Но только открыв застекленную дверь сводчатого входа, она обернулась:
- А вы-то куда идете?
И, словно это было само собой разумеющимся, Жанна ответила:
- С тобой. Искать такси.
VI
Ей приснился сон, который она уже видела однажды - в одиннадцать или
двенадцать лет, когда у нее была свинка; в тот год она с матерью и
братьями провела каникулы в семейном пансионе на берегу океана. Ей при-
виделось, что она внезапно чудовищно разбухла - до того, что заполнила
собой всю комнату; самое же мучительное заключалось в том, что тело ее
стало дряблым и губчатым, словно шляпка гриба, и таким легким, что могло
парить в пространстве.
Это был не совсем обычный сон, потому что, как и в тот, первый раз
она понимала, что находится в своей комнате, в постели. Она знала, что
жила в этой комнате в детстве, хотя обоев с голубыми и розовыми цветами
теперь не было, вместо них висели современные, нейтральных тонов. Не бы-
ло больше и ее огромной кровати красного дерева, ровную спинку которой
она так любила гладить; вместо кровати теперь стоял низкий диван без
всякой отделки деревом. Из прежней обстановки чудом остался только сов-
сем простой, безыскусный, с подклеенными ножками комод - на прежнем мес-
те между окнами.
Без сомнения, всю старую мебель выставили на продажу, и Бог знает,
чего там только не было! Кто, интересно, купил маленький столик, из ко-
торого она когдато сделала трельяж? Совсем маленькой она мечтала о таком
туалетном столике, и, поскольку ей не хотели его покупать, она лет в
пятнадцать застелила белый деревянный столик ниспадающим до пола крето-
ном с оборками и укрепила на нем трехстворчатое зеркало в бледно-серой
раме. Ее братья прозвали этот трельяж "кринолином". Сейчас-то она не
могла заболеть свинкой, поскольку уже болела ею. В ее годы это было бы
так же смешно, как когда старая мадам Дюбуа, продавщица зонтиков, забо-
лела в шестьдесят восемь лет коклюшем и умерла. Тогда нарочно спрашивали
у ее мужа:
- От чего она умерла?
- От коклюша [2].
Это казалось настолько забавным, что спрашивавший кусал губы, стара-
ясь не засмеяться.
Жанна завела будильник на шесть утра и помнила об этом во сне; она
слышала тиканье часов и знала, что необходимо, чтобы они зазвонили вов-
ремя, знала, что впереди ответственный день, и поэтому ее так мучило
собственное разбухание во сне.
Но припомнить, почему предстоит столь важный день, она не могла до
самого пробуждения. Но Боже, только бы ей не заболеть!
Она на время погружалась в полное забытье, затем оказывалась в полус-
не, и к ней возвращалось представление о текущем времени, о тянущейся,
нескончаемой ночи, о бесконечном стуке часов.
Еще до того как наконец будильник зазвонил и освободил ее от кошмара,
она знала, что наступило утро, и могла с точностью почти до секунды ска-
зать, когда раздастся звон.
Ей было хорошо в постели, и это была ее комната. Солнце светило там,
за желтой шторой. На вокзале пыхтел поезд. Но это чувство освобождения
почти сразу же исчезло, и Жанна отбросила в сторону одеяло, чтобы взгля-
нуть на свои отяжелевшие и натруженные ноги. Она должна была предвидеть,
что это случится. Врачи предупреждали ее об этом, уже давно, потому что
так уже было - менее сильно, не столь внезапно, если не считать первого
раза. Ее ноги так распухли за ночь, что даже коленей нельзя было разли-
чить; из-за отека кожа стала блестящей и по цвету напоминала свечу. Жан-
на давила пальцем на кожу, и в плоти, которую она перестала ощущать сво-
ей собственной, оставалась вмятина, а белое пятно в этом месте долго не
исчезало. Самое же главное заключалось в том, что теперь-то она знала,
почему наступающему дню предстоит стать таким важным, почему накануне,
несмотря на все-таки прорвавшееся плохое настроение Дезире, она считала
столь необходимым навести в доме чистоту и порядок, прежде чем подняться
в комнату и лечь спать. Сейчас же требовалось встать, хотя ступни ее,
как и ноги целиком, тоже отекли, просто спуститься с кровати, раз уж
можно сделать только это, и сесть в кресло; даже домашние туфли не уда-
лось бы надеть. С осторожностью, заклиная судьбу, она нащупала ногой
коврик, немного приподнялась, помогая себе руками, и, превозмогая боль,
сумела встать. Она понимала, что стоит ей сделать хоть один шаг, и она
упадет, поэтому даже не попыталась пройти, представив, как она лежит на
полу, совсем одна в комнате, в ночной рубашке, с распущенными по спине
волосами, и как ей придется кричать, чтобы позвать на помощь кого-нибудь
в доме. Усевшись на краю кровати, она чуть было не заплакала, вспомнив,
какая она старая дуреха. На втором этаже все еще спали, но, может быть,
на счастье, Дезире еще не спускалась вниз? По давней деревенской привыч-
ке она вставала рано, на свой туалет тратила очень мало времени, торо-
пясь выпить чашку кофе с молоком. Что Жанна будет делать, если ее давняя
одноклассница уже спустилась вниз? Кнопки звонка на третьем этаже не бы-
ло. Может пройти несколько часов, прежде чем о ней начнут беспокоиться,
поскольку все знали, что она вчера вечером очень устала и легла поздно.
