согнувшись, до того силен был ветер, свирепо швырявший нам прямо в лицо
заледеневший снег.
Женщины поместились сзади. Я сел за руль, и Изабель не спросила меня,
способен ли я вести машину. Я не был ни угнетен, ни подавлен, ни
утомлен. Напротив, я ощущал приятное возбуждение, а вой урагана вызывал
у меня желание петь.
- Ну вот, один уже отбыли!..
- Что ты имеешь в виду?
- Прием... Остается еще побывать на будущей неделе у Рэсселей, и
можно успокоиться до весны...
Временами "дворники" на стекле застопоривались, как бы колебались,
прежде чем вновь приняться за работу. Снег падал так густо, что в свете
фар казался почти горизонтальными белыми полосами. Я ориентировался по
черной линии деревьев, так как края дороги совершенно ускользали из поля
зрения.
У себя за спиной я слышал, как согревшиеся в машине, укутанные мехами
женщины обменивались банальными замечаниями.
- Ты не слишком скучала, Мона?
- Нисколько... Патриция очаровательна... Да, впрочем, и все там были
симпатичными...
- Через три дня они уже будут купаться во Флориде...
- Мы с Рэем тоже собираемся в будущем месяце провести несколько дней
в Майами.
Я низко наклонялся, чтобы различить дорогу, и несколько раз мне
пришлось вылезать из машины, убирать лед, образовавшийся на ветровом
стекле. Когда я вылез в третий раз, меня чуть не сбил с ног неистовый
порыв ветра.
Снежные бури бывают у нас ежегодно. Поэтому мы хорошо знаем
труднопроходимые места и избегаем дороги, где бывают снежные заносы.
Как добрались мы до Брентвуда? Через Копейк или через Грэйт
Баррингтон? Я не способен это вспомнить.
- Знаешь, старина, это одна из распрекраснейших...
Одна из распрекраснейших снежных бурь. Настоящий ураган. Когда я
включил радио, то именно так его и определил диктор. Сообщалось, что
возле Элбани ветер уже достигает более шестидесяти миль в час и сотни
машин застряли на северных дорогах. Полученные сведения, вместо того
чтобы напугать, подхлестнули меня, я обрадовался, что наконец-то нечто
необычное вошло в мою жизнь. Говорили мы мало. Рэй помалкивал, он
напряженно всматривался в темноту и хмурил брови, когда дорога
становилась совершенно неразличимой, а я тогда нарочно прибавлял
скорость.
Я вовсе не сводил с ним счеты. Он был моим другом и не причинил мне
никаких обид. Разве мог я быть в претензии на то, что у него произошло с
Патрицией? Я не был влюблен ни в нее, ни в какую-либо другую женщину. У
меня была только Изабель. Так какие же счеты мог я сводить с ним?
Мне пришлось повозиться несколько минут, прежде чем я выбрался из
заноса. Помог мешок с песком, который мы всегда возим зимой в багажнике.
Снег запорошил глаза, забился в нос, уши, сквозь воротник леденил шею.
- Где мы находимся?
- До дома еще три мили...
Продвигаться становилось все труднее. Хотя мы и встретили три
снегоочистительные машины, это не помогало, снег плотно заваливал дорогу
сразу после их прохода, а о том, чтобы пользоваться "дворниками", уже не
могло быть и речи. Мне беспрестанно приходилось вылезать и счищать лед с
ветрового стекла.
- Мы не потеряли дорогу?
Голос Изабель был вполне спокоен. Она всего лишь спрашивала.
- Надеюсь, что нет! - весело откликнулся я.
На самом-то деле я и сам ничего не знал. Только проехав каменный
мостик, в миле от нас, я смог наконец сориентироваться. Но за мостом
снега навалило целую стену, в которой и увязла наша машина.
- Ну вот, дети мои... Придется всем вылезать...
- Что ты говоришь?
- Вылезайте... "Крайслер" не бульдозер, надо добираться пешком...
Рэй смотрел на меня, еще не понимая, что я не шучу. Но Изабель
поняла, раза два подобное с нами уже приключалось.
- Ты взял фонарь?
