жу, а по фамилии удочерившего ее старика, то ли ливанца, то ли сирийца,
который изредка появлялся на Лазурном берегу.
Ходили слухи, что он баснословно богат. Он никогда и нигде не показы-
вался, кроме казино, где две-три ночи играл в баккара и снова исчезал.
Андре не любил Наташу без всяких на то причин. Он хмурился, когда
мать в последнее время все чаще и каждый раз задушевнее и сердечней про-
износила ее имя.
- Наташа сказала...
- Как вчера напомнила Наташа...
Он ничего не имел против Наташи и посмеивался над ее замужествами и
странным удочерением богачом с Ближнего Востока.
Какое ему дело до драгоценностей, о которых часто рассказывает мать,
до ее двух, соединенных внутренней лестницей квартир с террасой, которая
перекрывала все здание так, что на седьмом и восьмом этажах получался
настоящий особняк.
Андре не раздражали ни богатство, ни - даже в таком городе, как Канн,
- кичливость. Не особенно заботила его и мораль, что ничуть не мешало
сердиться на женщину, занимавшую в их доме все больше места.
Места в какой-то степени незримого, поскольку она приходила к ним
всего раза два на чашку чая. Однажды даже обедала у них, и Андре почувс-
твовал, что отец к концу вечера был раздражен не меньше его.
С тех пор как мать познакомилась с Наташей, она стала пить и утро
следующего дня проводила в постели.
Она спускалась поблекшая, с постаревшим лицом ее прообраз через нес-
колько лет. Стыдясь себя, она избегала смотреть им в глаза, в разговоре
перепрыгивала с одного на другое, не перенося ни малейшей паузы.
Рассказала ли она Наташе об их встрече накануне?
- Ты уверена, что он тебя видел?
- Не знаю. Мне показалось, что наши взгляды встретились в зеркале. Он
был с девушкой, дочкой одного из наших друзей, врача из Ниццы.
- В таком случае он вряд ли заинтересовался тобой.
- Ты не знаешь Андре.
- Главное, чтобы он не видел, откуда ты выходила.
- Как раз это меня и волнует.
- А какая ему разница, выходишь ты из того дома или из этого?
Приехав в лицей, он увидел объявление об отмене занятий по физике
из-за собрания преподавателей. Значит, в три часа он уже будет свободен.
Он не позволял себе распускаться - это было не в его характере, при-
нимал жизнь такой, какая есть, стараясь поменьше думать о ней. И все же
в три часа, вместо того чтобы вернуться домой и запереться с книжками в
своей мансарде, он отправился в Ниццу по уже знакомой ему дороге.
Сезон еще не начался. Фестиваль закончился, и поток машин не был
столь интенсивен, как летом.
На авеню Победы из-за одностороннего движения он чуть не ошибся ули-
цей, но в конце концов разыскал вчерашний маленький бар.
Все это уже относилось к прошлому, а он не любил думать о прошлом; он
взял за правило жить только настоящим и брать от него как можно больше.
Поставив на мопед антиугонное устройство, он, прежде чем направиться
к желтому зданию, зашел напротив и заказал стакан молока с двумя шарика-
ми шоколадного мороженого.
- Сегодня один?
Его узнали. Еще раз-другой - и он окажется в числе завсегдатаев. Он
посмотрелся в зеркало между бутылками, задаваясь вопросом, не слишком ли
ребячливый у него вид. Полгода назад все лицо у него было в угрях, и он
считал себя очень некрасивым, нарочно вызывающе гримасничал, чтобы ка-
заться еще уродливей.
- Смотри, Андре, у тебя тик.
- Это не тик.
- Тебе нелегко будет избавиться от него.
Он пожимал плечами. Он-то знал, в чем дело, но это касалось только
его. Теперь осталось лишь несколько прыщей. Черты его окончательно не
сложились, особенно нос, который ему не нравился, но, в общем-то, он
примирился со своей внешностью и понимал, что начинает походить на муж-
чину.
Как и вчера, он медленно поднялся до второго этажа и увидел девушку
за окошечком. Его мать, никогда не занимавшаяся финансовыми вопросами,
вряд ли могла иметь дело с судебным исполнителем, что же до педикюра, то
в Канне у нее был свой мастер, к которому она ездила раз в месяц на
Бельгийскую улицу.
