кладбище.
- Перенесите его, пожалуйста, в дом.
Главный среди рабочих сделал шаг вперед:
- Лейтенант распорядился ничего не предпринимать до его приезда...
- Вы ему позвонили?
- Да. И получил инструкцию.
Мы не могли оставаться на холоде, пока лейтенант приедет из Ханаана.
- Идемте, Мона...
Я думал, что она станет возражать, но она дала увести себя, и мы
вскарабкались по откосу, помогая друг другу. Я уже не обнимал ее за
плечи, но я осмелился это сделать, это была победа.
- Наверное, он поскользнулся, - сказала она, когда мы поднимались
наверх. Бедный Рэй...
Мы шли втроем, три темных силуэта на белоснежном фоне. Мне казалось,
что это должно было выглядеть нелепо. Люди там, внизу, заводили машину,
их, вероятно, ждала где-то такая же работа.
- Не приготовишь ли ты кофе, Изабель?
Мы прошли за ней на кухню, где она поставила воду на плиту. Изабель
первая задала вопрос:
- Что ты намерена предпринять, Мона?
- Не знаю...
- У него есть кроме тебя родные?
- Брат. Он советник посольства в Германии...
- Рэй тебе никогда ничего не говорил?
- О чем?
- О мерах, которые надлежит предпринять...
Вполне спокойно Изабель подыскивала и находила нужные слова:
- ...если произойдет непредвиденный несчастный случай...
- Он никогда не говорил ни о чем подобном...
- Но ведь надо же что-то предпринимать, - продолжала Изабель,
которая, как всегда, взваливала на себя самое неприятное. - Как ты
думаешь, он составил завещание?
Когда Мона отрицательно покачала головой, я вступил в разговор,
пояснив:
- Если бы Рэй вздумал составить завещание, он был обратился ко мне и
оно хранилось бы в моей конторе...
- Ты не думаешь, Мона, что он предпочел бы кремацию?
- Не знаю...
Каждый из нас принес свою чашку кофе в гостиную, откуда мы увидели
через окно прибытие полицейской машины, из которой вышли лейтенант и еще
один человек в форме.
Меньше чем через десять минут лейтенант без сопровождающего появился
у нас и, сняв фуражку, проговорил:
- Приношу вам свое соболезнование, мадам...
- Благодарю вас...
- Все именно так, как вы думали, господин Додд...
Он свернул к скале и соскользнул с нее, сломав во время падения
ногу...
Когда же это я говорил ему нечто подобное? Что-то не помню. Мне
показалось, что и он как-то иначе на меня смотрит.
- Я распоряжусь перевезти тело в похоронное бюро, а вы дайте
соответствующие указания.
- Да... - пробормотала Мона, которая явно не понимала, чего от нее
хотят.
- Где вы предполагаете его похоронить?
- Я не знаю...
Пришлось мне вмешаться:
- В Плезантвилле.
Это большое нью-йоркское кладбище.
- У него есть родственники?
- Брат, в Германии.
Все началось сначала. Произносились слова. Двигались губы. Но я не
слушал слов. Я смотрел в глаза. Мне кажется, такая привычка была у меня
всегда. Или, во всяком случае, я всегда побаивался чужого взгляда.
Хватало с меня взглядов Изабель. Их-то я хорошо знаю. С самого утра
они выражают изумление.
А ведь это не помешало ей неусыпно наблюдать за лейтенантом. Она тут
же заметила, что он время от времени поглядывает на меня. Его явно
что-то смущало во всей этой истории.
Убежден, что если бы лейтенант попробовал напасть на меня, Изабель
кинулась бы на защиту. Можно было подумать, что именно этого она ждет.
Что же касается Моны, то она всякий раз оглядывалась на меня, когда
ей задавали какой-нибудь вопрос, как бы признавая во мне своего
естественного покровителя. Это было настолько заметно, она проявляла
такую полную свою зависимость, что Олсен подумал, должно быть, что между
ней и мною существует интимная связь.
Не потому ли он стал менее сердечен со мной? Мне в его поведении
мерещилось презрение.
- Предоставляю необходимые хлопоты вам. Для нас дело закончено.
Сожалею, госпожа Сэндерс, что произошла драма...
