В чем-то он винил и Франсину: если бы не она, ему и в голову не приш-
ло бы идти на улицу Вольтера, о которой в половине шестого в четверг он
даже не знал.
И вот к чему это привело! Все рухнуло. Андре прислушался. Хлопнула
входная дверь. Вернулся отец. Щелкнул выключатель. Ноэми уже давно под-
нялась к себе и, должно быть, спала, по привычке с грелкой на животе.
Отец на секунду зажег свет в гостиной и медленно, тяжело пошел на-
верх. Постоял в нерешительности на площадке второго этажа, потом поднял-
ся еще на три-четыре ступеньки.
Андре не хватило духу увидеть его, услышать, заговорить с ним сегод-
ня. Он в раздражении погасил лампу, чтобы из-под двери не пробивался
свет: так отец подумает, что он уже спит.
Хитрость оказалась излишней. Шаги стихли. Может быть, и у Люсьена Ба-
ра не хватило духу. Или застенчивость не позволила ему заходить к сыну
два вечера подряд. Он повернулся и пошел в свою комнату, потом в ванную,
откуда вскоре послышался плеск воды. Сегодня был трудный день.
Прошло добрых четверть часа, прежде чем Андре протянул руку и снова
зажег свет.
Глава IV
В субботу настал черед мужчин обедать с глазу на глаз в столовой с
тремя приборами. Оба чувствовали себя смущенно и старались не смотреть
друг на друга.
- Мама еще не спускалась?
- Не знаю. Я только что пришел.
- Пойду проверю.
Встревоженный, отец направился к лестнице, а Андре поплелся на кухню,
где для виду стал поднимать крышки кастрюль.
- Фаршированная капуста, Ноэми?
- Вы же сами просили ее позавчера.
- Мама будет обедать?
- Похоже, она и днем-то не спустится. Все утро ее тошнило, а к один-
надцати ей стало так плохо, что я - даже вызвала бы врача, если бы не
знала причину недомогания.
Он строго взглянул на служанку. О своих родителях он может думать
все, что угодно, но не потерпит ничьих замечаний по их адресу. Грубый
цинизм Ноэми приводил его в ярость.
Он вышел из кухни, прогулялся по саду; на лужайке, в метре от него,
прыгали два ее завсегдатая-скворца. Дверь он оставил открытой, и когда
услышал на лестнице шаги отца, быстро возвратился в дом.
- Сегодня она вернулась поздно и очень устала. Отец был бледен, пря-
тал глаза. Когда с матерью случалось такое, она не церемонилась в выра-
жениях.
- К столу, сын.
Они молча передавали друг другу тарелки с закусками, но Люсьен Бар,
казалось, все время порывался что-то сказать.
- Как подготовка к экзаменам? Волнуешься?
- Я, видишь ли, никогда не переживаю по этому поводу.
Порой отец мельком, чуть ли не украдкой поглядывал на него. - Не сер-
дись на маму, Андре.
- Я и не сержусь.
- Я знаю, некоторые ее поступки раздражают тебя.
- Это даже не раздражение. Мне не нравится, когда она, словно разыг-
рывая спектакль, начинает говорить о чем угодно. А уж эту Наташу я прос-
то ненавижу.
- Постарайся понять, что жизнь твоей матери не всегда была легкой.
- Понимаю.
Ему хотелось сменить тему разговора, но он не решался. Отец редко пе-
реходил на доверительный тон, обычно предпочитая нейтральный, даже без-
различный.
- У меня много работы и совсем не остается времени для нее. Раньше,
когда ей хотелось куда-нибудь ходить, развлекаться, у нас не хватало де-
нег. Да еще ты маленький, хозяйство.
- Знаю.
- А теперь она вбила себе в голову, что стареет и скоро будет поздно.
Период нелегкий и для мужчины.
Конец фразы удивил его: он никогда не думал, что отец чувствует приб-
лижение старости и может от этого страдать.
- Я тоже не люблю Наташу, но...
Он не закончил. Вероятно, удержался, чтобы не добавить:
- Но это единственное, что она нашла и за что держится.
Он нажал под столом кнопку звонка, и пока Ноэми меняла приборы и по-
давала фаршированную капусту, оба молчали.