Конечно, она поднялась на третий этаж, как сейчас поднимался он, но,
должно быть, чувствовала себя увереннее, чем Андре, - того с каждым ша-
гом все больше охватывала паника.
Две двери друг против друга. Одна без таблички, без половика, без
звонковой кнопки. Вторая с надписью "Меблированные комнаты". Ноги у него
стали ватными, он позвонил, услышал шаги и понял, что за ним наблюдают в
глазок.
Когда дверь открылась, он увидел служанку, весьма неопрятную, очень
похожую на Ноэми. Поскольку он молчал, служанка с сильным южным акцентом
спросила сама:
- Вы к мадам Жанне?
- Да.
- Входите.
Пол покрывал красный ковер, пахло затхлым. Его провели в маленькую
гостиную с очень мягкой мебелью и закрытыми жалюзи, где в углу он заме-
тил бар.
Он уже слышал о таких домах. Читал описания подобных заведений в до-
военных романах, в частности у Мопассана, и горы подушек, изобилие выши-
вки, шелковые куклы на креслах не смущали его, но вызывали отвращение.
- Вы один?
Он вздрогнул. Бесшумно, не вызывая движения воздуха, вошла женщина,
маленькая, полная, с лунообразным и таким белым лицом, словно она никог-
да не бывала на солнце, ни вообще на улице.
Тем не менее угадывалось, что она была хорошенькой, что тело ее, пре-
жде чем располнеть, было замечательно пухленьким, а в ее золотистых гла-
зах искрились веселость, даже ребячество.
- Простите... - начал он, не зная что сказать.
Она улыбалась, словно подбадривая Андре, и ему стало ясно, что она
раскусила его с первого взгляда.
- Я вас здесь никогда не видела.
- А я сюда еще и не приходил.
- Кто вас прислал?
Он чуть было не ответил:
- Никто.
Но спохватился, понимая, что его визит может показаться более чем
странным.
- Один человек, которого я встретил в кафе в Канне.
- В Канне? Как же его зовут?
- Все называют его Тони. А фамилии я не знаю.
- И он дал вам мой адрес?
Андре не умел лгать и почувствовал, что краснеет от смущения. Его по-
дмывало выложить ей правду.
- Что он сказал вам на самом деле и почему вы пришли один?
- Потому что...
Нет, невозможно. Его история не выдерживала никакой критики, и эта,
много повидавшая женщина, не поверит ни единому слову.
- Послушайте, мадам...
- Что вам предложить? - спросила она, направляясь к бару.
- Спасибо, ничего.
- Могу поспорить, вы не пьете.
- Верно.
- И никогда не были в подобном заведении.
- Нет.
- Вам уже есть семнадцать?
- Шестнадцать с половиной. Я видел одного человека, который выходил
отсюда. Я его знаю.
- Когда? Только что?
- Нет, несколько дней назад.
- Девушка?
- Постарше меня. Уже женщина.
- Понимаю? Ну и что? Она была не одна?
Он покачал головой.
- Что ж, молодой человек, если бы вы посторожили подольше или пришли
пораньше, вы наверняка увидели бы и мужчину.
Здесь не то, что вы думаете, но я на вас не сержусь. Не отрицаю так-
же, что несколько лет назад все было по-другому. С тех пор порядки ужес-
точились.
Я сдаю комнаты, как и сказано в объявлении. Сдаю их не обязательно на
месяц и не требую, чтобы клиенты оставались здесь на всю ночь.
Мне безразлично, если через час-другой они уходят, и я не требую от
них предъявления брачного свидетельства. Что же касается на все готовых
девиц, то с этим давно покончено - здесь их нет.
- Понятно.
- Следовательно, если ваша подружка приходила сюда, значит, она была
не одна, поверьте. Мужчины частенько не хотят показываться на улице вме-
сте с партнершами или же считают, что те одеваются слишком долго. Когда
это было?
- На прошлой неделе. Не помню точно. Пятница или суббота.
- Днем?
- Около половины шестого.
- Ну что вам сказать? Вы человек холостой, и речь идет не о вашей же-
не. В таком возрасте надо смириться.
- Благодарю вас.
