Решено было до самых дверей холостяцкой квартиры проводить
человека, свихнувшегося на картофеле. Супруги Васькянины хотели
передать Андрея с рук на руки сожителям его -- под расписку или
устное поручительство. Вместе с ним вошли они в лифт и сами, в
два пальца, нажали на нужную кнопку.
На пятом этаже, у самой двери, их ожидал сюрприз.
Поднялась сидевшая на ступеньке лестницы фигурка и подалась к
Андрею, всхлипывая и подставляя себя под объятия. И тут же
открылась дверь, показались перекошенные физиономии блондинов,
братьев Мустыгиных, по рассказам Андрея. О девчонке в драном
пальто супругам Васькяниным ничего известно не было.
А это была Алевтина, Аля, сказавшая, что она, как
потребовал того сам Андрей, ушла из неродного дома, потому что
любит его, Андрея, исстрадалась по нем, но вот -- наконец-то!
-- дождалась.
Из бессвязных объяснений сожителей Андрей понял только то,
что уже третьи сутки девица эта подкарауливает его; братья
пытались было запихнуть ее в мусоропровод и спустить вниз, но
та оказала бешеное сопротивление, к тому же представилась
невестой, что дало им повод заподозрить ее в симуляции
беременности; на контрольный вопрос о брюхатости самозванка
ответила отрицательно, добавив, правда, что в скором времени
надеется понести плод. Это чистосердечное признание лишило ее
крова, но спасло от голода, Мустыгины кормили приблудную тварь
как собаку, выставляя на лестничную площадку тарелки с мясным,
на питание ушло четыре банки болгарских голубцов, купленных --
с наценкой! -- в буфете, да литр молока, его они наливали в
блюдечко.
Слушая стыдливые объяснения Мустыгиных, Андрей обнимал
дрожащее от холода тельце Али. Редкие слезы ее были холодными и
нетекучими.
-- Это моя невеста! -- провозгласил Андрей.
Срутник погрозил кулаком расторопистым братьям, которые
мгновенно прикинули все плюсы и минусы. Кормежка Алевтины не
покрывала и сотой доли нанесенного Андрею ущерба, который надо
было чем-то возмещать. И чем-то расплачиваться за блага от
бракосочетания друга. Добродетельная семейная пара под самым
боком их бизнеса -- да это же охранная грамота! Да и дорогого
стоит благосклонность члена коллегии Министерства внешней
торговли!
Супруги Васькянины осмотрели холостяцкую берлогу, едва не
зажимая носы. Тимофей Гаврилович подергал запертую дверь
женатика, потребовал ключ, открыл, увидел то, чего ни в коем
случае нельзя было видеть супруге, и услал ее за покупками. Дал
команду -- и братья Мустыгины кликнули девиц из общежития, те
примчались по первому зову и запричитали по-деревенски:
"Ироды!.. Девку загубили!.." Алю отмыли в ванной, комнату, на
конюшню смахивавшую, отскребли. Жена Тимофея Гавриловича
вернулась вечером с ворохом белья и одежды, невесте решено было
устроить последний девичий уголок в ее жизни, загс планировался
в ближайшие дни, в нарушение всех сроков: девицы из снесенных
бараков уже пролезли во все поры местного управления и
обеспечили внеочередность. Свадьбу решено было отгрохать дома,
в кулинарии купили сто котлет и три ведра винегрета. Созвали
всех, кого можно пригласить, исключая родителей новобрачных.
Директор школы и завуч приехать не могли: первая четверть
нового учебного года! Аля же и видеть не хотела своих
домочадцев. "Я тебя прошу: без них!.." -- вцепилась она в
Андрея и не разжала пальцы, пока Андрей не поклялся, что ни
дядя, ни тетка в новую жизнь Али не войдут ни под каким
предлогом. Он понимал ее: в том доме -- извращение, там в быт
внесены элементы неземной логики. Он отослал деньги, почтой
пришедшие с Кутузовского. О "линкольне" пришлось забыть. Влез в
долги. Самыми страшными из них были сами братья Мустыгины,
помогавшие бескорыстно и щедро.
