Жорж Сименон
ТЕТЯ ЖАННА
Изд. "Копирайт", г. Москва, 1997 г.
OCR Палек, 1999 г.
Все действующие лица, равно как и изложенные события, являются пол-
ностью вымышленными; никакой связи между персонажами и ныне живущими или
когда-то жившими людьми нет.
I
На вокзале в Пуатье, где нужно было пересесть на местный поезд, у нее
больше не хватило сил сопротивляться. Десять раз она прошла перед буфе-
том, волоча за собой чемодан и задевая им каждого встречного. Неприятное
ошущение в груди по-настоящему тревожило ее, и чем ближе она приближа-
лась к цели, тем сильнее оно ее охватывало. Ощущение было такое, словно
огромный воздушный пузырь - примерно такой же большой, как и ее груди, -
поднимался к горлу и на своем пути в поисках выхода сдавливал внутренние
органы; тогда она встревоженно, с застывшим взглядом замирала, пребывая
моментами в полной уверенности, что сейчас умрет.
Она выпила бы кофе. Она пообещала себе не пить ничего, кроме кофе, но
потом, уже у стойки, перед мывшим стаканы официантом с закатанными рука-
вами, проговорила, чувствуя, как краска заливает лицо:
- Я думаю, мне стоит выпить маленький стаканчик коньяка. Я не очень
хорошо себя чувствую. Это, верно, из-за жары?
Было действительно очень жарко. Стоял август, и экспресс, доставивший
ее сюда из Парижа, был битком набит людьми, едущими в отпуск.
Роясь в своей сумке в поисках денег, она невнятно пробормотала:
- Налейте-ка мне еще один.
Она вела себя так не потому, что ей казалось, будто все на нее смот-
рят. Это ощущение появилось совсем недавно, только в поезде. Маленький
мальчик, ехавший с родителями, нескончаемо долго сверлил ее взглядом, и
она от неловкости почувствовала, как на нее опять накатывает.
Это была просто усталость. Вот и все. Да еще и возраст. Не просто
возраст сам по себе, а изношенность. Она была старой глупой клячей, но у
нее не хватало смелости уйти, подобно настоящей животине, в укромный
уголок и там умереть.
В поезде ехали и другие пожилые женщины, еще и постарше ее; они щедро
демонстрировали свои оголенные спины и часть груди и ехали совершать
свои маленькие безумства на песчаных пляжах.
Неторопливой железной дороги былых времен больше не существовало.
Правда, пересадку делали на том же пути, напоминавшем запасной, у самого
конца платформ, но вместо прежних высоких вагонов пассажиров теперь ожи-
дали серебристые моторные вагоны; эта автомотриса бесшумно мчалась среди
полей, издавая время от времени короткие гудки.
Она надеялась, что приедет, когда уже опустится ночь: так ей было бы
проще незаметно проскользнуть на главную улицу и идти вдоль домов. Но
из-за летнего времени и в семь часов вечера небо оставалось светло-голу-
бым, с добавлением какого-то двусмысленного красного цвета от заходящего
солнца. Коровы в полях отбрасывали огромные фиолетовые тени, а ослепи-
тельные отблески в оконных стеклах на фермах казались вспышками огня.
Маленькой девочкой в такой же вечерний час, когда ощущается угроза небы-
тия или вечности, она уже испытывала страх - подобно страху перед чисти-
лищем, по катехизису, - и перед ее внутренним взором сейчас снова предс-
тавала стоявшая за окнами ее комнаты липа с застывшей листвой, и каждый
лист казался вырисованным, словно на гравюре; ей вспоминались неясные
шорохи в доме, которые едва уловимо ширились, пока наконец треск наво-
щенного паркета не воспринимался как взрыв в тишине.
Она сосала мятные карамельки, чтобы заглушить запах алкоголя. И вот
уже, по меньшей мере в третий раз после отъезда из Парижа, ощутила необ-
ходимость стереть платком последние следы косметики со щек. Сначала-то
она решила совсем не подкрашивать лицо, может быть, и не пудриться, но
потом, в самый последний момент, уже полностью одевшись, она посмотрела
на себя в зеркало, и ей стало стыдно за свое бледное, как луна, лицо. Не
хватало еще вызвать у них страх, если она приедет с видом умирающей или
будет похожа на привидение.
