ив голову не пришла бы, женщины одеваются дольше мужчин.
- Прекрати, Андре.
- Ты же сама спросила, возвращался ли я туда. Выйди мы из бара по-
раньше, возможно, нам повезло бы увидеть и мужчину.
- Как ты можешь!
- А что? Что я такого сказал? Почему я должен делать из этого траге-
дию? Ты уверена, что у твоего отца никогда не было похождений? Я лично
очень хотел бы, чтобы мой оказался любовником своей ассистентки. Она ми-
лая, веселая, без комплексов. По крайней мере развлекся бы.
- Ты ужасен, Андре.
- А ты говоришь не то, что думаешь. Признайся, твоя мать презирает
мою.
- Она не осуждает ее.
- Понтий Пилат! Тем не менее на ужин она нас больше не позовет. А к
нам пришла лишь потому, что наши отцы случайно встретились через двад-
цать лет и решили увидеться еще раз. Потом же, побывав у нас, следовало
из вежливости пригласить к себе. Теперь, когда твоя мать выполнила свой
долг, мы - квиты.
- Ошибаешься.
- В чем?
- В том, что моя мама чувствует себя неловко в присутствии твоей. Она
не скрывала, что твоя мать слишком беспокойная, нервная, говорит всегда
возбужденно, и мама...
- Думаешь, я не понял?
- Почему ты разговариваешь со мной таким тоном, Андре?
Он опустил голову, пальцы его побелели - так крепко он их стиснул. Но
снова взглянув на нее, опять был уже спокоен и задумчив.
- Прости. Я дал себе слово никогда больше не говорить с тобой о слу-
чившемся и даже не думать об этом. Не знаю, почему я вдруг вспылил.
- Потому что непроизвольно думаешь об этом?
- Потому что не такой, каким мне хочется быть.
- Надеешься стать лучше? Он улыбнулся ей сквозь свою печаль.
- Не знаю. Это прошло.
- Ты на меня больше не сердишься?
- Прости, пожалуйста. Да, я ведь обещал тебе шоколадный коктейль.
- С двумя шариками мороженого.
- Конечно.
В горле у него все еще что-то сжималось, голое был хриплый.
- Идем.
Он взял ее за руку, повернул, и они быстро пошли к морскому вокзалу и
скверу Мериме.
- Есть хочешь?
- Не очень.
- Здесь лучшие в Канне рогалики, свежие целый день. Непонятно, как их
удается сохранить.
- Шоколадный коктейль, господин Андре?
- Два, Бернар. И оба с двумя шариками.
Франсина наблюдала за ним, сбитая с толку быстрой сменой его настрое-
ния. Он чем-то напоминал ей младшего брата, который через пять минут по-
сле бурных рыданий мог громко смеяться.
- О чем ты думаешь?
- Учусь понимать тебя и каждый раз открываю что-то новое.
- Что, например?
- Трудно объяснить. Попытаюсь, когда узнаю тебя получше.
- Мы будем встречаться? Несмотря на родителей? Несмотря на матерей?
Не забудь, ты сама сказала, что я твой друг.
- А я и не забываю.
- Меня настораживает только одно, - сказал он полушутя-полусерьезно,
протягивая ей запотевший стакан, - что всякий раз, возвращаясь домой,
тебе придется все повторять.
- В этом нет необходимости.
- Ты же ничего не скрываешь от родителей!
- Если они спросят, я отвечу. А так как они почти никогда не спраши-
вают...
- Ты свободна в четверг около пяти?
- Занятия у меня заканчиваются как позавчера.
- Я буду ждать тебя на улице.
И, помолчав, добавил:
- Без мопеда.
Он отвел взгляд, но не потому, что в его глазах была гроза, нет, они
светились радостью. Он решился. Он назначил ей настоящее свидание.
Все произошло так неожиданно, что до самой последней минуты на вокза-
ле он почти не разговаривал с ней. Слова могли выдать его. К тому же он
был слишком счастлив, чтобы еще что-то говорить.
Ему хотелось смеяться, петь, прыгать.
- До четверга.
- До четверга, Андре.
Он посмотрел ей вслед, и она вернулась.
- Обещай мне оставаться до четверга таким, как сейчас, - шепнула она.
Он покраснел: она наклонилась к нему и, казалось, вот-вот поцелует.
- Обещаю.
- До четверга!