- Не знаю, уместно ли говорить об этом сейчас, когда ты готовишься к
экзаменам, однако, поверь, нет никаких причин для беспокойства. Сегодня
утром мне на работу звонил доктор Пелегрен.
- Бабушка заболела?
- Она не хотела, чтобы мне сообщали. Ты же знаешь ее. Она терпеть не
может, когда пекутся о ней, а уж тем более о ее здоровье.
И если она согласилась пойти на осмотр к Пелегрену, то лишь потому,
что тот лет сорок живет этажом ниже. Они почти одного возраста и, должно
быть, самые старые жильцы в доме.
Андре представил себе старый дом на улице Фоссе Сен-Бернар, возле
Винного рынка, и даже почувствовал специфический запах квартиры с низким
потолком. - Вполне вероятно, что у нее камни в желчном пузыре. В поне-
дельник будет рентген, и, видимо, придется делать операцию.
- Это опасно?
- Довольно опасно, но не страшно. Бабушка никогда не болела да и сло-
жения крепкого. Ей ведь только шестьдесят семь, нет, уже шестьдесят во-
семь.
- Ты поедешь в Париж?
- Пелегрен не советует. Во-первых, он позвонил без ведома бабушки,
которая разозлится, если узнает. А во-вторых, мой внезапный приезд наве-
дет ее на мысль, что болезнь серьезнее, чем кажется. Она ведь женщина со
странностями.
Андре очень любил бабушку, хотя, в общем, толком не знал. Три раза
вместе с родителями он ездил к ней в ту самую квартиру, которую она за-
нимала со дня свадьбы и где после смерти ее мужа ничего не изменилось.
Она приезжала к ним в Канн дважды. Первый раз, когда еще был жив де-
душка, и Андре запомнил главным образом его рыжеватую бороду и взгляд,
печальный и исполненный достойноиства. Они предпочли осгановигься в се-
мейном пансионе, и их почти не видели.
Во второй ее приезд ему было двенадцать. Дедушка умер. Они уже перее-
хали на виллу, и две комнаты всегда оставались свободными. Одну отвели
бабушке, которая собиралась провести у них целый месяц. В то время Андре
смотрел на бабушку с восхищением, поскольку она была самой удивительной
личностью в семье.
Родилась она в бельгийской Фландрии, в Сгенкерке, возле Фюрна, и ког-
да на каникулах дедушка встретил ее в Мало-ле-Бен, она работала в ресто-
ране официанткой и еле-еле говорила по-французски.
Рыжеволосая, пухленькая, но крепко сбитая, она смеялась кстати и нек-
стати и не стеснялась говорить правду в глаза.
Эмиль Бар только что закончил юридический факультет. Он женился на
ней, и несколько месяцев спустя они обосновались на улице Фоссе-Сен-Бер-
Нар, где так и остались.
Бабушка - ее звали Анной - сохранила акцент, который становился еще
сильнее, когда она сердилась; когда она начинала всем "тыкать".
Вместо месяца она провела у них всего неделю.
- Каждый человек, дети мои, устраивает свою жизнь гак, как хочет.
Здесь я не чувствую себя дома и постоянно сдерживаюсь, чтобы кого-нибудь
не отчитать. Тем не менее она не упускала случая все критиковать, осо-
бенно слова и поступки невестки, ее манеру разговаривать, одеваться,
краситься, содержать дом.
Было ясно: она ненавидит невестку и будет злиться на нее всю жизнь за
то, что та отобрала у нее сына. Не меньше сердилась она и на него - по
ее мнению, он сделал ужасно неудачный выбор; поэтому на быт их она смот-
рела осуждающе и саркастически.
В то время один-два раза в неделю в доме бывали гости. Приходили
друзья, допоздна танцевали. С шести утра она бродила по дому, подсчиты-
вая пустые бутылки и разбитые бокалы.
Дедушка умер от цирроза печени. Почему и когда он начал пить? Во вся-
ком случае, не раньше тридцати пяти лет, насколько мог заключить Андре
из подслушанных разговоров.
До этого он был стажером у весьма известного адвоката - ныне члена
Французской Академии, потом стал его компаньоном. Затем, все там же, на
улице Фосее Сен-Бернар, открыл свою собственную контору.
В присутствии Андре никто и никогда не намекал на то, как все нача-
лось. Сам же Андре вопросов не задавал.