У нее было вполне хорошее, хотя и совсем простое платье; шляпа - из
самых приличных, какие только можно купить по случаю; через руку она пе-
рекинула легкий плащ.
В вагоне она не встретила никого из знакомых. Правда, она едва осме-
ливалась поднимать глаза на попутчиков, как бы пытаясь сохранить для се-
бя возможность к отступлению.
"Если отеля "Золотое кольцо" больше не существует, я уеду сегодня же
вечером".
Потом, поскольку была суббота и по улицам гуляло много народу, она
подумала: "Если у них нет свободной комнаты, в другом месте я искать не
буду".
Оставалось всего несколько минут до прибытия, и воздушный пузырь уже
не исчезал из ее груди. Поезд остановился у маленького, почти не изме-
нившегося вокзала, а она не осмеливалась подняться, потому что на нее
опять накатило и она подумала, что сейчас обязательно умрет. Тем не ме-
нее она оказалась на платформе, где, несмотря на дневной свету только
что зажгли фонари, а какой-то мужчина в фуражке с блестящим козырьком
сделал вопросительный жест, указывая на ее чемодан, и спросил:
- Такси?
Она так ничего и не увидела. Все произошло слишком быстро. Раньше у
вокзала такси не было, как не было и всех этих частных машин, запрудив-
ших привокзальную площадь.
- В отель "Золотое кольцо".
Дверца захлопнулась. Она успела заметить дома, показавшиеся ей совсем
маленькими, да улицу, до конца которой, у моста, они доехали почти сразу
же.
- У вас не осталось багажа в камере хранения? Его не нужно забрать?
Ей не терпелось оказаться внутри, в безопасности, и она низко накло-
нила голову, чтобы помешать прохожим увидеть ее лицо. Невероятно, чтобы
у отеля были прежние хозяева, месье и мадам Луазо (мадам Луазо, Ма-
тильда, носила парик): когда она уехала отсюда, им обоим было по меньшей
мере по семьдесят лет. Справа она успела мельком заметить новое крыло
здания, пристроенное недавно, и ей показалось, что чуть дальше она разг-
лядела на террасе металлические столики среди растущих в кадках лавров.
- Для одного человека?
- Для одного.
- На ночь или на несколько дней?
- Может быть, на несколько дней.
Она не знала. Вряд ли она проведет в отеле больше одной ночи. Это бы-
ло почти немыслимо, но ей казалось, что этими маленькими хитростями ей
удастся избежать худшего.
- Семнадцатый номер свободен, Мартина?
- Жилец уехал, но я не знаю, успели ли прибрать комнату.
Они были совсем молодыми и, должно быть, поженились недавно; каза-
лось, они играют в хозяина и хозяйку отеля. Мартина крикнула с лестницы:
- Ольга! Семнадцатый готов?
- Да, мадам.
Приезжая заполнила бланк на имя Мартино, разумеется; Жанна Мартино,
пятидесяти семи лет, родившаяся в... Родившаяся здесь! Не в отеле "Золо-
тое кольцо", но едва ли в сотне метров отсюда, как раз напротив, по ту
сторону моста. Пересекая тротуар, она избегала смотреть в том направле-
нии. Может быть, ее комната будет выходить окнами на реку? Скорее всего,
нет. Одиноким постояльцам такие номера не дают. Особенно в августе, в
субботу вечером.
Старые Луазо, словно Филемон и Бавкида, не могли, конечно, и предста-
вить себе, что когда-то в их заведении будут бродить женщины, одетые
всего-навсего в короткие полотняные брючки и некое подобие бюстгальтера,
причем немалую часть их составляли матери семейств; какойто мужчина с
обгоревшими на солнце плечами разгуливал с голым торсом, поросшим густой
коричневой шерстью.
- Обед будет через пятнадцать минут, - объявил хозяин (или управляю-
щий).
В гостиничной суете и толкотне ей позабыли доставить чемодан, но она
не стала требовать этого, а сама затащила его на третий этаж, довольная
тем, что ей удалось добраться так незаметно. Даже Ольга, горничная, судя
по всему, не знала о том, что она уже поднялась в номер, потому что не
пришла предложить свои услуги.
