Жорж Сименон
РУКА
Изд. "Копирайт", г. Москва, 1997 г.
OCR Палек, 1999 г.
Часть первая
1
Я сидел на скамейке в сарае и смотрел, как хлопает при каждом порыве
ветра дверь, которую ураган сорвал с петель. К моим ногам уже намело
кучу снега. Я прекрасно сознавал что делаю и даже был в состоянии
взглянуть на себя со стороны, чтобы понять, в какое нелепое положение
поставил себя своим поведением.
Скамейка была садовая, покрашенная в красный цвет. У нас таких три, и
мы убираем их на зиму в сарай вместе с машинкой для стрижки газона,
садовыми инструментами и оконными сетками от москитов.
Сарай деревянный, мы его тоже покрасили в красный цвет. Когда-то,
может быть сотню лет назад, это было крытое гумно, но для нас оно стало
вместительным сараем.
Я начинаю рассказ с этого момента, потому что он послужил мне своего
рода пробуждением. Хотя я и не спал, но вдруг проснулся к ощущению
реальности. Или, может быть, новая реальность началась для меня в этот
миг?
Но как определить, когда человек начинает... Нет! Я отказываюсь
скользить по этой наклонной плоскости. По профессии я адвокат, и у меня
привычка или, как уверяют мои близкие, мания все педантично уточнять.
Но я даже не могу сказать, в котором это было часу. В два? Или в три
часа ночи?
У моих ног на земляном полу слабо мерцал электрический фонарик с
изнемогающей батарейкой - он уже ничего не мог осветить. Окоченевшими от
холода пальцами я силился чиркнуть спичкой, чтобы закурить сигарету. Мне
страшно хотелось курить. Это было как бы признаком вновь обретенной
реальности.
Запах табака показался мне ободряющим, и я продолжал сидеть,
наклонившись вперед, упершись руками в колени и уставившись на громадную
хлопающую дверь, которая вот-вот готова была окончательно рухнуть под
натиском бури.
Я страшно напился. Наверное, я и сейчас еще не протрезвел - такое
опьянение я испытал не больше двух раз за всю жизнь. И тем не менее я
все помнил, подобно тому как восстанавливаешь в памяти постепенно то,
что видел во сне.
Вернувшись из поездки в Канаду, Сэндерсы решили провести у нас
уик-энд. Рэй Сэндерс самый мой давний друг. Мы вместе учились на
юридическом в Йеле. Позже, когда мы оба женились, наша дружба не
оборвалась.
Так вот, В ту субботу, 15 января, когда они к нам приехали, как раз и
начал идти снег. Вечером я спросил Рэя:
- Ты бы не согласился съездить с нами в гости к старику Эшбриджу?
- Харолду Эшбриджу из Бостона?
- Да.
- А я думал, что он проводит зиму на своей вилле во Флориде.
- Лет десять назад он купил поместье милях в двадцати отсюда - ему
захотелось поиграть в джентльменафермера... С тех пор он всегда
приезжает сюда на Рождество, встречает здесь Новый год и остается до
середины января, а перед отъездом во Флориду устраивает большой прием...
Эшбридж - один из тех людей, перед которыми я преклоняюсь. Рэй тоже
из их числа. Существуют и другие. В конечном счете их не так-то уж и
мало. Не говоря о женщинах. Например, Мона, жена Рэя, - в моем
представлении она эдакий экзотический зверек, хотя на самом-то деле вея
ее экзотика ограничивается незначительной примесью итальянской крови.
Рэй возразил:
- Но ведь Эшбридж меня не знает.
- На приемах, которые он устраивает, никто друг друга не знает...
Изабель слушала, не вмешиваясь. Изабель в таких случаях никогда не
вмешивается. Отличительная черта этой женщины - покладистость. Она
никогда не возражает и довольствуется тем, что смотрит на вас осуждающе.
В данном случае ко мне нельзя было придраться. Мы каждый год ездили к
Эшбриджу на прием, это стало для нас как бы обязанностью. Изабель не
сочла нужным обратить наше внимание на то, что снег все усиливается, а
дорога на Северный Хилсдэйл не из легких. Впрочем, там, должно быть, уже
прошли снегоочистительные машины.
- На чьей машине поедем?