- Бедняга пьет, - шептали вокруг, словно речь шла о постыдной болезни
или семейном пороке.
Андре очень тревожился. Как-то, еще в шестом или пятом классе, препо-
даватель естествознания схематично изложил им проблему генов и нас-
ледственности. Примерно тогда же, по воле случая, он прочитал в одном
журнале статью о наследственности алкоголизма.
- Мама, дедушка был алкоголиком?
- Да, он много пил.
- Но ведь папа не пьет. И даже в вино добавляет воду.
Видимо, у Андре появилось отвращение к спиртному. Он боялся.
- У дедушки были неприятности, и он запил.
- Какие неприятности?
- Дело весьма запутанное, а подробностей я не знаю. Чтобы спасти од-
ного клиента, он, кажется, применил методы, которые не одобряли ни стар-
шина сословия адвокатов, ни совет корпорации. Что за методы? Наверно,
ошибочные, если его на два года отстранили от практики.
- Что это значит? - Ему запретили выступать в суде и заниматься адво-
катурой вообще.
- А как же он зарабатывал на жизнь?
- Готовил разные справки для коллег, которые жалели его.
- Отец тогда еще жил с родителями?
- Если не ошибаюсь, ему было лет пятнадцать и он учился в лицее.
Андре снова и снова расспрашивал мать, поскольку невозмутимость отца,
которую он принимал за холодность или безразличие, обескураживала его.
- А что потом?
- Ничего. Он стал засиживаться в кафе. А когда снова получил разреше-
ние выступать в суде, сумел найти лишь случайных клиентов да незначи-
тельные дела, те, что никто не берег. Следить за собой и вовсе перестал.
- А жена?
- И полсловом не упрекнула его. Возможно, здесь-то и заключалась оши-
бка. Она из той эпохи, когда мужчина был в семье богом. Твой отец утвер-
ждает, что когда по утрам она будила мужа, ей приходилось долго трясти
его, но она все равно улыбалась.
- Эй, Эмиль, вставай! Пора на работу!
Зная, что он не придет в нормальное состояние, пока не выпьет, она
сама подносила ему стаканчик белого вина.
Так он и завтракал каждое утро. Пил только белое, но за день опусто-
шал три бутылки.
В полдень он уже еле ворочал языком, глаза у него слезились. Тем не
менее он, кажется, ни разу не запутался в делах, которые вел в админист-
ративных инстанциях или - гораздо реже - в уголовном суде.
Когда бабушка жила у них в ту беспокойную неделю, мать еще не пила.
Бабушка раздобрела, но дородность не лишила ее ни подвижности, ни насме-
шливой агрессивности. И частенько в глубине души Андре соглашался с ней.
- Неужели стоило ради скороспелой женитьбы, не осмотревшись толком,
отказываться от карьеры врача и пожизненно обрекать себя на копание в
больных зубах?
Вы что, не могли спать вместе, раз уж вам так хотелось, и подождать,
пока не начнете зарабатывать на жизнь? Думаешь, мы с отцом церемонились?
Я знала его только три дня, когда мы с ним легли в постель. Меня чуть
было не уволили: ведь это случилось в гостинице, где я работала, а офи-
цианткам и горничным категорически запрещалось спать с постояльцами.
Утром, долго плавая среди волн, - поднялся восточный ветер, и вдоль
пляжа катились высокие, больше метра, валы-Андре смыл с себя все заботы.
В классе он сидел с безразличным видом и, казалось, не слушал.
- О чем я говорю, господин Бар?
К удивлению преподавателя, он повторял последнюю фразу слово в слово.
Он не пытался стать лучшим учеником, первым или вторым в классе, хотя
и мог бы им сделаться при минимальных усилиях.
И не из-за лени. Просто ему претило забивать себе голову тем, что его
не интересует и, как он считал, никогда в жизни ему не пригодится.
На историю, к примеру, он тратил ровно столько усилий, сколько требо-
валось, чтобы получить средний балл, и почти точно мог предсказать свои
отметки.
Возможно, когда-нибудь он и займется историей, но сам, по-своему, и
не так смехотворно, как учат в лицее. Главное, оставаться независимым,
свободным, идти на компромисс лишь по необходимости, как он делал дома:
в семье - минимальные уступки.
Оба молчали, думая о чем-то своем. Быть может, отец вспоминал сейчас
