадцать человек. Раздача флажков требовала предельной так-
тичности
(и, по правде говоря, была самой трудной частью моих обязанностей),
но производилась с притворной беззаботностью, среди смеха и веселых спо-
ров. Затем флажки немедленно прикреплялись к шляпам и шляпкам, и вскоре
совершенно незнакомые люди радостно приветствовали друг друга, как своих
будущих сотрапезников. И всюду на палубе раздавались крики: "Все Голубые
сойки - к левому борту! ", "Да что, на этом проклятом корабле нет больше
других Калифорнийцев, кроме меня?"
В это время мы уже приближались к месту нашего пикника. Я поднимался
на мостик, где на меня обращались взгляды всей публики.
- Капитан! - говорил я ясным, четким голосом, разносившимся по всему
пароходу. - Большинство наших пассажиров высказалось за бухточку у мыса
Одинокого дерева.
- Отлично, мистер Додд! - весело восклицал капитан. - Мне это все
равно. Однако я плохо знаю бухточку, о которой вы говорите, поэтому ос-
тавайтесь на мостике и давайте мне указания.
Что я и проделываю с помощью моего жезла. Я даю ему указания, к вели-
чайшему удовольствию всей публики, потому что я (к чему отрицать)
пользуюсь большой популярностью. Мы замедляем ход и приближаемся к зеле-
ной долине, орошаемой прозрачным ручьем и поросшей соснами и дикой виш-
ней. Команда бросает якорь, спускает лодки, две из которых уже нагружены
напитками и яствами для импровизированного буфета, в третью садится ор-
кестр, сопровождаемый великолепными болванами, и плывет к берегу под ча-
рующий мотив "Девушки Буффало, выходите погулять вечерком". Согласно на-
шей программе, один из болванов во время этой высадки спотыкается и ро-
няет в воду свой топор, после чего веселье публики уже не знает предела.
Правда, однажды топор взял да и поплыл (они были сделаны из папье-маше),
после чего публика тоже смеялась, но уже над нами.
Минут через пятнадцать лодки снова подходят к борту, сотрапезники
разбиваются по группам, и публика переправляется на берег, где оркестр и
буфет уже ждут их в полной готовности. Затем перевозятся корзины с бесп-
латным угощением; они складываются на берегу, и вокруг них становятся на
стражу дюжие болваны, вскинув топоры на плечо. Туда же отправляюсь я,
держа в руках записную книжку, и останавливаюсь под знаменем с надписью:
"Бесплатное угощение выдается здесь". Каждая корзина содержит полный на-
бор для двадцати человек: холодную закуску, тарелки, стаканы, ножи, вил-
ки, ложки и страстный, вышедший изпод пера Пинкертона призыв беречь
стеклянную посуду и серебро (последний приклеен к крышке). Буфет уже
бойко торгует пивом, вином и лимонадом, и компании Голубых соек, Крас-
ногрудых реполовов, Вашингтонов и т.д., отправляются в рощу, неся корзи-
ну на палке, а бутылки - под мышкой. До часу дня они пируют под зеленой
листвой, наслаждаясь звуками оркестра, С часу до четырех они танцуют на
мягкой мураве, и буфет торгует вовсю, а почетный распорядитель, который
уже совсем измучился, стараясь оживить самую унылую из компаний, должен
теперь неутомимо танцевать с наиболее некрасивыми дамами. В четыре раз-
дается звук трубы, и в половине пятого все уже опять на борту, включая
оркестр, буфетную стойку, пустые бутылки и прочее; теперь почетный рас-
порядитель может наконец отдохнуть в капитанской каюте за стаканом
коньяка с содовой и сигарой, хотя ему еще предстоит руководить высадкой
на набережной, а затем в сопровождении двух полицейских везти в контору
Пинкертона дневную выручку.
Я описал обыкновенный пикник, но, кроме того, мы, угождая вкусам
Сан-Франциско, устраивали специальные праздники. Пикник "Маскарад древ-
них времен", о котором было объявлено написанными от руки афишами, начи-
навшимися: "Внимание! Внимание! Внимание!" - и на который явилось мно-
жество рыцарей, монахов и маркизов, был захвачен врасплох проливным дож-
дем, и наше возвращение в город стало одним из мучительнейших воспомина-
ний моей жизни. С другой стороны, "Сбор шотландских кланов" увенчался
необыкновенным успехом, и мало когда взору зрителей открывалось разом
столько молочно-белых коленей. Почти все участники носили пледы клана
Стюартов и орлиные перья, так что общество было весьма благородным. Я во
всеуслышание заявил о моих шотландских предках, и меня единодушно приня-
ли в один из кланов. Только одно облачко омрачило этот чудесный день: мы
захватили слишком большой запас национального напитка, именуемого шот-
ландским виски, и с четырех до половины пятого я трудился в поте лица,
