роятно, изрядный участок занимали могилы знакомых Жанне людей. Среди ны-
нешних имен на вывесках были наверняка такие, которых когда-нибудь не
обнаружит и постаревшая Мад, в один прекрасный день случайно оказавшись
на этих улицах.
У нее, вероятно, будет своя Дезире, которая монотонным, словно теку-
щая вода, голосом скажет:
- Ты помнишь Жермену Донкер, которая так была усыпана веснушками, что
походила на хорошо пропеченный хлеб? Она вышла замуж, взяла в свои руки
торговое дело родителей, и теперь у нее семеро детей. Ее старшая дочь
замужем за депутатом, а один из сыновей - губернатор где-то в колониях.
Они шли по длинной, немного покатой улице; миновали некогда невзрач-
ный и пользовавшийся дурной славой еще со времен молодости Жанны отель,
он был заново выкрашен и носил ничего не говорящее Жанне название.
Жанна знала, что ее молчание раздражало племянницу, ее шаги постоянно
сбивались из-за этого. Но Жанна еще далеко не выиграла партию, и поэтому
задерживала дыхание, словно канатоходец, выполняющий опасный трюк.
Сначала они шли в том же ритме, что и мужчина на противоположной сто-
роне улицы. Это получалось машинально, как бывает под звуки какого-ни-
будь военного марша. Мужчина делал широкие шаги. Его, должно быть, под-
жимало время.
Нужно было разорвать этот ритм, и хорошо, чтобы это получилось опять
же случайно, но это должна сделать Мад. Это не должно было исходить от
Жанны.
Так и получилось - в тот момент, когда задыхающаяся и не желающая это
показать Жанна сглотнула слюну, между ними, сквозь разделяющее их молча-
ние, установилась столь тесная связь, что Мад вздрогнула и чуть поверну-
ла голову:
- Вы что-то сказали?
- Нет, с чего бы?
- Мне показалось.
Короткий разговор слегка замедлил их шаги, и вскоре мужчина, невольно
навязывавший им темп, оказался далеко впереди, а стук его каблуков пе-
рестал неотступно преследовать их.
Мадлен - ее тетка была а этом уверена - из-за молчания своей спутницы
была готова вот-вот сама произнести ту речь, которую она ожидала от Жан-
ны. Но поскольку с ней никто не разговаривал - Жанна хранила молчание и
принципиально не начинала разговор первой, - девушке просто некому было
отвечать.
Вокзал уже загораживал всю перспективу в верхней части улицы, стали
видны его фонари, некоторые сверкали ярче других, и подымавшийся дым то-
варного поезда; дым казался светлее неба над крышей. Там, конечно, были
такси, уж два или три обязательно. Им оставалось пройти не больше двух-
сот метров. Совсем недавно тот же путь, но в другом состоянии духа, в
лучах заходящего солнца, проделали Физоли, таща за руку мальчишку.
Шаги в какой-то момент перестали звучать в унисон. Это ничего не зна-
чило, однако Мадлен попыталась подстроиться к Жанне, словно шагающий не
в ногу со строем солдат, ей это не удалось, и она сбавила темп.
Но даже теперь они ничего не говорили друг другу. И уж конечно, они
не говорили - хотя девушка, должно быть, на это рассчитывала - о другом
бегстве, случившемся когда-то, о другой девушке, покинувшей светлый дом
у моста.
Шаги, раздающиеся по улице. Двое, идущие на свет фонаря, чтобы пройти
мимо него и направиться к следующему.
Мягкая, отчетливая походка девушки - и походка старой толстой женщи-
ны, не позволяющей себя обогнать, она все время здесь, рядом, при-
сутствие ее не дает той, другой, осмотреться, подумать о себе, решить,
как же себя вести.
Все держалось на таких пустяках! Почти ни на чем. Жанна понимала это
и даже затаила дыхание. Она не молилась, потому что не умела; "о она
напрягала вею свою волю, полагая, что это не хуже обращения к Богу; от
силы и длительности этого напряжения, как ей казалось, зависело все.
Мужчина на другой стороне тротуара уже дошел до вокзала. Может быть,
это ему предстояло вести сквозь ночные равнины дымящий товарный поезд?
Исчезнувший звук его шагов оставил после себя пустоту, в которой с осо-
бой отчетливостью вразнобой зазвучали шаги Мад и ее тетки.
