предположению, должна была быть спальней. Я решил сесть и почитать в ее
отсутствие газету, но неудовольствие, по-видимому, так ярко отразилось
на моем лице, что она вполне естественно предложила:
- Если хотите, идемте со мной...
Я последовал за ней в комнату, в которой одна из постелей была смята.
Дверь в ванную стояла открытой, и следы воды на плитках пола
показывали, что до моего прихода Мона успела принять ванну. Она села
возле туалетного столика и, прежде чем подкраситься, принялась
расчесывать волосы.
Я восторженно следил за ее жестами, за игрой света на ее коже.
Несмотря на то, что мы уже принадлежали друг другу, я ощутил это
разрешение присутствовать при ее интимном женском одевании как некую
особую, более проникновенную близость.
- Вы смешите меня, Доналд.
- Чем?
- У вас такой вид, словно вы впервые присутствуете при женском
туалете.
- Так оно и есть.
- Но Изабель...
- Это совсем другое дело.
Я редко видел Изабель сидящей перед зеркалом за столиком, где стояло
только самое необходимое, а не как у Моны, множество различных баночек и
флаконов.
- Вам не будет скучно позавтракать со мной дома? Я попросила Жанет
приготовить нам что-нибудь вкусное.
Мне припомнились львята в зоопарке, которые кувыркались с полным
доверием у всех на глазах. Почти то же чувство вызывала у меня теперь
Мона.
Закончив причесываться, она направилась к шкафу за бельем. Она, не
стесняясь, сняла свой пеньюар и, вовсе не провоцируя меня, предстала
передо мной обнаженной. Она одевалась в моем присутствии столь же
естественно, как если бы была в одиночестве, а я не сводил с нее глаз и
не упустил ни одного ее жеста, ни одного движения.
Так ли уж я прав, утверждая, что не был в нее влюблен? Думаю все же,
что прав. Мне и в голову не приходило жить с ней, связать с ней свою
судьбу, как я это сделал когда-то с Изабель.
Я смотрел на нераскрытую постель Рэя, и она меня нисколько не
стесняла, не вызывала в сознании никаких неприятных картин.
Я знал, что в квартире есть еще две комнаты. В одной из них я как-то
спал, опоздав на поезд. Жанет занимала другую, меньшую, находившуюся
ближе к кухне.
Странно, но в квартире не было столовой, вероятно, потому, что отвели
как можно больше места для салона.
- Так хорошо? Я не слишком вырядилась?
Она надела платье из тонкой черной шерсти, освеженное серебряным
плетеным пояском. Наверное, она знает, что черное ей к лицу.
- Вы великолепны, Мона...
- Нам надо и о делах поговорить. Столько всего на меня навалилось, не
будь вас, я просто не знала бы, что мне делать.
Жанет накрыла маленький столик, пододвинув его к застекленной стене и
украсив бутылкой с длинным горлышком рейнского вина в ведерке со льдом.
- Мне надо переехать. Найти квартиру поменьше. Вообще-то мы оба эту
недолюбливали. Рэй пускал ею пыль в глаза. Хотел поразить своих
клиентов... Думаю, его забавляло также давать шикарные приемы,
объединять вокруг себя людей, интриговать, наблюдать, как люди теряют
свое человеческое достоинство.
Она вдруг посмотрела на меня серьезно.
- А ведь я никогда не видела вас пьяным, Доналд.
- И тем не менее я напился в вашем присутствии...
В субботу, у Эшбриджа...
- Вы были пьяны?
- Разве вы не заметили?
Она поколебалась:
- Не тогда...
- Когда же?
- Трудно сказать... Я не уверена... Не сердитесь, если я ошибусь.
Когда вы вернулись после неудачных поисков Рэя, мне показалось, что вы -
не в себе.
Омар, различные сорта холодного мяса были расставлены у нас под
рукой, на передвижном столике. У меня кровь прилила к голове.
- Тогда это было не от опьянения.
- От чего же?
Тем хуже. Я решился.
- Дело в том, что я вовсе не пытался отыскать Рэя.
Я был слишком вымотан. Я задыхался в буране, и мне все время
казалось, что сердце у меня останавливается. Не было никакого шанса
найти его в темноте, среди урагана, когда снег хлестал прямо в лицо и
слепил глаза.