И вдруг появилась Галина Леонидовна: глаза подпухшие,
плечи согбенные, походка задумчивая, ореол мученицы,
пострадавшей за веру в святость семейной жизни. Муж,
оказывается, изменил ей чуть ли не в день свадьбы. "К тебе.
Раздавлена. Крах", -- такой телеграфный стиль вошел в ее
загадочную речь. Андрей насторожился: уж очень подозрительными
были эти рубленые фразы. Дохнуло опасностью, вспомнился
умильный голосочек школьницы, худой и жадной. Заорать "Пшла
вон!"? Все решила Аля, полюбившая с одного взгляда Галину
Леонидовну.
В назначенный день и час у подъезда заклаксонили нанятые и
одолженные "Волги". Погода выдалась превосходной, сухой морозец
бодрил и веселил, безоблачное небо казалось не утренним, а
вечерним, того и гляди вспыхнут звезды. Колыхалась толпа у
подъезда, ожидая выхода брачующихся. В деляческом азарте братья
Мустыгины вооружили транспарантами и портретами из красного
уголка всех приглашенных и незваных, что у подъезда.
Распахнулась дверь, вышла Аля, из глаз ее, видимо, брызгало
счастье, потому что все мужчины сняли шляпы и кепки. Андрей
замешкался, что-то случилось со шнурками, пока
перевязывал-завязывал -- минута прошла, выскочил, увидел Алю со
спины, всю белую, и подумал: голубое сияние исходило от невесты
его. Их обоих повели к самой разукрашенной машине, до нее --
секунд десять хода, до загса -- пять минут езды, и вот тут-то
истерически, в удушье будто, закричала Галина Леонидовна:
-- Да набросьте на нее что-нибудь теплое!.. Набросьте! Ей
же нельзя простужаться!..
Как в здоровом, никакими порчами не тронутом теле могла
она высмотреть смертоносные легочные бациллы -- уму
непостижимо. Но высмотрела, вычернила, в толще белейшего снега
нашла одну-единственную сажинку, пальцем ткнула в змею, еще не
поднявшую голову с жалом, спавшую посреди цветов голубой
клумбы. И года не прошло, как стала чахнуть Аля, не помогали ни
высокоэффективные антибиотики, ни Теберда. Или -- бациллу эту
подбросила сама Галина Леонидовна криком истошным, от которого
заплакал ребенок чей-то, на самокате приткнувшийся к увитой
лентами "Волге"? Или... Андрей тогда много размышлял над
каверзнейшим обстоятельством этим, родственным факту
непорочного зачатия. Догадываясь, к каким выводам пришел он,
Галина Леонидовна спряталась в очередное замужество, на глаза
ему не показывалась, но Алю навещала, не без подсказок той
угадывала время, проскальзывала в квартиру, когда в ней
мучилась (или наслаждалась) одиночеством тающая Аля, и всякий
раз Андрей Николаевич догадывался о визите подколодной землячки
-- не по сохранившемуся запаху, а по каким-то пространственным
изменениям в квартире, координатные оси так сдвигались, что
первой мыслью было: что-то стронуто гибким, скользким и
осторожным телом. Последние месяцы от Али он не отходил,
приезжавшая со шприцами медсестра задерживалась на полчасика
или больше, давая возможность съездить за продуктами. Девочкой
вступила Аля во взрослую жизнь -- и мудрой старухою покидала
ее. Андрей подумал как-то, что ему было бы легче от капризов
умирающей, от приступов гнева ее; мужественное терпение
страдающей Али вызывало в нем такую боль, что благим матом
орать хотелось. За неделю до смерти она простилась с людьми и
совершенно убежденно сказала Андрею, что и там, в могиле, будет
помнить только его, потому что нет для нее иных людей, все иные
-- это он сам, в нем -- все. И просьбу изложила дикую для уха:
похоронить ее так, чтоб никто, кроме него, на погребении не
присутствовал. Никто! Он обещал: "Да, да, непременно..." -- так
взрослый успокаивает ребенка... А когда в морге глянул на сизую
и спокойную Алю -- вспомнил про обещанное и о том, что по
каким-то вековым канонам всегда исполняется последняя воля
усопшего, еще не погребенных мертвых надо ублажать, продлевать
их жизнь, что ли. Поехал смотреть могилу, выкопана ли она, и
попал к моменту завершения операции, которую никто не решался
механизировать, потому что сознание связывало
производительность могилокопателя с процентами смертности.