Я вынул его из ящика для перчаток и нажал на кнопку. Прошло два
месяца, а может быть, и два года с тех пор, как мы им пользовались,
поэтому нечего было удивляться, когда он едва-едва засветился угасающим
желтым светом.
- В путь!..
Тогда-то это было еще весело. Я так и вижу женщин, взявшихся за руки,
согнувшихся в три погибели и первыми устремившихся навстречу буре. Я шел
сзади них, с фонарем, а Рэй молча шагал около меня. Впрочем, никто не
разговаривал. Было достаточно трудно дышать, и никому не хотелось зря
расходовать дыхание.
Изабель упала и тут же мужественно поднялась. Иногда женщины исчезали
во мраке. Я приставлял руку ко рту, чтобы избежать ледяного ветра, и
кричал:
- Ого-го!
- Ого-го!
Вероятно, я шел очень близко от женщин, потому что слышал
поскрипыванье снега под их ногами. Также я слышал и шаги Рэя, справа от
меня.
У меня начала кружиться голова. Энергия, вызванная опьянением,
улетучилась. Передвигаться становилось все труднее и труднее. В груди,
как мне казалось, в области сердца, я чувствовал острую, обеспокоившую
меня боль.
Разве не случалось, что люди моего возраста, вполне здоровые, умирали
вот так, во время снежного урагана, от паралича сердца.
- Ого-го!..
Я был близок к обмороку. Еле передвигал ноги. Я уже ничего не видел,
ничего не слышал, кроме воя урагана, и снег набился у меня повсюду.
Не представляю себе, как долго это длилось. Я уже не думал об
остальных. Тупо держал в руках угасший фонарь и каждые два шага
останавливался, чтобы передохнуть.
Наконец я уперся в стену и наткнулся на приоткрывшуюся дверь.
- Входите...
Меня окутало тепло погруженного во тьму дома.
- А Рэй?
Я не понял. Также я не мог понять, почему женщины не зажигают свет, и
протянул руку к выключателю.
- Тока нет... Где Рэй?
- Он шел рядом со мной...
Я крикнул с порога:
- Рэй! Ого-го! Рэй!..
Мне показалось, что я расслышал голос, но в снежном буране всегда
чудятся голоса.
- Рэй!..
- Возьми фонарик в ночном столике...
На ночном столике у нас всегда лежит электрический фонарик, так как
ночью иногда выключают электричество. Ощупью" натыкаясь на мебель, я
пробирался по комнатам, которые казались мне совершенно незнакомыми.
Потом позади меня что-то засветилось. Изабель зажгла красную свечу в
столовой.
Странно было видеть Изабель, которая, как тень, выплывала из мрака,
потрясая серебряным канделябром.
- Нашел?
- Да...
Я держал в руках электрический фонарик, но он светил немногим лучше
того, большого, из машины.
- Есть у нас запасные батарейки?
- Поищи в ящике.
- Тут нет...
Мне необходимо было выпить, чтобы приободриться, но я не решился.
Женщины ничего мне не сказали. Они ни к чему меня не понуждали. Но было
совершенно ясно, что они хотят отправить меня на поиски Рэя,
затерявшегося среди снежного бурана.
* * *
Скажу все. Иначе зачем было и начинать. И прежде всего, за весь вечер
ни одной минуты я не был пьян до бесчувствия.
Если постараться определить мое состояние с максимальной точностью,
можно сказать, что сознание мое было деформировано. Но реальность
происходящего не ускользала от меня. Я отдавал себе отчет в своих
движениях и поступках. Взяв карандаш и бумагу, я мог бы почти точно
записать все, что говорил у Эшбриджей, в машине и когда попал домой.
На скамейке, страдая от холода и куря сигарету за сигаретой, я
наконец понял, от чего мне сначала стало не по себе, а потом просто
страшно.
Все выразилось в одном, вернее, в трех словах, которые я как бы
услышал произнесенными:
- Ты его убил...
Возможно, не в полном смысле этого слова. А впрочем! Разве не
считается преступлением отказ в помощи человеку, находящемуся в
опасности?
Выйдя из дома на поиски Рэя, я тотчас же свернул направо, чтобы
обмануть женщин, если они следили из окна за огоньком моего фонарика.
