в своем единстве, трансформируется в Мировой Разум, а тот
натолкнет доктора наук Сургеева А. Н. на верное решение.
Чтоб не создавать помех уличному движению, Андрей
Николаевич молитвенную позу принял на самой середине проезжей
части, а святые и безыскусные слова произносил громким шепотом.
Будучи человеком научного склада ума и материалистом,
Андрей Николаевич понимал, что связь, какую он пролагает между
Собою и Небом, только тогда будет функционирующей, когда станет
обоюдной. И обусловил исполнение обещанного -- как бы мимоходом
заметил, что ждет сигнала, какого-нибудь предмета или явления,
благословляющего на подвиг.
7
Несколько дней выжидал он -- сигнала, знамения,
трансцендента, беспарашютного падения вниз, росчерка молнии,
подсказки заболтавшихся каморников. На телефонные вопросы
отвечал надменно и сухо: "Болен". Проголодался, однако, и
поэтому не воспротивился, как ранее, желанию Галины Леонидовны
навестить его. Холодильник пуст, голова тоже, Андрей Николаевич
подумывал, не обнять ли в прихожей землячку, весьма кстати
вспомнившую гороховейца, но от мысли этой отказался: еще
неизвестно, принесла ли она добротную пищу.
Галина Леонидовна вошла на кухню так, будто час назад
покинула ее с пустой сумкой, торопясь к открытию магазина.
Выложила на стол свертки и пакеты с едой, прибавила к ним
бутылки -- с маслом, приправами и алкоголем. В дамской сумочке
-- пакет с крупными, прелестно пахнущими зернами кофе.
Обрадованный Андрей Николаевич быстренько приготовил любимый
напиток, отпил глоточек, восхитился. Лишнего не говорил, зная,
что к каждому слову прислушивается каморка. На всех четырех
огнях плиты -- кастрюли и сковороды, еда варится, тушится,
жарится, печется.
Вдруг прямо на колени ему упала папка.
-- Просьба. Почитай. Научный труд. Мой. Предисловие.
Андрей Николаевич глянул на титульный лист и невольно
сжался. Сугубо медицинские термины связывались предлогами,
сплошная абракадабра, подходящего словаря нет, и вообще
единственное, что на листе понятно, -- это уведомление в правом
верхнем углу: "На правах рукописи".
-- Не ломай мозги, -- сжалилась над ним Галина Леонидовна.
-- Переводится это так: "Поведенческие стереотипы мужчин до, во
время и после полового акта. По материалам автора".
-- О господи... -- слабо охнул Андрей Николаевич.
Вооружился самыми зрячими очками и глянул на самую холодную
женщину мира, ту, чувственность которой была ниже точки
замерзания. Сексуальный урод, ничегошеньки не воспринимающий от
общения с мужчинами, ничего, кроме головной боли, не
испытывающий: для рандеву с ними Галина Леонидовна держала в
косметичке не противозачаточные таблетки, а обыкновеннейший
пирамидон и еще что-то, снимающее ненависть к женщинам, которые
от того же акта впадали в радостное беспамятство.
Рукопись он, для ознакомления, раскрыл на середине, попав
на главу "во время". Терминология, конечно, хромает, бытовой
жаргон соседствует с узкоспециальными наименованиями. И
классификация мужчин по длительности контакта с
однооргазматическими партнершами проведена без должной стилевой
точности, наряду с "кунктаторами" в тексте попадаются и
"торопыги", хотя существует, конечно, латинский аналог.
Некоторые наблюдения, проведенные в ходе экспериментов,
свидетельствуют: партнершей была сама Галина Леонидовна.
Например: "Больной К. Постоянно фиксирует себя во времени и
пространстве, поскольку сдерживается; озабочен необходимостью
вызвать оргазм у партнерши, для чего каждые сорок секунд
спрашивает о степени удовлетворенности; выбор слов чрезвычайно
ограничен (см. приложение 2), отсутствующий взгляд обращен на
предмет, лежащий в радиусе 2 -- 4 метров, на периферии
обзора..."