Жанна пыталась услышать шум шагов. Комната Дезире была с другой стороны
коридора: она сама выбрала эту комнату - в мансарде, с окнами, выходящи-
ми во двор. Не менее десяти тягостных минут она не слышала ничего; боясь
не услышать шагов, Жанна не шевелилась. Она мучилась вопросом, не благо-
разумнее ли добраться до двери хоть на четвереньках, чтобы наверняка не
упустить проходящую мимо Дезире.
К счастью, они обе легли поздно, далеко заполночь. Наконец до Жанны
донеслись шум льющейся из крана воды, мягкие шаги, и она поняла, что
ждать осталось недолго.
- Дезире! - позвала она приглушенным голосом, услышав, как открывает-
ся дверь.
Она взяла в руку туфлю, чтобы бросить ее в дверь и привлечь внимание
Дезире, если та случайно не услышит ее голоса.
- Дезире!
Шаги затихли, потом раздались снова.
- Дезире!
Та наконец повернулась и приложила ухо к двери, не уверенная, что ее
окликнули.
- Войди. Дверь не заперта.
Дезире смотрела с любопытством и даже с некоторой оторопью, словно
менее всего на свете ожидала увидеть здесь Жанну.
- Что с тобой? Плохо себя чувствуешь?
Подруга не обратила внимания на ее ноги, а Жанна, сидевшая на краю
кровати, из стыдливости быстро скользнула под простыню.
- Войди и закрой дверь. Не говори слишком громко. Со мной ничего
страшного. У меня это было несколько раз в последние годы, все пройдет
через несколько дней. Нужно только, чтобы ты сейчас, скажем, часов в во-
семь, позвонила доктору Бернару, пока он не начал визиты к больным, и
попросила прийти. Попроси его не задерживаться внизу и сразу подняться
сюда; если ты сможешь провести его так, чтобы этого никто не заметил,
будет лучше всего.
- Я предупреждала тебя, что ты слишком много крутишься!
- Да. Не будем больше об этом, ладно? Так было нужно, и, к счастью,
все сделано. Только вот что, моя бедняжка Дезире, ты мне будешь страшно
нужна, и не знаю даже, сколько раз твоим несчастным ногам предстоит се-
годня побегать по лестнице вверх-вниз.
- Я позабочусь о тебе самым лучшим образом. Мне не привыкать. Мой
муж...
- Речь идет не о том, чтобы заботиться обо мне. Доктор выпишет мне
лекарство, и останется только ждать, чтобы оно подействовало. Гораздо
важнее, чтобы я была полностью в курсе того, что происходит внизу. Ведь
это, по сути, их первый день, понимаешь? От него зависит будущее.
- Думаю, что понимаю, но мне кажется, что ты слишком уж беспокоишься
об этих людях, которые...
- Пожалуйста, окажи мне такую услугу и делай все, о чем я тебя попро-
шу, с особым вниманием.
- Разумеется, я все для тебя сделаю.