Пробежал несколько метров вперед, а потом, когда меня уже было нельзя
видеть, повернул направо. По моим предположениям, до сарая оставалось не
больше тридцати метров.
Физически я был абсолютно вымотан, морально тоже. Буря, которая
только что возбуждала меня, теперь внушала ужас.
Почему они остались дома? Почему они тоже не пошли на розыски?
Изабель стояла невозмутимо, точно статуя, держа серебряный канделябр в
руке немного выше своего плеча. Лицо Моны было неразличимо в полумраке,
но она ничего не сказала.
Ни та, ни другая, казалось, не понимали, что происходит. Посылая на
розыски, они и меня подвергают опасности. Сердце билось прерывисто. Мне
было страшно. Задыхаясь на каждом шагу, я несколько раз прокричал:
- Рэй!..
Было бы чудом, если он меня услышал, не меньшим чудом было бы и то,
что он мог заметить слабый свет электрического фонарика среди густого
снега, который сыпал почти параллельно земле, хлестал, залеплял лицо
громадными удушающими хлопьями.
Я услышал скрежет двери сарая, бросился туда и в изнеможении
опустился на скамейку.
Красная скамейка. Садовая скамейка. Я отдавал себе отчет в нелепости
ситуации: ночью, в разгар снежного урагана, сорокапятилетний адвокат,
почтенная личность, уселся на красную скамейку и дрожащей рукой
торопится закурить сигарету, как будто она может его согреть.
- Я его убил...
Возможно, еще нет. Сейчас он, возможно, еще жив, но все равно
находится на пороге смертельной опасности. Он не знает местности, и если
уклонится вправо всего на несколько метров, покатится с обрыва к
замерзшему потоку.
А меня это нисколько не трогает. У меня не нашлось мужества идти на
поиски, подвергая себя самого опасности.
И вот какая истина открылась мне в ночь с 15-го на 16 января на
скамейке в сарае: то, что произошло с Рэем, не привело меня в отчаяние.
А если бы я не напился у Эшбриджей и не наткнулся в ванной на
Патрицию в объятиях Рэя, что бы я сейчас делал? Вот это другое дело.
Кажется, я подбираюсь к истине.
Все это - другое дело. Наконец я добрался до главного. Ведь до этого
я только пережевывал без конца одно и то же.
Торопиться некуда. Предполагается, что я ищу Рэя. Чем дольше я не
вернусь, тем большую заслужу благодарность.
Сегодня Рэй легко получил от Патриции то, о чем я мечтал сотни и
тысячи раз. И женился он на Моне, которая, так же как Патриция, вызывает
мысли о постели.
А я женился на Изабель.
Я бы мог теперь сказать:
- Вот и все...
Но это, однако, не так; задумав приподнять покров с истины, я
обнаружил, что мое старое, более или менее сносное представление о самом
себе трещит по швам и я предстаю совсем в другом свете.
Началось это еще в Йеле. Даже раньше. До того, как я встретил Рэя. По
правде говоря, это началось с детства. Я хотел... Попробуйте-ка
подыскать нужные слова! Я хотел бы все мочь, стать кем хочу, дерзать,
смотреть прямо в глаза людям и высказать им...
Смотреть на людей так, как это позволяет себе, например, старик
Эшбридж, перед которым я только что почувствовал себя мальчишкой.
Он не снизошел до разговора, объяснений. Он не жаждал общения. Я же
стоял перед ним в смущении. Может быть, он читал мои мысли? И я был ему
совершенно безразличен?
В его доме толпились десятки приглашенных. Заботило ли его, что они о
нем думают? Он предоставил в их распоряжение напитки, изысканную еду,
открыл настежь двери всех комнат, включая и ванную, где Патриция...
Знает ли он, что жена ему изменяет? Страдает ли от этого? Или всего
лишь презирает беднягу Рэя, который один из многих и которого позабудут
через пять минут, этим же вечером, найдут замену, и все произойдет,
возможно, в той же ванной комнате.
Я не только потому восхищался Эшбриджем, что он богат и что его
капиталы вложены по меньшей мере в пятьдесят предприятий, начиная от