И тогда неожиданно, словно в горле Мад лопнул наконец пузырь, девушка
остановилась, через секунду повернулась на пятках и, прежде чем дви-
нуться в обратном направлении, мимо фонаря, который они только что прош-
ли, спросила со злобой:
- Вы думаете, что добились своего?
- Нет.
Они молчали и всю обратную дорогу. В "Золотом кольце" все ушли с тер-
расы; женщина с голыми ляжками теперь стояла, облокотившись на подокон-
ник, в отеле, а позади нее раздевался мужчина. Неподвижные головы игро-
ков в карты все еще виднелись за стеклами окон.
На мосту Мад пошла медленнее. Все поняв, Жанна сказала просто:
- Дезире нам поможет поднять сундук.
Анри, к счастью, не показывался. Он ждал в темноте малой гостиной, а
его сестра не подозревала, что он там и все слышит.
- Ты не поможешь нам, Дезире?
- А что нужно сделать?
- Поднять этот сундук на второй этаж.
Жанна шла по пятам за своей подругой, чтобы не дать ей предаваться
размышлениям.
- Занесем его в комнату.
- А на площадке ему что, плохо?
- Да.
Нужно было, чтобы Мад обязательно сегодня же вечером разгрузила сун-
дук, и тетка стала ей помогать, стараясь не выглядеть заинтересованной
его содержимым.
- Мы с Дезире поднимем пустой сундук на третий этаж. Он не тяжелый.
Ты можешь закрыть свою дверь; Спокойной ночи, Мад.
Та, стоя лицом к стене, ответила чуть слышно после минутного молча-
ния:
- Спокойной ночи.
Вот теперь все.
А этим утром Мад еще не спускалась. Ей трудно было спуститься. Она,
должно быть, не раз прислушивалась у двери ко всем хождениям в доме. Ей,
конечно, хотелось есть. Мать была внизу. Где ее брат, она не знала. А
знала ли она, что тетка не выходила из комнаты?
Вероятно, она слышала голос доктора Бернара, шаги Дезире по лестнице.
Около десяти часов вдруг скрипнули перила, а потом затрещала сту-
пенька лестницы; кто-то остановился на полдороге.
Затем, как показалось бы многим, воцарилась тишина, но Жанна так нап-
ряженно вслушивалась, что до нее доносилось даже тиканье часов в одной
из комнат второго этажа.
Она расправила простыню, провела обеими руками по затылку, приглажи-
вая свои бесцветные волосы, глубоко вздохнула, улыбнулась и наконец про-
изнесла:
- Заходи.
Стоящей в коридоре Мад не оставалось ничего, кроме Как сделать шаг
вперед.
VII
- Садись.
Она указала ей на стул, который совсем недавно занимал доктор Бернар,
но нерешительность племянницы - едва ощутимая, словно излучение, улавли-
ваемое лишь некоторыми сверхчувствительными приборами, - заставила Жанну
добавить:
- Но сначала будь добра, опусти шторы, ладно? Думаю, от яркого света
у меня заболят глаза.
Это было неправдой, но Жанна знала, что Мадлен вошла в ее комнату
чуть ли не как в исповедальню, и девушку лучше отделить от освещенного
солнцем города. Мад снова надела черное платье; от нее пахло свежевымы-
тым телом, ее опрятность сразу обращала на себя внимание, волосы были
приглажены с особой тщательностью. Она почти не воспользовалась пудрой и
совсем не накрасила губы.
Она казалась совсем юной, прямо-таки пансионеркой, если бы не округ-
лившиеся бедра и живот, которые делали ее зрелой женщиной.
- Садись, - повторила Жанна, поскольку девушка продолжала стоять,
держа руку на спинке стула.
Они молчали, но уже иначе, чем вчера вечером. На этот раз, можно ска-
зать, они погрузились во взаимное созерцание, значительное и целомудрен-
ное, Мадлен не смотрела в глаза тетке, а остановила свой взгляд на ее
руке - опухшей, посиневшей, лежащей поверх простыни; Жанна видела, как
хлопают длинные ресницы девушки, и понимала, что та в конце концов
вздернет подбородок, но до этого момента говорить ничего не следовало.
И действительно, племянница подняла лицо - без улыбки, без вызова,
лишь с выражением усталости.