- До четверга!
Когда он шел к скверу Мериме за мопедом, оставленным у фонтана, он,
сам того не замечая, не извиняясь, наталкивался на прохожих, и ему захо-
телось выпить второй стакан молока с шоколадным мороженым.
На чай Бернару он дал в два раза больше, чем обычно.
Глава V
Уже за воротами, в саду, огибая на мопеде виллу, он увидел мать: та,
в бикини, принимала в кресле-качалке солнечную ванну. Он сразу понял,
что мать поджидает его, но, надеясь ускользнуть, заспешил к крыльцу,
словно не заметил ее.
- Андре!
- Ты здесь, мама?
Она не позволила провести себя и смотрела на него строго, не ласково,
но и не враждебно.
- Спешишь?
- Ты же знаешь, сколько у меня сейчас работы.
- У тебя впереди еще целый вечер и все воскресенье.
Говорила она четко, решительно.
- Ты до сих пор был в лицее?
- Нет. Встречался с Франсиной.
- Опять?
Даже тоном голоса она подчеркивала, что относится с одинаковой анти-
патией ко всем Буадье.
- Вы теперь назначаете друг другу свидания?
- Вчера она позвонила и сказала, что приедет в Канн повидаться с под-
ругой. Вот мы и воспользовались ее приездом.
За последние два-три года мать сильно похудела. Ключицы выпирали, ру-
ки и ноги - одни кости, бюстгальтер почти пустой.
Солнечные ванны в саду тоже начались с Наташи, которая, совершенно
голая, часами просиживала на террасе на крыше дома.
- Ты не мог бы, хоть изредка, уделять мне немного внимания? Уже нес-
колько дней ты словно избегаешь меня.
- Да нет, мама. Экзамены...
- И что, экзамены мешают тебе смотреть мне в глаза? Возьми кресло.
Вокруг стояли плетеные кресла, но он сел на траву, обхватив руками
колени. Он подозревал, что мать умышленно выбрала это место.
Она знала, как он не любит, когда заходят к нему в мансарду, - у него
портилось настроение. А позови она его к себе в спальню или в будуар,
беседа примет слишком торжественный характер.
Его смущал почти обнаженный вид матери, смущал ее голый живот. Кресло
обтянуто грубым красным холстом; на красном, но более темном, цвета смо-
родины, бикини желтый рисунок: нерасчесанные волосы стянуты шарфиком.
Лицо блестит от крема.
- Вы с Франсиной говорили обо мне?
- Не помню. Нет, не думаю.
Она всегда знала, когда он лжет.
- Полагаю, Ноэми не забыла тебе сказать, что утром я болела.
- Да.
- А отец уточнил, что я пила?
- Мне он этого не говорил.
- Удивительно. Он ищет любую возможность остаться с тобой наедине.
Надеюсь, ты не будешь отрицать, что иногда вы с ним говорите обо мне?
До чего же утомительны эти беседы с матерью! Каждое слово приобретает
у нее значение не только своим прямым смыслом, но даже недосказанностью.
Она говорит как бы в двух, а то и в трех разных планах, так ловко пе-
репрыгивая с одного на другое, что уследить за ней ох как непросто.
- Я действительно выпила несколько рюмочек, а как же иначе на вечери-
нке? И пила намного меньше, чем другие приглашенные. Увы, я больше не
выношу алкоголя. Все утро меня тошнило. Ну так что?
Она бросала ему вызов.
- Ничего, мама.
- Ты стыдишься меня?
- Да нет, почему? Мне-то какое дело?
- Как давно ты не говорил со мной откровенно?
- Я всегда откровенен с тобой.
- Не обманывай самого себя, Андре. Раньше, когда у тебя что-нибудь
случалось или тебе нужна была помощь, ты бежал ко мне за советом. Теперь
ты скрываешь свои тайны. Приходишь, уходишь, сидишь за столом как чужой,
и главное для тебя - побыстрее забраться на свой чердак. А если тебе хо-
чется чем-то поделиться, ты идешь к отцу.
- Уверяю тебя, мама...
- Не оправдывайся. В твоем возрасте это естественно. Ты становишься
мужчиной, и тебе легче с мужчиной.
Как и в разговоре с отцом, у них возникали паузы, но не столь длин-
ные: мать легче переходила с одного на другое. Иногда казалось, что бе-
седа носит бессвязный характер, но потом, подумав, Андре убеждался, что
все сказанное составляет единое целое.