- За что? Я еще ничего для вас не сделала. Вы очень сердитесь на нее?
Собираетесь продолжать с ней?
- Не знаю... Конечно нет.
- Что ж, когда встретите другую, приводите ее сюда, если надумаете.
Ну а не найдете, я подскажу вам адреса двух-трех баров, где достаточно
хорошеньких девушек, готовых утешить вас.
- Спасибо. Мне пора возвращаться в Канн.
- Я и забыла, что вы не из Ниццы. Студент?
- Готовлюсь к экзаменам.
- В таком случае желаю удачи!
Она улыбалась не без иронии и умиления, почти как Франсина, когда он
заказывал молоко с двумя шариками мороженого.
- Спасибо. Еще раз извините.
Она не сразу закрыла за ним дверь, а смотрела, пока он спускался до
второго этажа. Он торопился выйти на улицу, почувствовать, как вокруг
кипит жизнь, как она проникает в каждую его пору.
Через полчаса из школы - совсем недалеко отсюда должна выйти Франси-
на. Интересно, какой у нее сейчас урок и в каком из классов здания, так
непохожего на настоящую школу?
Можно, конечно, не спеша пройтись по Английскому бульвару и подождать
ее у выхода, как накануне, но теперь уже не играя комедию.
Нет, он не хотел встречи с ней. Во всяком случае, не сегодня. Вдруг
она догадается, что у него на душе, хоть он и не делал трагедии из слу-
чившегося.
Зачем драматизировать ситуацию? Так бывает со многими юношами и деву-
шками его возраста.
Если бы ему рассказали о каком-нибудь приятеле, мать которого сделала
то же самое, Андре, конечно, проворчал бы, пожимая плечами:
- Ну и что?
Действительно, ну и что? Разве его это касается? С какой стати он до-
лжен интересоваться жизнью своих родителей, их положением, помыслами,
радостями, заботами, недостатками или даже неблаговидными поступками?
Еще совсем маленьким он - вероятнее всего, безотчетно - очертил себя
защитным кругом, из которого его вывел только случай. Так что винить ему
приходится теперь лишь самого себя и свое любопытство, которое не сумел
обуздать.
Он возвращался в Канн. Сейчас он заберется к себе в мансарду и, преж-
де чем сесть за работу, четверть часа, до полного изнеможения, будет уп-
ражняться с гантелями под самые шумные пластинки.
В доказательство того, что он ничуть не огорчен, Андре, мчась по за-
литой солнцем дороге и проскальзывая между машинами, заранее выбирал
пластинки, которые будет слушать, и радовался, предвкушая удовольствие.
Глава III
- Дома никого, Ноэми?
Он вошел в столовую - ни души. На столе три прибора. Не оказалось ро-
дителей и в гостиной. В доме стояла тишина.
- Ваша мать наверху, а господин Бар еще не вернулся.
Уже половина девятого, а ведь отец почти никогда не опаздывает. По
привычке Андре приподнял крышку кастрюли и с удовольствием понюхал рыб-
ный суп. Он любил вкусно поесть. Еще совсем недавно Ноэми гоняла его с
кухни за то, что он пробовал все подряд.
Он и теперь лазил по кастрюлям, но когда перерос служанку на целую
голову, она стала смотреть на него как на мужчину и больше не осмелива-
лась ворчать.
Он не знал, куда приткнуться, и, напрасно простояв у окна в ожидании
отца, решил подняться наверх.
В спальне родителей никого не было. Он старался не заходить сюда: он
почему-то чувствовал себя здесь неловко, особенно когда родители были в
постели. Еще совсем маленьким он не любил их запах.
Светло-голубые стены, белая мебель, розовое атласное покрывало под
цвет виллы. Скорее комната одинокой женщины, а не супругов; Андре с со-
жалением вспоминал старую ореховую спальню на Эльзасском бульваре.
Казалось, со времени переезда на виллу как-то изменилось все, даже
настроение родителей.
- Мама, ты где?
- Здесь, Андре.
В будуаре, тоже в голубых тонах, с шезлонгом и двумя глубокими крес-
лами, покрытыми блекло-розовым атласом, она, одетая по-домашнему, приче-
сывалась перед туалетным столиком, который купила в специализированном