-- А почему -- "больной"? -- возмутился Андрей Николаевич.
-- Так уж принято у медиков... И вообще -- что
нормального, когда у мужика глаза воспалены, руки трясутся, а
ласкательные словечки -- ужас до чего примитивно! Ты почитай-ка
приложение 7а к первой части, которая про "до", почитай...
Действительно -- больные, вынужден был согласиться с нею
Андрей Николаевич, начав чтение первых глав. Картина, что и
говорить, мерзкая, в кое-каких деталях он узнавал себя, не
испытывая, впрочем, чувства вины, поскольку в описании
мерзостей преобладали слова, употребляемые во всех сочинениях
на научные темы. Галина Леонидовна же, пока он читал, пустилась
в воспоминания, всплакнула даже. Некоторые пылкие мужчины в
беспамятстве рвали с нее нижнее белье, нанося тем самым
имущественный ущерб. Но более всего возмущали ее те погрязшие в
браке партнеры, которые до того обленились, что с недоумением
смотрели на нее: "Ты почему не раздеваешься?" Или еще хуже: не
в силах расшатать стереотип своих поведенческих реакций,
требовали от партнерши того, что обычно получали от жен.
Уже отплакавшаяся Галина Леонидовна вдруг всхлипнула:
-- Это ты, это ты виноват во всем! В моем недуге! Это ты
тогда сбросил меня с колен, а я ведь впервые испытала настоящую
страсть!
-- Дура, -- спокойно отреагировал он. -- Бифштекс
подгорает...
Его чрезвычайно заинтересовал термин "поглаживание". По
невежеству своему Галина Леонидовна понимала под ним скольжение
мужской длани по туловищу женщины, от затылка к бедрам, с
задержкою на талии. Операция эта была многоцелевой: и
утверждение мужского права, и распознавание возможных преград
на пути к дальнейшему, и стимулирование в женщине позитивных
эмоций. Но, рассуждал Андрей Николаевич, то же "поглаживание"
западные социологи рассматривали более широко -- как
непременный фактор взаимопонимания, как обмен информацией.
Вылизывание сукой новорожденных щенков было продолжением их
внутриутробной жизни, когда околоплодная жидкость омывала
эмбрионы, а если уж смотреть в истоки эволюции, то икринка в
водоеме испытывала ту же радость, что и нормальная женщина,
когда ее обнимает, пошлепывая и потискивая, нравящийся ей
мужчина, и такие бессознательные женские приемы, как
одергивание юбки или касание волосяного покрова головы,
намекают мужчинам на желательность поглаживания. А сама женская
одежда? А...
На кухне шипело, потрескивало и булькало. Андрей
Николаевич спросил, что от него требуется. Ответ был диким по
содержанию. Научный руководитель работы усомнился в
объективности экспериментаторши, поскольку нейтральность
наблюдений искажалась в любом случае -- участвовала ли Галина
Леонидовна в акте соития или притворялась, как это она умела
(проговорилась же она однажды, что может отдаваться как Грета
Гарбо, Екатерина Вторая и Александра Коллонтай).
-- Формулу какую-нибудь присобачь! -- потребовала Галина
Леонидовна. -- Сейчас все математизируется.
Благодатная тема, давно ждущая исследователя... Покинув
кухню, кое-что второпях сжевав, развернув машинку, Андрей
Николаевич стал переносить мысли на бумагу; нашлась и формула,
придавшая исследованию современность и убедительность. Дата,
подпись.
Андрей Николаевич машинку не закрывал, сидел перед нею в
глубочайшей задумчивости, дав мыслям волю. Секс и власть,
рассуждал он, неразделимы. Вполне возможно, что идея власти
родилась в праве мужчины на женщину, обладание ею означало
одновременно и властвование. Учитывать надо и то, что жажда
власти подкреплялась специфическим удовольствием. И социум
возник на стыке секса и власти. Даже в стае бабуинов вожак
аргументирует свои права на лидерство демонстрацией полового
органа. Кстати, не аргументация ли подобного рода привела к
идее дубины в первобытном племени? Интересная получилась бы
работа -- под условным названием "Роль фаллоса в технической
эволюции человечества"...