... Вот тогда-то я и направился в сарай.
Она перестала есть и смотрела на меня с таким изумлением, что я чуть
было не пожалел о своей искренности.
- В сарае я уселся на садовую скамейку, спрятанную туда от дождя и
снега, и закурил.
- Вы пробыли там все время?
- Да. Я бросал окурки прямо на землю. Выкурил по крайней мере десять
сигарет.
Она была потрясена, но явно не рассердилась на меня.
В конце концов она протянула свою руку и пожала мою.
- Спасибо, Доналд!
- За что - спасибо?
- За доверие. За то, что сказали мне правду. Я почувствовала: нечто
произошло, но не знала что именно. Я даже думала, не поссорились ли вы с
Рэем.
- Из-за чего же могли бы мы поссориться?
- Из-за той женщины...
- О какой женщине вы говорите?
- О госпоже Эшбридж. Патриции. Когда Рэй увел ее, мне показалось, что
вы ревнуете.
Меня потрясло, что ей все известно.
- Вы их накрыли? - спросил я.
- В тот момент, когда они выходили. Я не следила за ними. Случайно
наткнулась... Вы не приревновали Рэя?
- Не из-за нее...
- Из-за меня?
Она спросила это без тени кокетства. Мы действительно говорили по
душам. Совсем не так, как с Изабель, - там сплошная война взглядов.
- Из-за всего... Я толкнул дверь, из которой потом вы видели, как они
выходили. Я ни о чем не думал... Просто выпил лишнее. И вот наткнулся на
них. Совершенно необоснованно, словно прилив крови к голове, меня
охватила чудовищная ревность к Рэю.
В Йеле я был зубрилой, но все считали меня куда более способным, чем
Рэй, простите за хвастовство.
Когда он решил обосноваться в Нью-Йорке, я ему предсказывал долгое
прозябание... Сам я окопался в Брентвуде, всего за тридцать миль от
отчего дома, как если бы побоялся очутиться без поддержки... И почти
тотчас же, словно желая обеспечить себе еще большую поддержку, женился
на Изабель.
Она ошеломленно слушала меня, осушила свой стакан, показала мне на
мой.
- Пейте...
- Я вам все сказал. Об остальном, о моих мыслях в ту субботу, вы
догадываетесь сами... Рэй заполучил вас и стал компаньоном в деле Миллер
и Миллер. Ему все было подвластно, и он мог себе позволить небрежно
взять по дороге любую женщину, как, например, эту Патрицию...
Она медленно выговорила:
- И вы ему завидовали?
- Я вас возмущаю, Мона?
- Напротив...
Она была явно взволнованна. Верхняя губа у нее дрожала.
- Как хватило у вас, Доналд, мужества рассказать мне все это?
- Вы, Мона, единственный человек, с которым я могу говорить.
- Вы ненавидели Рэя?
- Той ночью, когда сидел на скамейке, да...
- А раньше?
- Я считал его своим лучшим другом. Но вот, сидя тогда на скамейке, я
установил, что лгал себе.
- А если бы вы могли его спасти?
- Не знаю. Возможно, что и спас бы, через силу... Я больше ни в чем
не уверен, Мона... Можете ли вы это понять, за одну ночь я совсем
переменился...
- Я заметила это. Изабель тоже.
- Да, она сразу заподозрила что-то, пошла в сарай и обнаружила там
набросанные мною окурки...
- Она сказала вам об этом?
- Нет. Она всего лишь убрала окурки. Я уверен, она испугалась,
подумав, что лейтенант Олсен тоже сможет их обнаружить.
- Уж не считает ли Изабель, что вы... что вы могли сделать нечто
другое?..
Я предпочел идти напролом.
- ...что я столкнул Рэя со скалы... Не знаю. Вот уже целую неделю
Изабель смотрит на меня, словно не узнавая, стараясь что-то осмыслить,
понять. А вы поняли?
- Мне кажется, да...
- И не возмущаетесь?
- Да нет же, Доналд.
Тут я впервые почувствовал тепло горячего женского взгляда.
- Я ждала, что вы заговорите со мной об этом... Мне было бы грустно,
если бы вы промолчали. Вам потребовалось большое мужество.
- Ну, в том положении, в каком я нахожусь...