Непроизвольно мрачный, он видел красные пятна на зелени сада, тело
матери, еще не успевшее загореть после зимы, и злился на себя за свою
чуть ли не враждебную холодность.
Это его мать, и ему хотелось, чтобы они понимали друг друга. Напрасно
или нет, но она тревожится, может быть, даже страдает, а он таит на нее
злобу за подстроенную ему ловушку.
- Раньше ты смотрел на меня совсем иначе, Андре.
- А как я должен на тебя смотреть?
- Не шути. Ты прекрасно меня понимаешь. Я отдаю себе отчет, что я да-
леко не такая мать, какой ее представляет себе молодой человек.
Он молчал, не зная, куда девать глаза.
- Я думаю, не с Наташи ли все началось? Твой отец ненавидит ее. В
Канне ей создали дурную репутацию, потому что она не боится говорить
правду. Признайся, ты весь ощетиниваешься, стоит мне собраться к ней.
- Никогда не задумывался над этим. Я ее почти не знаю.
- Видишь ли, дорогой, дети многого не знают.
Это она ему уже говорила в будуаре и даже добавила:
- Но узнают, когда женятся сами и у них появляются дети.
Она продолжала все на той же ноте:
- Они воображают, что взрослые делают то, что хотят.
- Ничего я не воображаю.
- Позволь мне закончить, раз уж представилась возможность поговорить
с тобой.
Она, конечно, выпила, но немного, так, стаканчик-другой виски для
храбрости. В глазах посторонних людей ей хотелось выглядеть раскованной,
самоуверенной.
- Вы с отцом заблуждаетесь насчет Наташи. Вопреки видимости, над ко-
торой она смеется, Наташа женщина весьма чувствительная и очень страда-
ет.
Андре безуспешно пытался понять, куда она клонит, и пристально всмат-
ривался в какое-то насекомое, севшее на травинку.
- Знаешь ли ты, например, что у нее двадцатилетний сын, которого она
не видела уже три года и не получает от него никаких известий? Он учится
в Оксфорде. По закону Наташа имеет право встречаться с сыном раз в неде-
лю и проводить с ним один месяц в году. Таковы условия развода.
Андре хмурился все сильней: дело принимало неожиданный оборот, и он
догадывался, что речь о молодом англичанине, о существовании которого он
даже не подозревал, зашла не случайно.
- Его отец, первый муж Наташи, намного старше ее. Человек он извест-
ный, влиятельный. Ребенка оставили с ним на известных тебе условиях, что
не помешало ему воспитывать сына в презрении и ненависти к матери. Пока
мальчик был еще маленьким, до окончательного разрыва дело не дошло, и
Джеймс несколько раз приезжал на месяц в Канн. Теперь же, став мужчиной,
он холодно отказывается видеть мать и ни разу не писал ей.
- Почему?
- Сначала потому, что она снова вышла замуж, а затем, уже после вто-
рого развода Наташи, потому, что она решила жить свободно, не таясь.
И совершенно неуместно добавила:
- Твой отец знает это, но я уверена, ничего не рассказывал.
- Разумеется. Какое мне дело?
- В нашей жизни все имеет значение. Беда в том, что правду почти все-
гда скрывают. Куда легче рассказывать сказки, а себе отводить в них бла-
говидную роль. Не это ли она как раз и пыталась делать? Без четверти
семь. Отец появляется не раньше восьми. Неужели она так и будет держать
Андре в плену до возвращения отца? Ему хотелось сказать ей вежливо, но
не без доли страсти:
- Послушай, ма, все это бесполезно и причиняет мне боль. Я и так уже
слишком много знаю. У меня своя жизнь, учеба. Только что у моря я пере-
жил мгновения, которые, возможно, буду помнить всю жизнь. Не отравляй
их. Не заставляй меня думать о чужих проблемах: они лишь испортят мне
настроение.
Конечно, он ничего не сказал и покорно уставился на свои колени. Он
надеялся, что сейчас солнце скроется в облаках - погода портилась, - и
как только похолодает, мать уйдет в дом.
- Я уверена, что ты, как и другие, считаешь, будто отец оставил меди-
цину из-за меня. По-моему, он и сам себя убедил в этом.
Она, кажется, пытается играть перед ним ту же роль, что и первый муж