Я ответил:
- На моей.
У меня была при этом - я это понял только сейчас - некая задняя
мысль. Рэй работал на Мэдисон-авеню. Он партнер в одном из крупнейших
рекламных предприятий. Мы с ним встречались всякий раз, когда я бывал в
НьюЙорке, и я изучил его привычки.
Не будучи пьяницей, он привык пропускать по несколько стаканчиков
двойного мартини перед каждой трапезой, как водится почти среди всех его
товарищей по профессии, у которых вечно натянуты нервы.
Если у Эшбриджей он хлебнет лишнего...
Смешно, вернее, трагикомично вспоминать об этом несколькими часами
позже. Из боязни, как бы Рэй не выпил лишнего, я обязательно хотел сам
вести машину на обратном пути, и принял к этому меры. А напился-то в
результате именно я!
Вначале гостей там было человек пятьдесят, если не больше.
Грандиозный буфет устроили в холле на первом этаже, но во всем доме
двери стояли настежь открытыми, и гости сновали туда-сюда, даже по
комнатам второго этажа, и повсюду стояли бутылки и стаканы.
- Познакомься - мадам Эшбридж... Патриция... Мой друг Рэй...
Патриции всего-навсего тридцать лет. Она - третья жена Эшбриджа.
Очень красива. Не такой красотой, как... Я бы не хотел упоминать
Изабель. К тому же моя жена никогда не была по-настоящему красивой.
Просто мне всегда трудно описать женщину, и я машинально начинаю
сравнивать ее со своей женой...
Изабель высокого роста, гармонично сложена, черты лица правильные, и
улыбается она немного свысока, как бы прощая недостатки своих
собеседников.
Ну а Патриция - полная ей противоположность. Небольшого роста, как
Мона. Волосы у нее еще темнее, чем у Моны, а глаза зеленые. Когда она
смотрит на вас, создается впечатление, будто она вами очарована и ни о
чем так не мечтает, как о скорейшем сближении.
Глядя на Изабель, никогда не подумаешь о спальне, зато при взгляде на
Патрицию я сразу мысленно вижу перед собой постель.
Говорят... Но я не очень прислушиваюсь к сплетням. Во-первых, я им не
верю. И потом, у меня инстинктивное отвращение к пикантным историям и
тем более к клевете.
На приеме были Рэссели, Дэйеры, Коллинсы, Грины, Хасберджеры...
- Хелло, Тед...
- Хелло, Дэн...
Болтают, пьют, сходятся, расходятся, прожевывают нечто имеющее вкус
индейки, рыбы или мяса... У меня, сколько помню, завязался в уголке
одной из гостиных серьезный разговор с Биллом Хасберджером, который
вознамерился направить меня в Чикаго для урегулирования спорного
вопроса...
Эти люди - богачи. По всей стране у них капиталовложения, интересы,
предприятия. Просто непонятно, почему они проводят большую часть года в
нашем уголке Коннектикута.
По сравнению с ними я бедняк. Так же как и доктор Уоррен, с которым я
обменялся несколькими словами. Я тогда еще не был пьян нисколечко. Не
знаю, с чего это началось.
Вернее, знаю уже несколько секунд, ибо здесь, на скамейке в сарае,
после пятой сигареты на меня нашло просветление.
Я бродил по дому, как и все другие. Толкнув какую-то дверь, я ее
тотчас же захлопнул, успев заметить Рэя и Патрицию. Это была даже не
жилая комната, а ванная, они стояли там вполне одетые и занимались
любовью.
Несмотря на то, что мне уже сорок пять лет, увиденное потрясло меня.
Я запомнил во всех деталях мимолетно открывшуюся мне сцену. Патриция
взглянула на меня, я уверен в этом. Могу даже присягнуть, что в ее
глазах я прочитал не смущение, а лукавый вызов.
Это - очень существенно. Такая уверенность имеет для меня
чрезвычайное значение. Сидя в сарае на скамейке, я еще только едва
начинаю ощущать всю важность этого открытия, но впоследствии мне
достанет времени убедиться, что так оно и было.
Не утверждаю, что именно это толкнуло меня напиться, и все же
приблизительно тогда я принялся опоражнивать все стаканы, какие
попадались под руку. Изабель накрыла меня за этим занятием, и, само
собой разумеется, я покраснел.