- Что вы имеете в виду?
- Я зачеркнул все семнадцать лет своей семейной жизни, а может быть,
и все сорок пять лет своей жизни вообще. Все осталось в прошлом. Вчера я
испытал стыд перед своими дочерьми, чувствуя себя и их совершенно чужими
друг другу... И все же я продолжаю произносить прежние слова, делаю
прежние жесты.
- Это необходимо?
Я взглянул на нее. Поколебался. Было бы так просто. Если я все
зачеркнул, разве не имею я права начать по-новому? Мона была передо
мной. Трепещущая, строгая.
Эта минута была решающей. Мы ели, пили рейнское вино, а Ист-Ривер
текла у наших ног.
- Да, - пробормотал я. - Это необходимо.
Не знаю почему, но когда я произнес это "да", у меня перехватило
горло, и я пристально посмотрел на Мону. Я был почти готов. Нет, не
совсем еще, но все же я мог, и очень скоро, полюбить Мону. Я мог бы
обосноваться в Нью-Йорке... Мы бы могли...
Не знаю, была ли она оскорблена. Во всяком случае, она этого не
показала.
- Спасибо, Доналд.
Мона встала, стряхнула крошки с платья.
- Кофе?
- Пожалуйста.
Она позвонила Жанет.
- Что вы предпочитаете - остаться здесь или перейти в будуар?
- Перейти в будуар.
На этот раз я прихватил свой портфель. Потом медленно пошел рядом с
ней, положив руку ей на плечо.
- Вы понимаете меня, Мона? Вы ведь тоже чувствуете, что у нас ничего
бы не получилось...
Она пожала мне руку, и я мысленно вновь увидел ее руку на паркете
нашей гостиной, освещенную огнем камина.
Я чувствовал себя отдохнувшим. Немного позже я подсел к старинному
столику, на который положил бумагу и карандаш.
- Ну так как, что вы знаете о своих делах?
- Ничего не знаю... Рэй никогда не говорил со мной о делах.
- У вас есть наличные деньги?
- У нас общий счет в банке.
- Вы знаете, сколько денег на этом счету?
- Нет.
- Рэй застраховал свою жизнь?
- Да.
- Вы в курсе его взаимоотношений с Миллерами?
- Он был их компаньоном, но если я правильно поняла, не на равных
правах. Каждый год его вклад увеличивался.
- Он не оставил завещания?
- Сколько я знаю, нет.
- Вы посмотрели в его бумагах?
- Да.
Мы прошли вместе в кабинет Рэя и начали просматривать его бумаги.
Между нами не ощущалось никакой неловкости, никаких задних мыслей.
Полис страховки в пользу Моны выражался в двухстах тысячах долларов.
- Вы известили агентство?
- Нет еще...
- И банк не известили?
- Нет. Я ведь почти никуда не выходила с четверга. Только в
воскресенье утром прошлась возле дома по тротуару, чтобы подышать
воздухом.
- Разрешите мне поговорить по телефону.
Я вступил в свои адвокатские и нотариальные обязанности. Она слушала
мои телефонные разговоры, изумляясь, что все так легко улаживается.
- Вы хотите, чтобы я поговорил от вашего имени с Миллерами?
- Прошу вас об этом.
Я позвонил Миллерам, чтобы предупредить их о моем визите.
- Я тотчас же вернусь к вам, - сообщил я Моне, захватив свой
портфель. В салоне, когда я повернулся к ней, она совершенно
естественно, как я и ожидал, прижалась ко мне и поцеловала.
Контора братьев Миллеров занимает два этажа одного из новых
небоскребов на Мэдисон-авеню, почти рядом с серым зданием
Архиепископства. В одном из громадных залов работало не меньше
пятидесяти служащих; каждый сидел за своим бюро, на котором стояло по
два и больше телефонов.
Братья Миллеры дожидались меня. Дэвид и Билл, жирные коротышки, были
так похожи друг на друга, что человеку мало с ними знакомому легко было
их спутать.
- Мы счастливы, господин Додд, что госпожа Сэндерс выбрала вас своим
представителем. Если бы она этого уже не сделала, мы бы сами обратились
к вам, как я вам и говорил на кладбище...
Их кабинет был обширен, обставлен мягкой мебелью, торжествен, как раз