С этими словами Олсен поднялся, поклонился обеим женщинам и протянул
мне руку. От души? Вряд ли.
Тут крылась какая-то тайна. Или, отыскав труп, люди обнаружили нечто
такое, что навлекает на меня подозрения, или же Олсен решил, что я -
любовник жены своего лучшего друга, и презирает меня за это.
Не подозревает же он, что я воспользовался подвернувшимся случаем и
столкнул Рэя со скалы?
Об этом я еще не подумал. Но это было столь вероятно, так легко!
Спрашивается, почему я пустил женщин вперед? А сам оставил себе
электрический фонарик, как бы плох он ни был?
Скала-то известна мне лучше, чем любому другому, ведь она у меня на
участке, перед самыми моими окнами. Я мог взять Рэя под руку, заставить
его свернуть с дороги вправо и в подходящий момент столкнуть его со
скалы...
Я оледенел от страха, подумав, что Олсен мог обнаружить мои окурки
возле скамьи в сарае. Вдруг он сделал совсем не тот вывод, какой сделала
Изабель?
А что на самом-то деле думает Изабель? Ничто не доказывает, что она
не считает, будто я столкнул Рэя со скалы.
В таком случае ее молчание является неким сообщничеством... Защитой
своего очага, наших девочек...
Она следила за мной, пока я открывал шкаф с напитками.
- Стаканчик чего-нибудь горячительного не повредит вам, Мона... А ты,
Изабель?
- Спасибо, я ничего не хочу...
Я пошел на кухню за льдом и стаканами. Протягивая Моне наполненный
стакан, я сказал:
- Мужайтесь, моя дорогая Мона...
Тем самым я как бы вступал во владение. На сей раз она это заметила и
слегка вздрогнула. Никогда раньше не называл я ее "своей дорогой Моной".
- Пойду позвоню в похоронное бюро, - заявила Изабель, направляясь в
библиотеку, где стоит один из двух наших телефонных аппаратов.
Хотела ли она оставить нас наедине?
Мона, пригубив вино, повернулась ко мне с невеселой улыбкой:
- Вы очень милы, Доналд...
Она бросила взгляд в том направлении, в каком удалилась Изабель,
хотела, видимо, еще что-то добавить, но воздержалась.
4
Похороны состоялись в четверг утром и происходили совсем не так, как
я представлял себе это, когда мы, изолированные ото всех, находились
втроем в нашем доме.
Катастрофы чем-то похожи на болезни. Воображаешь, что не вылечишься,
что жизнь никогда уже не пойдет по-прежнему, и вдруг замечаешь, что
ежедневная рутина незаметно вошла в свои права.
Перед похоронным бюро Фреда Доулинга, находящимся почти рядом с моей
конторой, к десяти часам утра уже стояло больше двадцати машин, две из
которых принадлежали нью-йоркским журналистам и фотографам.
Немало их побывало с вечера и у нас. Они настаивали, чтобы Мона
сфотографировалась на том самом месте, где было обнаружено тело Рэя.
Накануне из Бонна прилетел Боб Сэндерс. Изабель предложила ему одну
из комнат наших дочерей, но он уже оставил за собой комнату в отеле
"Тэрли".
Он был выше, худощавее к развязнее Рэя. Манера держаться у него была
еще более самоуверенная, чем у брата, и мне не нравилась его
самодовольная улыбка.
Когда мы были студентами, я встречал его несколько раз, но он был
значительно моложе нас, и я не обращал на него особого внимания.
Брат Рэя был не слишком любезен с Моной.
- Как все это произошло? Рэй напился?
- Не больше, чем обыкновенно...
- Он начал много пить?
Рэй был старше его на пять лет, а он говорил о нем как судья, имеющий
право выносить приговор.
- Да нет... Два-три стаканчика мартини перед едой...
Сэндерсы были родом из окрестностей Нью-Хэвена, поэтому Боб имел
представление о нашем климате. Он, вероятно, тоже перенес не один
снежный ураган, которые были, разумеется, слабее того, что разразился в
прошлую субботу, но все же приостанавливали всякое движение.
- Как произошло, что его так долго не могли отыскать?
- В некоторых местах снегу намела больше чем на два метра...
- Какие меры вы предприняли?