- Становится жарковато... - пробормотал я.
Она не посоветовала мне не пить больше. Она ничего не сказала и лишь
улыбнулась своей обычной загадочной улыбкой, которая все прощает или...
Или - что? Но об этом позднее. До этого я пока не дошел. Прежде нужно
еще во многом разобраться.
Как-то летом я занялся расчисткой сарая, мне хотелось навести в нем
порядок, выбросив лишнее и оставив на месте только то, что могло
пригодиться. После нескольких часов утомительной работы я позорно
спасовал.
И вот сейчас я решил навести такой же порядок в своей душе, прямо
здесь, в сарае, сегодня ночью. Разобраться до конца, чего бы мне это ни
стоило.
Вот уже заняла свое место сцена - Рэй с Патрицией. Затем вспомнился
взгляд старика Эшбриджа. Он не пьяница, но регулярно употребляет
спиртное после пяти часов вечера. Эшбридж жирный, но не слишком, а его
большие серые глаза всегда слезятся.
- Ну, Доналд?
Мы оба стояли возле буфета, а вокруг нас шумели несколько групп
гостей. Разговоры скрещивались, перескакивали с одного на другое.
Почему у меня появилось тогда такое ощущение, словно мы двое вдруг
отъединились ото всех остальных? Более точно это можно определить как
ощущение сообщничества. Ведь я наткнулся на него минут через пять после
того, что увидел в ванной.
Он смотрел на меня спокойно, но все же смотрел. Я-то понимаю, что
именно хочу этим сказать. В большинстве случаев на подобных сборищах не
принято смотреть на того, с кем говоришь, его присутствие просто
ощущается. Говорят. Слушают. Скользят взглядом по лицу, плечу...
А он посмотрел на меня, и слова, с которыми он ко мне обратился,
приняли характер вопроса:
- Ну, Доналд?
Что - ну? Видел ли и он то, что увидел я? Знал ли он, что я увидел?
Тон его не был ни мрачным, ни угрожающим. Но он и не улыбался. Ревнив
ли он? Знает ли, что у Патриции привычка... Я вдруг почувствовал себя
виновным, а он продолжил:
- Ваш друг Сэндерс - занятный тип...
Гости начали разъезжаться. Надевали пальто, натягивали резиновые
сапоги, выстроившиеся рядами на подставке для обуви. Открываясь и
закрываясь, дверь впускала клубы ледяного воздуха.
Врывался ветер, сперва шум его был монотонным, потом начал рывками
усиливаться, и гости тревожно спрашивали:
- Снег не перестал?
- Нет.
- Как бы не разразилась снежная буря!
Почему я, вопреки своему обыкновению, продолжал пить, этого я еще и
сейчас не понял. Я переходил от группы к группе, и хорошо знакомые мне
лица принимали совершенно новое выражение. Кажется, я зубоскалил, и
Изабель заметила это.
Начало ощущаться всеобщее беспокойство. Многие приехали издалека,
одни из окрестностей Нью-Йорка, другие из Массачусетса - им предстояло
проехать до дома около сорока миль.
Я оставался одним из последних. Каждый раз при отъезде новой группы я
слышал раскаты голосов, возгласы, и все более резкие порывы ветра
врывались в дверь.
- Через час снегу навалит больше чем на метр.
Не помню, кто сказал это. Потом Изабель самым естественным образом,
без всякого нажима, как и подобает примерной супруге, взяла меня под
руку, давая тем самым понять, что нам тоже пора уезжать.
- Где Мона?
- Она пошла за своей норкой в комнату Пат...
- А Рэй?
Рэй стоял передо мной, Рэй - такой же, каким он был всегда и каким я
знал его вот уже двадцать пять лет.
- Едем? - спросил он.
- Пожалуй, да...
- Кажется, не видно ни зги...
Прощаясь, я не пожал руку Патриции, хотя прежде всегда это делал.
Получилось довольно подчеркнуто, и я ощутил от этого какое-то смутное
волнение. Обратил ли старик Эшбридж внимание на мое поведение?
- В машину, дети мои!
У подъезда осталось не больше трех-четырех машин. Пришлось идти