Андрей Николаевич присмотрелся к ребятам, углублявшим могилу, и
поразился лопате бригадира. Без сомнения, специфическое орудие
труда изготовлено было по особому заказу. Деревянная ручка,
отполированная тысячами хватаний, приобрела цвет янтаря, была
она раза в полтора длиннее обычной, саму же лопату отштамповали
или отковали в форме прямоугольника, выгнув затем, и лезвие
лопаты будто прошло через никелирование в гальванической ванне,
стольким покойникам обеспечило оно вечный сон и защиту от
посягательств извне. Не спрыгивая на дно могилы, используя
длину лопаты и форму ее, бригадир между тем приступил к
заключительной стадии, углублял и расширял выемку в земле,
какую-то нишу, и Андрей Николаевич понял, что делает бригадир.
Могила короче гроба сантиметров на сорок -- пятьдесят, опускать
в нее покойника будут в наклонном положении, и уместится гроб в
могиле потому, что изголовьем войдет в нишу. В этой
незапатентованной хитрости была и забота о могильщиках,
сберегавшая их труд, и желание максимально обеспечить уют
покойника, зафиксировав гроб неподъемно и неперемещаемо. Андрей
Николаевич избавился вдруг от ужаса смерти, который разлит в
самом воздухе кладбища, и ясно представил себе, что
когда-нибудь ляжет рядом с Алею, и не важно уже, есть или нет
мир иной, лежать все равно будут вместе. И Аля вдруг стала
понятна: существо, созданное природой, чтоб полюбить одного
человека и этим исчерпать свое предназначение. И решение
возникло: да, похороню один, никого не надо, свято исполню
последнюю волю, справлюсь, обязательно справлюсь! Существовали,
правда, непреодолимые технические трудности, но на то и
человек, чтоб разрешать их. Андрей Николаевич на такси помчался
искать одного разочарованного жизнью изобретателя, о нем он не
только слышал, но сам видел его и сам наблюдал демонстрацию
изобретенного механизма, названного длинно и нескромно:
"Универсальное транспортное средство для перевозки грузов до
1,2 тонны по любой местности и по любому грунту, даже лунному",
-- примерно так писал в заявке изобретатель, перечисляя затем
выдающиеся достоинства транспортного средства, выгодно
отличавшие его от ранее изобретенных, и достоинствам этим не
верил ни один человек в патентной конторе. Лишь Андрей
Николаевич поверил -- и нашел изобретателя. Тот отдал ему
надувной матрац и потроха к нему в придачу, то есть
"универсальное транспортное средство", так и не выброшенное на
свалку. Когда Андрей Николаевич поинтересовался, на каком
топливе работает эта тележка без колес, то получил ответ:
"Вечный двигатель". Вечность, правда, питалась от аккумулятора
в чемоданчике. Подогнав к моргу автобус, Андрей Николаевич
забрал гроб с телом и привез его на кладбище, шофер помог
переложить гроб на матрац, двигавшийся как судно на воздушной
подушке, и в страхе побежал к автобусу. Сургеев шел рядом с
матрацем, держа в руках выносной пульт управления. Редкие
встречавшиеся крестились, сзади плелся кто-то из кладбищенской
администрации, к могиле его Андрей Николаевич не подпустил,
могильщики от зелененькой не отказались и благоразумно отошли в
сторонку. Гроб то взмывал над углублением в земле, то норовил
торпедою уйти вниз, пока Андрей Николаевич не освоил аппарат и
вместе с ним не оказался в могиле -- сидящим на гробе, мокром
от слез. "Эй, хозяин, пора наверх!" -- позвали с неба
могильщики, и Андрей Николаевич взмыл к ним. Когда могилу
закрыли землей, к ней подкрались сидевшие в засаде братья
Мустыгины. В скорбном молчании, понурив головы, приложили они к