Мне он тоже явно не симпатизировал. Он поглядывал на меня, хмурясь,
решив, вероятно, что я чересчур поторопился взять Мону под свое
покровительство.
А я нарочно это подчеркивал. Держался возле нее. Отвечал на
большинство задаваемых ей вопросов и чувствовал, что это возмущает Боба
Сэндерса.
- Кого вы известили?
- Разумеется, его компаньонов...
- А газеты тоже вы уведомили?
- Нет... Вероятно, кто-нибудь из поселка, возможно, один из
полицейских... Виски?
- Благодарю вас... Я не пью...
В аэропорту он взял напрокат машину без шофера. Он был женат, и его
жена и трое детей жили вместе с ним в Бонне. Приехал он один. Думаю, что
с Рэем они не виделись уже много лет.
Братья Миллеры не дали себе труда заехать к нам домой. Они подошли к
Моне только в зале похоронного бюро и выразили ей свое соболезнование.
Я был знаком с одним из Миллеров, Самуэлем, жизнерадостным
шестидесятилетним лысым человеком, однажды я завтракал с ним и с Рэем в
Нью-Йорке.
Он подошел ко мне и спросил шепотом:
- Кто будет заниматься наследством?
- Это решит Мона...
- Она с вами еще не говорила?
- Пока нет.
Он перешел от меня к Бобу Сэндерсу и, по-видимому, задал ему тот же
вопрос, потому что Боб отрицательно покачал головой.
Мона сама вела свою машину, так как намеревалась вернуться домой в
Нью-Йорк сразу же из Плезантвилля. Я предложил сесть за руль Изабель, но
она отказалась и вошла в машину вслед за Моной.
За машиной, в которой ехали женщины, следовала машина брата, потом
моя, потом лимузин братьев Миллеров, похожих на близнецов. Машину вел их
шофер.
Дальше ехали другие леди с Мэдисон-авеню, включая личную секретаршу
Рэя, высокую статную рыжую женщину, которая, казалось, была потрясена
куда больше, чем Мона.
Многие из них были мне совсем незнакомы. Похоронных извещений не
рассылали, но о месте и времени похорон были помещены объявления в
газетах.
По обочинам хорошо известной мне дороги громоздились целые холмы
снега, но мы не проехали и половины дороги, как засветило солнце.
Накануне, когда Изабель отлучилась за покупками и я какое-то время
оставался в госшной наедине с Моной, она сделала мне поразительное
признание:
- Только вам, Доналд, я могу открыть... Я все время думаю, не сделал
ли это Рэй нарочно...
Ничто не могло бы потрясти меня сильнее.
- Вы хотите сказать, что он мог покончить жизнь самоубийством?
- Не люблю этого слова... Он мог помочь судьбе.
- У него были неприятности?
- Не деловые... В этом смысле он преуспевал даже больше, чем мог
рассчитывать.
- В личной жизни?
- Тоже нет... Мы были хорошими товарищами... Он мне все рассказывал.
Я хочу сказать, почти все... Мы не притворялись друг перед другом.
Эта фраза тоже потрясла меня. Значит, существуют люди, которые не
притворяются друг перед другом? И ни этот ли немой вопрос был всегда в
глазах Изабель? Она надеялась, что я ей окончательно сдамся? Что я
наконец признаюсь ей во всем, что лежит у меня на душе?
Мона продолжала:
- Любовных приключений у Рэя было множество... Начиная с его
секретарши, этой рыжей дылды по имени Хильда.
Теперь эта Хильда следует в одной из машин траурного кортежа.
- Трудно объяснить, Доналд... Мне кажется, все дело в том, что он вам
бешено завидовал.
- Мне?
- Вы вместе учились. Он тоже мог бы стать адвокатом. К этому Рэй и
стремился, начав свою карьеру в Нью-Йорке... Потом он поступил в
качестве юрисконсульта в это рекламное агентство... Начал зарабатывать
уйму денег и понял, что заработает еще больше, если глубже войдет в дела
агентства.
Вы понимаете, что я имею в виду? Он стал дельцом. Мы сняли одну из
роскошнейших квартир на Сэттон Плейс и каждый вечер или принимали гостей
у себя, или сами куда-нибудь шли... В конце концов Рэю все опостылело...
