доверием, в подобной ситуации был бы в состоянии расширить свою эмиссию. С
другой стороны, считал де Лавлей, сторонники свободы ошибаются в своих
расчетах на то, что защищаемая ими система способна обеспечить более
благоприятные условия кредитования в момент циклического подъема. Напротив, де
Лавлей был вполне убежден, что свободная система потребовала бы еще больший
объем резервов, тем самым уменьшая масштабы обращения. Сам же де Лавлей
соглашался признать свободную систему лишь при условии неограниченной
ответственности банков.
Как раз в этот момент была предпринята атака на банкноты вообще. Она была
инициирована Цернуччи. ["Mecanique de 1'echange," 1865 и "Contre le Billet de
Banque", 1865; последняя из работ является свидетельством в рамках Банковского
Опроса.] Он заявил, что вопрос о том, должна ли быть разрешена эмиссия
большому или ограниченному числу банков, отнюдь не является жизненно важным.
Настоящая же проблема состоит в том, должна ли быть эмиссия банкнот разрешена
вообще. Эмиссия банкнот ведет к подрыву богатства обладателей металлических
денег, обесценивая их стоимость. Если банкноты и имеют право на хождение, то
лишь в качестве сертификатов на депонированное золото. Фидуциарная, или
необеспеченная эмиссия, по мнению Цернуччи, должна полностью прекратиться.
Цернуччи, тем не менее, присоединил свой голос к требованиям о свободе
банковского бизнеса, поскольку был убежден в том, что если всем будет
разрешено выпускать банкноты, ни один человек не захочет их принимать и вскоре
они попросту исчезнут сами собой. Такое же отношение к банкнотам было и у
Модеста (Modeste) ["Le Billet des Banques d'Emission et la Fausse Monnaie" в
Le Journal des Economistes, Vol. III за 15 августа 1866 г.]. Курсель-Сеней, Дю
Пьюнод и Маннекен вступили в бой по другую сторону баррикад.
[Courcell-Seneuil, "Le Billet de Banque n'est pas Fausse Monnaie" в том же
журнале, в номере за 15 сентября 1866 г. См. также письмо Дю Пьюнода в том же
номере, ответ Модеста в октябрьском номере и статью Маннеке в номере за
декабрь.]
Пожалуй, наилучшее описание точки зрения сторонников централизованного
банковского дела было дано Кулле ["Etudes sur La Circulation Monetaire",
1865]. Он представил вниманию читателя достоинства и недостатки каждой из
альтернатив, заключив свой анализ выводом о большей предпочтительности
монополии и централизации. Кроме того, Кулле оправдывал проведение
традиционной границы между долговыми обязательствами банков (банкнотами), с
одной стороны, и коммерческими векселями и депозитами -- с другой. Он считал,
что принятие банкнот к платежу содержало элемент принудительности; в ситуации
же обесценения банкнот страдали отнюдь не те, кто имел возможность получить
банковские кредиты на льготных условиях и тем самым нажиться на расширении
эмиссии -- ведь к моменту обесценивания банкноты уже переходят к третьим лицам
[Там же, с. 78--80: Нами показано, что простые и переводные векселя, а также
обещания по уплате определенному лицу в определенный день могут иметь хождение
лишь среди лиц, хорошо известных друг другу; ведь для обращения этих бумаг
требуется проверка векселя, индоссамента, его денежная оценка, новые и
дополнительные гарантии цедента цессору... Если эти обещания остаются
невыполненными в срок, держателям бумаг лишь остается корить себя за
недостаток предусмотрительности и собственную неразборчивость... Все сказанное
выше о векселях в полной мере относится и к банковским депозитам. Ничто не
заставляет человека депонировать свои деньги в определенном месте; полностью
свободный выбор предопределен исключительно личными предпочтениями человека.