- Что вы думаете обо мне? - спросила она голосом, который только уси-
лием воли заставила не дрожать.
- Я думаю, Мад, что в эту минуту передо мной маленькая девочка, кото-
рая отдала бы все на свете, чтобы ощутить себя чистой.
Глаза Мад округлились и наполнились влагой.
- Как вы это узнали? - едва успела она пролепетать, прежде чем рух-
нуть на руку своей тетки и разразиться плачем.
Время ответов еще не наступило. Да и нечего было ответить сразу;
обильные горячие слезы, текущие в три ручья, были слишком драгоценными,
чтобы их останавливать. Мад не отрывала лица от старой опухшей руки,
сотрясения рыдающего тела передавались кровати, а Жанна свободной рукой
задумчиво перебирала мягкие каштановые волосы девушки.
- По... чему... - начала было Мад, страдая от икоты, - по... чему...
Она непроизвольно улыбнулась тому, что не может нормально произносить
слова, снова заплакала, но ее лицо, залитое слезами, уже было просвет-
ленным.
Понемногу она восстанавливала дыхание, но еще мучилась икотой, мешав-
шей говорить.
- Как глупо! Я никогда ни перед кем так не плакала.
Можно сказать, что она, глядя на свою тетку с заплывшим левым глазом,
задавалась тем же или почти тем же вопросом, что и доктор Бернар. Другие
тоже задавали себе этот вопрос - Луиза, Анри, даже месье Сальнав, - каж-
дый по-своему, и все, вплоть до Дезире, были заинтригованы и поставлены
в тупик.
Но старую женщину этот вопрос смешил, смешил даже больше, чем вопрос
племянницы, в ответ на который она грустно и чуть таинственно улыбалась.
Мад не могла разгадать эту улыбку. Она была еще в том возрасте, когда
все окружающее воспринимается лишь в преломлении к собственной персоне.
- Почему вы поверили в меня?
- Да потому, что я знала - ты не разочаруешь меня.
- Впервые в меня кто-то поверил. Мне всегда не доверяли. Я была еще
маленькой девочкой, а мать мне постоянно говорила: "Спорю, что ты
врешь!" И папа, когда у меня возникало желание приласкаться к нему,
спрашивал с усмешкой: "Чего ты хочешь? Что тебе нужно? "
А вот вы ничего не сказали. Вы ничего не спрашивали. Ни в чем меня не
упрекали.
- Ты этими упреками, наверное, переполнена доверху?
- Да. Как вы догадались? Вряд ли вам кто-то рассказал, потому что
никто не верит, что у меня могут быть угрызения совести или вообще ка-
кие-нибудь чувства. Меня считают черствой, властолюбивой, интересующейся
только собой да своими развлечениями. Особенно развлечениями, верно?
И тут раздался неприятный иронический и горький смешок, словно Мад
взяла фальшивую ноту.
- Анри должен был вам рассказать о моих развлечениях, о моих грязных
забавах. Вчера вечером он заявил мне, что сейчас вам все скажет, чтобы
вы помешали мне уехать. Я ждала, что вы появитесь в моей комнате - разг-
неванная, переполненная обвинениями, будете стыдить меня за мое поведе-
ние. Однако вы ничего не сказали. Вы и сейчас мне ничего не говорите.
Да! Вы поняли, что я ощущаю себя грязной! Вот послушайте! Этим утром
я так тщательно мылась, словно мне нужно было что-то стереть с себя.
Каждый раз, когда я возвращалась домой, я принимала ванну. Вы будете
смеяться, но я даже мыла голову и полночи сушила волосы.
Ее речь стала более быстрой, более отрывистой; она встала и Ходила по
комнате, останавливаясь, чтобы выжидательно взглянуть на тетку.
- Вы не спрашиваете, почему я поступила так?
- Нет.
- Вы и это знаете? Я вот спрашиваю себя, знаю ли я это сама, и иногда
думаю, что поступила так только из желания замарать себя.
Она с раздражением оглядела стены комнаты:
- Весь этот дом, жизнь, которую здесь ведут, слова, которые произно-
сят, все эти мелкие каждодневные заботы... В ваше время тоже было так?
- С той разницей, что мой-то отец - ты его знала, - воспитывал нас
гораздо строже и мы не имели права разговаривать за едой, покидать сто-
ловую без разрешения, выходить на улицу без сопровождения прислуги. Он