- Прежде всего, очень важно, чтобы ты была в хорошем настроении. Нео-
бязательно петь и смеяться, но мне хотелось бы, чтобы, спустившись, они
ощутили бы некую разрядку, чтобы стол был накрыт красиво, чтобы кофе был
вкусным. Попробуй достать горячие рогалики. Ты успеешь сходить за ними в
булочную.
- Ты полагаешь, что они сядут за стол всей семьей?
- Это не важно. Но стол пусть будет накрыт на всех, чтобы каждый мог
сразу определить свое место, свою салфетку. Наверное, нужно поставить и
мой прибор.
- Если эти твои идеи...
Все это, очевидно, было слишком сложно для нее.
- Ребенок, разумеется, будет плакать; не важно, что ты думаешь о его
матери, но постарайся его успокоить, потому что от этого крика все в до-
ме скоро на стенку полезут. Ты можешь принести малыша ко мне сюда, если
не будешь знать, что с ним делать. Я не могу встать, но я поиграю с ним
на кровати, да и не вижу причин, почему бы мне не покормить его.
- Это все?
- Нет. Когда придет месье Сальнав - обычно он приходит в половине де-
вятого, - ты выполнишь одно мое поручение, но только убедившись, что он
в конторе один.
- Что я должна ему сказать? Чтобы он пришел тебя повидать?
- Напротив, надо избежать этого, разве только возникнет необходи-
мость. Но еще утром, вскоре после того как Анри позавтракает, я хотела
бы, чтобы бухгалтер пошел к нему и сказал самым естественным тоном, что
тот ему нужен по делу. Совершенно не важно, что это будет за дело. Прос-
то неплохо, если он спросит мнение Анри по какому-нибудь малозначащему
вопросу. Но главное, чтобы Анри сел на место своего отца.
- Ладно, я поняла, хотя и сомневаюсь, что это получится; могу лишь
повторить, что ты портишь себе кровь из-за...
- Это не все. Нужно будет еще позвонить по телефону, но позднее, ког-
да моя невестка придет меня проведать.
- Ты надеешься, что она придет?
- Может быть. Ты уведомишь мэтра Бижуа, нотариуса, что сестра Робера
Мартино хотела бы поговорить с ним, но, к сожалению, не может прийти к
нему сама.
- Это все?
- Да.
- Что ты будешь есть?
- Все равно. Мне лучше ничего не есть, потому что мне теперь запреще-
на соль.
- Я сделаю тебе еду без соли.
- Это ты здорово придумала! Как будто у тебя уже никаких дел больше
нет! А теперь иди, бедняжка Дезире. Надеюсь, это не затянется надолго.
Но сегодня я прошу тебя подыматься сюда как можно чаще. Завтра они уже
привыкнут. Я беспокоюсь и о твоих ногах; иди! Дай только мою расческу,
влажную салфетку и бутылочку одеколона она на комоде. Комната уже пахнет
болезнью. Когда я оказываюсь в таком вот состоянии, мой запах даже мне
противен, и я могу представить, каково должно быть другим!
Это был самый странный день среди прочих. Накануне, прежде чем ус-
нуть, она долго размышляла, стараясь предусмотреть любую случайность и
заранее продумать, что делать в том или ином случае. Жанна знала, что
проснутся они немного пристыженными, будут чувствовать себя не в своей
тарелке, испытывать досаду на собственное поведение, будто на следующий
день после разгула; в такой ситуации многое становилось трудным, опасным
- слова, обычные поступки, то, как сесть за стол и на чем остановить
взгляд.
Именно поэтому Жанна так старалась, чтобы все было в порядке, чтобы
дом имел приветливый вид; она рассчитывала быть вместе с ними, чтобы, не
показывая виду, сглаживать возможные трения.
Однако она находилась в заточении в своей комнате, не имея связи со
всем остальным миром, кроме как через Дезире, а Дезире предпочитала де-
монстрировать там, внизу, свою недовольную физиономию, чтобы хоть чемто
отплатить за усталость предыдущего дня.
Далеко, в районе вокзала, начал просыпаться город, потом, в восемь
часов, служащий винных погребов, как и каждое утро, с грохотом распахнул
главные ворота склада, и сразу же по мощеному двору со стуком покатились
пустые бочки.
К этому времени Дезире один раз уже поднялась наверх, принеся Жанне
кофе с молоком и тартинку, от которой та отказалась.