Если бы векселя на предъявителя и до востребования имели хождение, как другие
виды денежных документов, среди ограниченного круга лиц, если бы их передаче
могло предшествовать внимательное изучение ее условий и передача эта
сопровождалась бы предоставлениями цедентом гарантий цессору, власти могли бы
спокойно оставаться в стороне... Однако все знают, что так не бывает."].
Купле считал, что свобода эмиссии приведет к ее же саморазрушению,
придерживаясь, таким образом, позиции, схожей с точкой зрения Цернуччи, хотя и
не столь категоричной. Он предполагал, что в результате многочисленных
банкротств, на которые была обречена свободная система, должно было произойти
одно из двух: либо люди, видя контраст между состоянием большинства рядовых
банков и положением нескольких или даже одного самого сильного из них, в
будущем стали бы доверять лишь этим немногим или этому единственному банку,
установив тем самым монопольную систему de facto; либо свободная система была
бы отвергнута как таковая и банкноты исчезли бы вообще. Если же построение
системы добротно организованных и солидных банков все-таки оказалось бы
возможным, результатом плюрализма, по мнению Купле, стало бы отнюдь не
снижение ставки процента, а ее рост: ведь банки стремились бы даже в
нормальных условиях удерживать значительные резервы. Даже во времена
стабильности и при заданном количестве денег в обращении совокупные резервы
множества банков должны превышать сумму резервов единственного банка.
Централизация резервов, являясь источником силы во времена кризисов, была еще
одним плюсом централизованной системы. Таким образом, преимущества монополии
были в глазах Купле куда более весомыми, чем опасность того, что государство
злоупотребит своей властью над единственным эмиссионным банком.
Позицию сторонников свободы наилучшим образом представил Ж. Э. Хорн ["La
Uberte des Banques", 1866]. Первым делом он отверг аргумент королевской
привилегии с экономической точки зрения [там же, с. 62]. Подчеркивая тот факт,
что первым чеканку монет освоил частный бизнес, Хорн указал на две вероятные
причины, по которым эта деятельность была затем узурпирована государством в
качестве исключительного королевского права. Первой было стремление облегчить
обращение монет в качестве средства обмена на более обширных территориях. В те
времена государство было единственным институтом, который обладал достаточной
репутацией, чтобы создать у населения необходимую уверенность в качестве
монет. Имея гарантию государства в соответствии веса и пробы металла номиналу
монет, люди могли принимать их без предварительного взвешивания и
апробирования. Второй причиной было то, что чеканка монет оказалась наиболее
удобной для короля формой сбора своих доходов. В наши дни, продолжал Хорн, эта
деятельность перестала быть необходимой в качестве источника пополнения
бюджета. [Как бы то ни было, даже в наши дни вексельная эмиссия представляет
собой важнейший источник бюджета военного времени.] Кроме того, государство
перестало оставаться единственным институтом, способным обеспечить
обслуживание монетного обращения. Если бы такие фирмы, как парижский Ротшильд
(Rothschild) или лондонский Бэринг (Baring), взялись за чеканку монет, их
монеты принимались бы публикой столь же охотно, как и государственные.
Хорн вместе с Шевалье и Курсель-Сенеем, а также многими другими менее
известными участниками дискуссии отвергали тезис о том, что банкноты являются
деньгами. Этот вопрос стал одной из главных тем дискуссии между
вышеупомянутыми авторами и Воловски. Во многих случаях этот тезис Хорна
использовался (часто довольно неоправданно) лишь для того, чтобы "вывести"
банкноты за пределы королевской привилегии чеканить монеты. Спор этот, таким
образом, представлял собой не более чем дискуссию софистов с софистами. Немало
перьев было поломано в ходе этой дискуссии, предметом которой при ближайшем
рассмотрении оказалась суть определений. Вопрос на самом деле заключался в
том, должны ли два понятия, обладающие одной и той же характерной чертой,
обозначаться одним и тем же термином; или же эти понятия, по причине
несовместимости, по другой своей черте надо жестко противопоставить друг
другу. Воловски определял банкноты как деньги, поскольку и монеты, и банкноты
оказывают похожее влияние на торговлю и цены. Шевалье же и другие настаивали
на необходимости всегда рассматривать банкноты просто в качестве заменителей
монет, причем при любых условиях конвертируемых в них, поскольку подход, не
принимающий условия жесткой конвертируемости, неминуемо приведет к
сверхэмиссии и неограниченному обесцениванию банкнот.