Семнадцатый номер окнами выходил во двор, где старые конюшни были пе-
ределаны в гаражи. Воздух синел и сгущался подобно дыму. Почему бы сразу
же не лечь в постель? Две-три таблетки снотворного помогли бы ей уснуть.
По привычке она распаковала чемодан и разложила его содержимое в
стенном шкафу и комоде. Потом сполоснула лицо и, не зажигая лампу, усе-
лась на единственное жесткое и узкое кресло синего цвета, которое своим
видом наводило на мысль о распродажах в крупных магазинах.
Прошло некоторое время, и незаметно опустилась ночь; едва уловимо на-
растал шум, становясь все более отчетливым и различимым, - прежде всего,
конечно, доносившийся через открытые окна гул обеденного зала, где нача-
ли подавать ужин; гул с террасы, где люди в вечерней прохладе продолжали
выпивать; хлопали двери; какая-то нетерпеливая мать укладывала ребенка в
постель и крикливым голосом угрожала ему всякими небесными карами, если
он тотчас же не уснет. Потом, несмотря на шум от проезжавших машин и
гудки клаксонов, Жанна различила более тонкий, почти мелодичный звук ре-
ки, нечто вроде дружеского оклика, раздающегося от того места, где поток
воды рассекается устоями моста.
- Я устала! - произнесла она громко.
Ее собственный голос словно составил ей компанию. Она повторила почти
умиленно:
- Боже! Как я устала!
Смертельно устала. Устала до такой степени, что была готова усесться
у любого порога - где-нибудь на улице, на платформе вокзала - и предос-
тавить событиям идти своим чередом.
Она была толстой. Она ощущала себя чудовищно толстой, ей приходилось
таскать, передвигать всю эту рыхлую плоть, вызывавшую у нее отвращение;
она не признавала в этой плоти себя.
Толстый бочонок!
Нет! Только не это! Она не должна больше думать об этом, иначе у нее
пропадет вся решимость.
Ночь волнами проникала в окно, вызывая у нее страх, но сил, чтобы
встать и повернуть выключатель, не было; она продолжала сидеть, охвачен-
ная душевной болью, и убаюкивала эту свою боль, подобно тому как пытают-
ся перехитрить ноющий зуб. Она была сама себе противна не только из-за
двух стаканчиков, выпитых в Пуатье. Она испытывала стыд от своего пребы-
вания здесь; оттого что вернулась сюда - в ожидании чего? С надеждой на
что?
Боль внутри не проходила, и она сжала левую грудь рукой, почувствовав
от этого разливающееся тепло и покой; в конце концов ее охватило ощуще-
ние чуть ли не неги; капли влаги скопились под ее закрытыми веками, в то
время как она, с непроизвольной гримасой человека, собирающегося запла-
кать, повторяла уже другим голосом:
- Как же все-таки я устала!
Она так и уснула в кресле, без снотворного, и когда внезапно просну-
лась, шум отеля уже почти сошел на нет. Она включила свет и в резком
свете лампы посмотрела на свои часы.
Было десять минут десятого. Ей захотелось есть, да так сильно, что
она колеблющейся, словно виноватой походкой спустилась вниз и прос-
кользнула в обеденный зал; половина ламп там было уже погашено, и две
женщины расставляли столы для завтрашнего утра.
Она по привычке шла бесшумно, потому что, несмотря на свою полноту,
сохранила легкую походку, а еще потому, что испытывала смущение. Она по-
дошла к одной из официанток в черном платье и белом переднике; та повер-
нулась, удивленная ее появлением, уставилась на нее и через мгновение
воскликнула:
- Жанна!
И добавила, словно желая получше убедиться:
- Жанна Мартино!
Они смотрели друг на друга так, словно желали спрятаться; так же они
смотрели в монастырской школе, остерегаясь неожиданного появления нас-
тавницы.
- Ты узнала меня?
- Да, сразу же. А что? Ты разве меня не узнала?
- Узнала. Ты дочка Отю. Не помню только твоего имени.
- О-о, над ним достаточно поиздевались - Дезире! [1] А ты что здесь
делаешь? Приехала повидать своего брата? Жанна не посмела спросить: "Он
еще жив? " Она сказала:
- Он там?
- Разумеется. Совсем недавно его даже чуть было не избрали мэром. Ес-