Чуткие уши его уловили отдаленные раскаты хохота. Видимо,
каморка потешалась над ним, и Андрей Николаевич самолюбиво
нахмурился, встал и закрыл дверь, но остановить поток мыслей
уже не мог и развил идею о фаллосе почти завершенной теорией,
где квазисексуальными отношениями подменялись все
социально-экономические связи общества.
Чем больше Андрей Николаевич размышлял о власти, тем в
большее возбуждение приходил, а когда глянул на творение Галины
Леонидовны и собственное предисловие к нему, то почувствовал
нарастающую ненависть к копошащейся на кухне женщине, которая
воплощала в себе всю сущность власти. Лжива, коварна, в связях
неразборчива, любит подсматривать в замочную скважину, чтоб
находить в человеке уязвимые места, ни во что не ценит мужчин и
-- точно так же, как власть, -- глумится над гражданами. И
бесплодна -- как власть. Та давно уже умножает так называемую
общенародную собственность искусственным партеногенезом, потому
что оплодотворять не умеет, и вот откуда десятки тысяч строек,
так и остающихся незавершенными, недоделанными.
Ненависть к Галине Леонидовне достигла такой острой формы,
что Андрей Николаевич возжелал ее, мстительно представив себе
ненавистную тварь в, так сказать, непарламентской позе --
бегуньей на старте.
Акт унижения власти пришлось отложить до лучших времен,
поскольку Галина Леонидовна исчезла, а уж ее-то стоило
поблагодарить: в Андрее Николаевиче закопошилась смелая до
безумия идея -- как изменить общественный строй в СССР.
Утром, на свежую голову, он проверил вычисления и убедился
в правильности их. Подверг критике предыдущую попытку -- там, в
совхозе. Такого провала, как тогда в котельной, не будет! И
пожаров не надо. И взрывов. Свержение власти произойдет тихо и
незаметно. И начинать надо завтра же. Благо деньги появились:
Галина Костандик позабыла на кухонном столе пачку купюр.
Но планы едва не рухнули: приехал отец, и то, с чем он
приехал, способно было охладить пыл Шарлотты Корде, превратить
Якобинский клуб в общество цветоводов, и если бы речь отца
прозвучала многими годами раньше на марксистском сборище в
Минске, то социал-демократы не раздухарились бы на создание
партии, а веселой гурьбой завалились в шинок, напрочь забыв о
классовой борьбе и гегемонистских устремлениях.
Отец приехал внезапно, без телеграммы, без телефонного
звонка из Гороховея, с неизменными домашними гостинцами, и,
глянув на него, Андрей Николаевич стал суматошно вспоминать, не
было ли в последних письмах родителей упоминания о болезни.
Скверно выглядел отец, очень скверно! Как всегда прямой,
жесткий, сильный, но глаза, когда вошел в комнату, сразу нашли
стул и диван, чтобы знать, куда лечь или сесть, и голос был
тягучим, незнакомым, речь спотыкалась. Два года назад Андрей
Николаевич приезжал в Гороховей, и ни сединки в волосах тогда
не заметил он у отца, ни этого блуждающего взора. Сейчас он
обходил квартиру, где не раз бывал, спрашивал, намерен ли
Андрей жениться, чем занята Галина Костандик, но о том, что
привело его в Москву, -- ни слова. Андрей отвечал невпопад, он
как бы стыдился того, что молод еще и крепок. Сказал, что
жениться не собирается, все недосуг, да и на ком жениться-то?
Отец соглашался, кивал, продолжая думать о чем-то своем. Пальцы
его теребили что-то в воздухе, что-то искали, глаза замирали на
какой-нибудь точке и больше уже ничего не видели.
Разговорился он вечером, после рюмки, и Андрей Николаевич
был поражен. Ничего нового для себя он не услышал, удивительным
было то, что отца мучили мысли, от которых страдал когда-то он