Касаясь недостатков привилегированной монополии, Хорн обращал внимание на
большую вероятность отмены обязательств такого банка выплачивать металлические
деньги, что неизменно приведет к выпуску необеспеченных бумажных денег вместо
банкнот, конвертируемых в монеты. Приближаясь к ситуации неплатежеспособности,
находящийся под государственной опекой банк всегда рассчитывал на
правительственную помощь в деле освобождения от своих обязательств принимать к
оплате банкноты. Это делало банкротство законным, тем самым, спасая банк от
необходимости ликвидации со всеми сопутствующими штрафами и издержками.
История привилегированных банков, без всякого сомнения, полна банкротств. Если
бы эмиссионным банкам стало очевидно, что они однозначно и неизбежно несут
ответственность за все свои действия и их последствия, политика таких банков
обрела бы такую же взвешенность, как и решения любой другой фирмы [там же, с.
396]. Наконец, как подчеркивал еще ранее Шевалье ["Злоупотребление дошло до
такой степени, что легкость эмиссионной деятельности банков сделало их просто
незаполненным холстом для банкнот правительства, что вскоре приводило к
неизбежному банкротству банка." Цитируется по Wolowski, "La Banque
d'Angleterre", с. 199], при централизованной системе правительство всегда
испытывало соблазн воспользоваться своей властью над привилегированным банком.
Конечно, никакая из систем не исключала наступления банкротства. Однако в
условиях плюрализма обесценивались банкноты одних лишь прогоревших фирм, тогда
как в ситуации привилегированной монополии легализованная приостановка
денежных выплат и, следовательно, обесценение, касается всего объема эмиссии.
Более того, если в условиях свободы некоторые банки и приостановили бы
денежные выплаты, неспособность быстро возобновить их привела бы к
окончательному краху этих банков в результате конкуренции со стороны их
нормально функционирующих соперников. Приостановки денежных выплат, таким
образом, были бы не столь продолжительны.
Банковская свобода в полном смысле этого слова, то есть то, к чему склонялся
Хорн, представляла собой систему, при которой создание компаний в банковском
бизнесе, будь то эмиссионная, кредитная либо депозитная деятельность,
подчинялась бы тем же правилам, что и в других отраслях [там же, с. 392].
Правила же эти должны были быть направлены, в основном, на предотвращение
махинаций. При этом, однако, Хорн считал нормальным желание людей внести в эти
правила дополнения, относящиеся исключительно к компаниям, занимающимся
эмиссией банкнот [там же, с. 414]. Это было связано с тем, что, вдобавок к
акционерам и партнерам такой компании, на сцене появлялся еще третий участник
событий. Сюда входили те, кто, даже в какой-то мере вынужденно, принимал
банкноты не из первых рук. В этом смысле Хорн считал оправданным принятие в
Соединенных Штатах законодательства 1863 г., хотя и не относился к такого рода
законам как к неизбежному явлению.
Разделяя традиционные взгляды банковской школы, Хорн полагал, что причиной
кризиса не может быть сверхэмиссия банкнот, поскольку обращение не способно
вобрать в себя ничего сверх того, что было бы достаточно для удовлетворения
реального спроса. Банки, таким образом, совершали ошибки вовсе не в размерах
эмиссии, а скорее в направлении инвестирования своих средств. Кризисы, по
Хорну, вызывались нехваткой капитала в обращении. В периоды "чрезмерного
инвестирования" слишком много капитала изымалось из обращения и превращалось в
основной капитал до тех пор, пока не становилось ясно, что не хватает
"вспомогательных материалов", необходимых в дополнение к нему. [Там же, на с.
